— Дурак! — Федя жалеюще поглядел на него.
— Ну, просто я не представляю, где еще можно отлохматить столько бабок за ночь, нет, даже за полночи? — вспомнил он их ночные похождения.
— Я же сказал — идиот! Эти деньги я заработал одним телефонным звонком. — Что было бы, если бы он не позвонил: об этом Федя старался не думать, с содроганием в душе вспоминая прилипший к его носу длиннющий ствол «Лама Омни»...
— Пошли скорее, «обмоем» этот счастливый звонок!
Такой командой Козыря можно поднять, пожалуй, даже из могилы. И через десять минут он, побритый, причесанный и умытый стоял в прихожей.
— Куда пойдем?
Федя неопределенно махнул рукой.
— Пошли к ближайшему «Гастроному», а там — смотря по обстоятельствам...
Они были уже на полпути к цели, когда Змей остановился и хлопнул себя по лбу.
— Черт, деньги забыл выложить дома! И вчерашние, и сегодняшние — все при мне.
Санька встал, как вкопанный. Кому-кому, а ему-то отлично было известно, куда могут деться «лишние» бабки во время опохмелки! Наконец, он просиял.
— Паспорта наши еще при тебе?
— Ну! — буркнул Змей.
— Оставим сотню тысяч — на сегодня хватит, а остальные — в Сбербанк, под проценты! А то возвращаться — дурная примета!
— Гений! — хлопнул его по спине Федя. — И что бы я без тебя делал?
Через час они, уже в компании новых «друзей», сидели в детском скверике, закусывая «Столичную» жирной копченой скумбрией. Спешащие на утренний автобус жильцы соседних домов невольно задерживали взгляд на этой компании: одни с неодобрением, другие — с явной завистью.
А в небольшой рощице, метрах в ста пятидесяти от их дома, у «кобры» — высокого фонарного столба, остановился грузовик с телескопической вышкой. В корзинку вышки влез рабочий с какой-то зачехленной штукой, инструментальной сумкой и матовой сливообразной лампой в руках. Штоки телевышки начали выдвигаться, корзинка поехала вверх и вскоре остановилась перед корпусом «кобры» метрах в семи над землей. Рабочий огляделся. Людей вокруг не было. Он снял чехол со «штуки», выдвинул и повернул сзади, щелкнул чем-то спереди и получилась труба диаметром с бутылку, с прицельной планкой. Рабочий положил трубку на правое плечо, посмотрел в прицел, подвинтил что-то, снова посмотрел.... Раздался хлопок, шипение, и кумулятивный заряд, одолев сто пятьдесят метров за какую-нибудь секунду, врезался в кухонное окно Фединой квартиры — как раз туда, где они с Козырем утром намеревались опрокинуть по стопарю...
— Майна! — рабочий помахал водителю, и корзинка поехала вниз. Затем он перелез в кабинку для перевозки электриков здесь же, в кузове, и грузовик, выскочив на трассу, влился в поток таких же машин-работяг. Начинался обычный рабочий день...
Взрыв жахнул после второго стакана «Столичной», да такой, что Козырь чуть не подавился самым лакомым кусочком копченой рыбины — из середины тушки. Они с Федей переглянулись и, поняв друг друга, бросились к своему дому. Там уже собралась толпа, метался управдом. Взрывом разворотило газовую печку, начисто снесло подвесные шкафы, а кухонный стол превратился в куски прессованной плитки. Волной же вынесло две двери — кухонную и входную.
Федя крякнул и, почесав затылок, глянул на приятеля. Оба они были оптимистами, иначе не жили бы холостяцкой жизнью, а посему, сопоставив произошедший случай с предупреждением Гека, поняли, как крупно им повезло, причем дважды за один раз: во-первых — остались живы, а во-вторых, у обоих была дурная привычка хранить «свободные» деньги в правом ящике кухонного стола...
После небольшого объяснения с прибывшей милицией, управдомом, страховой комиссией и репортером местной газеты «Труд горняка» они с легкой душой отправились продолжать похмелье, отдав новую видеодвойку на временное хранение соседу, сын которого пришел в неописуемый восторг. Остальное вроде бы не должно было пропасть — милиция сразу же поставила караул в подъезде и площадкой выше, опасаясь повторения теракта — такова была первая версия.
— Надо уходить, уезжать к чертям собачьим, пока нас не уничтожили здесь, в Николаевке! — Гек сидел на диван-кровати, а Игорь, дед Федя и Женя — кто где в Ивановой квартире. — Вы же видите — они обложили нас со всех сторон, а мы не знаем даже — кто!
— Ну, допустим, кто — это мы почти выяснили! — Игорь поднялся из кресла и теперь задумчиво бродил по комнате. — Если здесь замешан Гальчевский — без Вольвака уж точно не обошлось! А может, наоборот, но это сути дела не меняет. Знаем мы и за что — сумка с драгоценностями у нас, а архив организации «Перекресток молний» — у них, но уже рассекреченный нами. Значит, не будет никакого звонка с предложением встречи, никаких других предложений. Ты прав, Гек, нас постараются ликвидировать. И как можно скорее, чтобы мы не успели натравить на них журналистов. Поэтому мое предложение такое: не медля и дня, переехать в Донецк. Почему? Да потому что в городе, где проживают Гальчевский и, судя по всему, Вольвак, нас постараются уничтожить тихо и незаметно, а это намного сложнее, чем грубая работа, которую они пытаются осуществить здесь. Кроме того, там у меня уже есть кое-какие связи. И, наконец, оттуда ходит рейсовый автобус до логова этой банды — озера Беляевского. Ну, не до самого озера, но там уже рукой подать. А прежде чем переехать в Донецк, нужно здесь сделать две вещи: во-первых, посетить морг местной больницы и забрать оттуда то, что я некогда отдал Владиславу.
— Поконкретней, — заинтересовался Гек.
— Два компактных автомата, пара облегченных «броников» со спецворотничками, отличная винтовка и боеприпасы к ней и еще кое-что. И второе, нужно убрать подальше от нас Женю и деда Федора...
— Т-ты што ж ета, — подскочил на стуле доселе внимательно слушавший его дед, — никак, в утиль меня списать вздумал? Не пойдеть! — помахал он пальцем у носа оторопевшего Игоря. — Я усю войну в разведке кантовался, да и на побережье, в горах, не так давно чтобы, с хлопцами ентими, — он ткнул на Гека, — шандарахали бандюгов — токи тырса сыпалась! Да ежли б не я, — расходился дед, — там бы уже весь Кавказский хребет давно махвия захватила бы! Я их лично, вот ентими руками изничтожал десятками на закусон...
— И «Амаретто» запивал! — прервал не в меру разгорячившегося деда Федора Гек. — Хорошо, хорошо, Россия не забудет твоих подвигов, и, может быть, где-нибудь под Сухуми или в Теберде одну из скал назовут твоим именем! А почему бы тебе, правда, не рвануть пока в Швецию, проведать Эльзу, а через месячишко-другой, по снежку, вновь нагрянуть сюда? К тому времени, надеюсь, все утрясется!
Дед Федя укоризненно тянул на него.
— И ты в ту дудку? Ты хоть знаешь, кем для нас Гретка была? Дороже иной внучки! И шо я теперь Лизавете скажу по приезду туды? Шо внучку убили, а я до конца не отомстил гадам? Не, Генка, ты как знаешь, а я еду в ентот Донецк — хучь с вами, хучь без вас! Знаю я уже достаточно, так шо не пропаду!
— Да кто ж тебя гонит, дед Федя! — Игорь уже и сам не рад был, что затеял отвадить деда от участия в предстоящих событиях. — Это я так, в целях твоей же безопасности... Но вот Женю...
— А мне вообще некуда идти! — ее серо-зеленые глаза были полны слез. — И, кроме того — Иван Николаевич... Настя...
— Сдаюсь! — Игорь поднял руки вверх...
Сторож местного морга Илья Семеныч был сегодня вечером «не в духах», как говорят, ему не принесли очередного «калыма». Захлестнувшая Россию волна повсеместной приватизации и коммерциализации никак не могла обойти стороной и Украину, а мелкие брызги этой волны попали и на Илью Семеновича — он тоже заболел возможностью заработать легкие и притом немалые «деревянные» вместо положенных на зарплату нищенских «хохлобаксов». Вы спросите — что может иметь здравомыслящий человек с такого неперспективного заведения, как обыкновенный морг городской больницы? Ну, с какой стороны подойти к этому вопросу! Илья Семенович, например, подошел с коммерческой. В голодающий по нынешним временам Донбасс со всех сторон перли мясо ищущие рынки сбыта бывшие колхозы, а ныне акционерные общества Кубани. На родине их продукция мало кого интересовала — рынки и многочисленные базарчики Краснодарского края, Ростова и Ставрополья были завалены дешевыми куриными окорочками, индюшиными ножками, печенью и фаршем — шло планомерное уничтожение сельского хозяйства. Свежее забойное мясо не брали на местах, и приходилось переть его за полтысячи километров, чтобы хоть затраты на кормежку оправдать. А мясо, как известно, — скоропортящийся продукт! Вот тут-то оптовым торгашам и приходилось поневоле обращаться к Илье Семенычу, в полном распоряжении которого находилось восемьдесят холодильно-морозильных камер, расположенных в три ряда, по два яруса в каждом. Причем каждая камера — из классной нержавейки, и в нее можно — если хорошо постараться — уложить две коровьих туши зараз. Кусками, конечно. Ну, а свинина там, баранина — мелочь. И в иную особо удачную неделю выручку свою Иван Семеныч подсчитывал с помощью калькулятора... Трупы? А что трупы? В довольно большом подвальном помещении всегда держалась минусовая температура, а самый дальний угол подвала по бетонному полу был застелен красивой финской клеенкой, затрат на которую не пожалел простой сторож. Были у него уже и свои мастера по ремонту холодильной аппаратуры, работающие по вызову на договорной основе. Были и санитары — для выдачи трупов — чтобы родственникам или знакомым не носить. Организовал предприимчивый сторож и кабинет макияжа при своем заведении с двумя высокооплачиваемыми специалистами, перекупленными в гримерной городского театра. Так что любого вида покойник выходил из их рук писаным красавцем. Стоило это, конечно, денег, но родственники обычно не торговались, потому как не хотелось лишних хлопот дома — здесь, у Ильи Семеныча, все было под рукой: дешевые костюмы и обувь для усопших, цветы, венки, гробы, гипюр, ленты и даже мелкие гвозди для обивки. Он уже давно приватизировал этот морг, завалив подачками местное начальство, он был директором похоронного комплекса, но по-прежнему оставался по ночам, отсыпаясь днем, за сторожа, коим и числился в отделе кадров больницы. Потому что была у Ильи Семеныча еще одна «левая» работенка, о которой знали лишь избранные люди городка. Знали и молчали, ибо вякнешь — себе дороже выйдет... Иногда ночью к моргу подъезжал маленький черный «ниссан» — фургон, или «Волга», «Нива», «Жигули»... Из них дюжими ребятами вынимался большой пластиковый мешок или два, а то и три. Ребята раскладывали их по ячейкам, а уходя, говорили одну из фраз: «На пару дней», или «...три дня», или «...неделю» — больше недели мешки не лежали. Забирали точно в срок. Оставляя на столе в конторке плотный пакет. А в нем — хрусткие купюры...
