– Я решил с тобой переспать.
– Корысть взыграла, – заметила она.
– За шампанское платил я.
– К черту шампанское, – сказала она.
Спустя час она протянула голую руку, пощекотала меня за ухом и спросила:
– Тебе не приходит в голову на мне жениться?
– Это будет брак всего на полгода.
– О господи, – заявила она, – пусть даже и так. Разве не стоит попробовать? Ты что, хочешь в жизни застраховаться от любого риска?
– Мне сорок два года. Избалован свободой. Ты немножко избалована деньгами – правда, не слишком.
– Мне тридцать шесть. Иметь деньги не стыдно и жениться на них не стыдно. Большинство из тех, у кого они есть, не заслуживают богатства и не знают, как с ним обращаться. Но это ненадолго. Опять будет война, и после нее денег ни у кого не останется – только у жуликов и спекулянтов. У остальных все съедят налоги.
Я погладил ее по волосам и намотал прядь на палец.
– Может, ты и права.
– Мы полетели бы в Париж и чудно бы там повеселились. – Она приподнялась на локте и посмотрела на меня. Я видел, как блестят глаза, но не понимал, какое у них выражение. – Как ты вообще относишься к браку?
– Для двух человек из сотни это прекрасно. Остальные кое-как перебиваются. После двадцати лет брака у мужа остается только верстак в гараже. Американские девушки потрясающие. Американские жены захватывают слишком много территории. Кроме того...
– Я хочу еще шампанского.
– Кроме того, – сказал я, – для тебя это будет очередное приключение.
Тяжело разводиться только в первый раз. Дальше это просто экономическая проблема. А экономических проблем для тебя не существует. Через десять лет ты пройдешь мимо меня на улице и станешь вспоминать – откуда, черт возьми, я его знаю? Если вообще заметишь.
– Ты самоуверенный, самодовольный, ограниченный, неприкасаемый мерзавец. Я хочу шампанского.
– А так ты меня запомнишь.
– И тщеславный к тому же. Сколько тщеславия! Хотя сейчас и в синяках.
Ты считаешь, я тебя запомню? Думаешь, запомню, за скольких бы мужчин я не выходила замуж или спала с ними? Почему я должна тебя помнить?
– Извини. Я наговорил лишнего. Пойду тебе за шампанским.
– Какие мы милые и разумные, – язвительно заметила она. – Я богата, дорогой, и буду неизмеримо богаче. Могла бы купить весь мир тебе в подарок, если бы его стоило покупать. Что у тебя есть сейчас? Пустой дом, где тебя не встречает даже ни собака, ни кошка, маленькая тесная контора, где ты вечно сидишь в ожидании. Даже если бы я с тобой разошлась, то не позволила бы тебе вернуться ко всему этому.
– Как бы ты мне помешала? Я ведь не Терри Леннокс.
– Прошу тебя. Не будем о нем говорить. И об этой золотой ледышке, жене Уэйда. И о ее несчастном пьянице-муже. Ты что, хочешь стать единственным мужчиной, который от меня отказался? Что за странная гордость? Я сделала тебе самый большой комплимент, на какой способна. Просила тебя жениться на мне.
– Ты сделала мне другой комплимент, это важнее. Она заплакала.
– Ты дурак, абсолютный дурень! – Щеки у нее стали мокрыми. Я чувствовал, как по ним бегут слезы. – Пусть это продлится полгода, год, два года. Что ты теряешь, кроме пыли в конторе, грязи на окнах и одиночества з пустой жизни?
– Ты больше не хочешь шампанского?
– Хочу.
Я привлек ее к себе, и она поплакала у меня на плече. Она не была в меня влюблена, и мы оба это знали. Она плакала не из-за меня. Просто ей нужно было выплакаться.
Потом она отстранилась, я вылез из постели, а она пошла в ванную подкраситься. Я принес шампанское. Вернулась она с улыбкой.
– Извини за эту чепуху, – сказала она. – Через полгода я забуду, как тебя зовут. Отнеси это в гостиную. Я хочу на свет.
Я сделал, как она велела. Она опять села на диван. Я поставил перед ней шампанское. Она взглянула на бокал, но не притронулась.
– А я напомню, как меня зовут, – сказал я. – И мы вместе выпьем.
– Как сегодня?
– Как сегодня уже не будет никогда.
Она подняла бокал, медленно отпила глоток, повернулась и выплеснула остаток мне в лицо. Потом снова расплакалась. Я достал платок, вытер лицо себе и ей.
– Не знаю, зачем я это сделала, – произнесла она. – Только, ради бога, не говори, что я женщина, а женщины никогда ничего не знают.
Я налил ей еще бокал шампанского и рассмеялся. Она медленно выпила все до дна, повернулась спиной и упала мне на колени.
– Я устала, – сообщила она. – Теперь тебе придется меня нести.
Потом она заснула.
Утром, когда я встал и сварил кофе, она еще спала. Я принял душ, побрился, оделся. Тут она проснулась. Мы вместе позавтракали. Я вызвал такси и снес вниз по лестнице ее саквояж.
Мы попрощались. Я смотрел вслед такси, пока оно не скрылось. Поднялся по лестнице, вошел в спальню, разбросал всю постель и перестелил ее. На подушке лежал длинный черный волос. В желудке у меня лежал кусок свинца.
У французов есть про это поговорка. У этих сволочей на все есть поговорки, и они всегда правы.
Проститься – это немножко умереть.
Сьюэлл Эндикотт сказал, что будет работать допоздна, и что мне можно забежать около половины восьмого вечера.
У него был угловой кабинет. Синий ковер, резной письменный стол красного дерева, очень старый и, по-видимому, очень дорогой, обычные застекленные полки, на которых стояли юридические книги в горчичных обложках, обычные карикатуры Спая на знаменитых английских судей и большой портрет судьи Оливера Уэнделла Холмса, висевший в одиночестве на южной стене. Кресло Эндикотта было обито черной простеганной кожей. Возле стола стоял открытый секретер, набитый бумагами. В этом кабинете никакие декораторы не резвились. Он был без пиджака, выглядел утомленным, но у него вообще такое лицо. Курил свою безвкусную сигарету. Спущенный узел галстука был в пепле. Мягкие черные волосы растрепаны.
Я сел, и он молча, пристально посмотрел на меня. Потом произнес:
– Ну и упрямый же вы сукин сын. Неужели все еще копаетесь в этой дряни?
– Меня там кое-что беспокоит. Теперь уже можно признаться, что тогда ко мне в тюрьму вас прислал м-р Харлан Поттер?
Он кивнул. Я осторожно дотронулся пальцем до щеки. Все прошло, опухоль спала, но один удар, видимо, повредил нерв. Часть щеки онемела. Я не мог оставить ее в покое. Со временем это должно было пройти.
– И что для поездки в Отатоклан вас временно зачислили в прокуратуру?
– Да, но что об этом вспоминать, Марлоу? Для меня это были важные связи. Может быть, я слегка увлекся.
– Надеюсь, вы их сохранили. Он покачал головой.
– Нет. С этим покончено. М-р Поттер ведет свои дела через юридические фирмы в Сан-Франциско, Нью-Йорке и Вашингтоне.
– Он, наверное, дико на меня злится – если вообще вспоминает.
Эндикотт улыбнулся.
– Как ни странно, он винит во всем своего зятя, д-ра Лоринга. Такой человек, как Харлан Поттер, должен на кого-то свалить вину. Сам-то он ведь не может ошибаться. Он решил, что если бы Лоринг не выписывал этой женщине опасных лекарств, ничего бы не случилось.
– Он не прав. Вы видели труп Терри Леннокса в Отатоклане?
– Да, видел. В комнатке позади столярной мастерской. У них там морга нет. Столяр и гроб сделал. Тело было холодное как лед. Я видел рану на виске. В том, что это именно он, сомнений не было.
– Я понимаю, м-р Эндикотт, с его внешностью... Но все-таки он был чуть-чуть подгримирован, верно?
– Лицо и руки в темном гриме, волосы выкрашены в черный цвет. Но шрамы все равно были видны. И, конечно, отпечатки пальцев сличили с теми, что остались у него на вещах дома.
– Что у них там за полиция?
– Примитивная. Шеф еле умеет читать и писать. Но про отпечатки пальцев понимал. Жарко там было, знаете. Очень жарко. – Он нахмурился, вынул изо рта сигарету и небрежно бросил в огромный сосуд черного базальта. – Им пришлось взять из гостиницы лед, – добавил он. – Массу льда. – Он снова взглянул на меня. – Там не бальзамируют. Все делается в спешке.
– Вы знаете испанский, м-р Эндикотт?
– Всего несколько слов. Администратор гостиницы мне переводил. – Он улыбнулся. – Этакий щеголь, на вид бандит, но был очень вежлив и расторопен.
Все прошло очень быстро.
– Я получил от Терри письмо. Наверно, м-р Поттер об этом знает. Я сказал его дочери, м-с Лоринг. Показал письмо ей. Туда был вложен портрет Мэдисона.
– Что?
– Купюра в пять тысяч долларов. Он вскинул брови.
– Вот как. Ну что ж, он мог себе это позволить. Его жена, когда они поженились во второй раз, подарила ему добрых четверть миллиона. По-моему, он все равно собирался уехать в Мексику и поселиться там – вне зависимости от того, что произошло. Не знаю, что стало с этими деньгами. Меня в курс не вводили.
– Вот письмо, м-р Эндикотт, если вам интересно.
Я вынул письмо и протянул ему. Он прочел его внимательно, как принято у юристов. Положил его на стол, откинулся в кресле и уставился в пустоту.
