— Вам не нравятся тако?!
— Ты составил список всех угнанных вчера автомобилей? Вчера, после восьми пятнадцати вечера?
— Что?.. Нет.
— Но разве это не первое, что следовало бы сделать? — возмутился Флинн. — Разве в течение часа-двух после дорожно-транспортного происшествия люди обычно не начинают звонить и сообщать, что у них угнали машину? Так или нет, я спрашиваю?
— Но инспектор, если вы считаете, что это так уж важно… почему бы вам самому не приехать?
— Перезвоню позже, Гроувер. Надеюсь, что к тому времени ты найдешь машину, числящуюся в розыске, с прилипшими к ней фрагментами старика и его велосипеда.
Затем Флинн позвонил Элсбет и продиктовал ей номер своего телефона в клубе «Удочка и ружье».
Коки вошел в тот момент, когда Флинн наливал себе последнюю чашечку чая и раскуривал трубку.
— Тебя покормили, Коки? Наверняка тебе досталась вся копченая сельдь, да?
— Нет, французский тост, — сказал Коки и подошел к столику с шахматной доской. — Дуайт Хаттенбах. Возраст двадцать девять лет. Состоит в первом браке. Жена, Кэрол, в девичестве Крепш, является дочерью известного адвоката из штата Нью-Йорк. Богат, владеет недвижимостью, участвовал в банковских и политических играх. У Хаттенбахов двое детей: сын Дуайт, которого они называют Айком, и дочь Мэри. Хаттенбахи, как ты, наверное, знаешь, выходцы из очень богатой и известной семьи. Один из дядьев Хаттенбаха служит послом. Сам Хаттенбах закончил школу искусств при Виргинском университете, затем активно занялся политикой, менее активно — бизнесом. Это его первый срок в конгрессе США. И он успел разработать лишь один законопроект, связанный с загрязнением окружающей среды.
— Ты хочешь сказать, такой парень должен был получить юридическое образование?
— Не знаю. Получившие академическое образование законники далеко не всегда становятся первоклассными адвокатами… Играл в теннис за Виргинский университет, был превосходным гандболистом. И еще играл на трубе.
— Так он еще и музыкален? На какой трубе? Классической или в джазе?
— Ему нравилось играть в марширующих оркестрах. Появлялся на разного рода политических мероприятиях со своей трубой и присоединялся к маршу. Четвертого июля он в качестве участника парада обошел несколько городов своего округа. И всю дорогу играл на трубе.
— Просто отличный прием для молодого политика, которому нечего сказать, — проворчал Флинн.
По молчанию Коки он понял, что тот завершил свой отчет.
— Ты у меня просто чудо, Коки. Как удалось тебе выяснить все это?
Коки пожал правым плечом.
— Позвонил Дафни в архив. Она по воскресеньям работает.
— Что ж… — Флинн запыхтел трубкой и выпустил длинную струю дыма. — Скажи-ка, Коки, а не кажется ли тебе странным, что молодой двадцатидевятилетний конгрессмен, приехавший на уик-энд на охоту, первым делом распаковал чемодан, аккуратно развесил все брюки и пиджаки в шкафу, разложил все рубашки, нижнее белье и носки по отдельным ящикам комода, затем вынул лезвие из станка и не заменил новым, аккуратно завинтил крышечку на тюбике с пастой, оставил на письменном столе непочатую бутылку хорошего шотландского виски, а на тумбочке — «Записки федералиста»,[7] причем без всяких пометок, и после всего этого вышел в ночь?
Сидевший за шахматной доской Коки обернулся к Флинну правой стороной лица, чтоб тот мог видеть его улыбку.
— Нет, все же это странно, тебе не кажется? — заметил Флинн.
Коки сказал:
— Никак не мог найти здесь коммутатора.
Флинн покосился на телефонный аппарат, стоявший у постели.
— Думается мне, что в доме, где собираются все эти важные шишки, коммутатор просто необходим.
— Согласен, — кивнул Флинн. — А кстати, Коки, ты не знаешь, кто улетел на вертолете?
— Уолтер Марш.
— Будем считать, отправился купить свежую газету. — Флинн надел пиджак. — Думаю, Рутледж уже давно меня дожидается. Надеюсь, на сей раз ему есть что сказать, и он скажет. — Затем, взглянув на Коки, склонившегося над доской, Флинн спросил: — Ну давай, пошевеливайся, ходи!
Коки пошел пешкой на d4.
Флинн съел его пешку.
Коки пошел конем на f3.
— Ага… — Флинн сунул трубку в карман пиджака. — Дашь мне время подумать?
— Сдается мне, инспектор, то будет одна из самых необычных партий.
Дверь в комнату за номером 23 отворил на стук Флинна Пол Уэлер, все еще одетый как на выход в Сити.
Номер состоял из двух комнат. В гостиной сидел Чарлз Рутледж. Он обернулся, увидел Флинна и тут же опустил телефонную трубку на рычаг.
— Итак, Флинн… — На этот раз на Рутледже был просторный твидовый пиджак и серые фланелевые слаксы. — Уже почти время ленча…
— Для меня оно еще не наступило, — бросил Флинн. — Только что позавтракал, французским тостом.
— В таком случае сомневаюсь, что вам понравится и ленч. Сами, наверное, знаете, что подают в этих частных клубах.
— Разве?
— Ну, просто я хочу сказать, что поваров нанять очень сложно. Где найдешь хорошего повара, который бы согласился приехать и жить здесь, в глуши. Повара, они как бабочки, их влечет свет и тепло.
Довольный своим сравнением Рутледж улыбнулся Уэлеру, который тут же изобразил одобрительную улыбку.
— Итак, Флинн, место происшествия вы осмотрели?
— Происшествия… — проворчал Флинн. — Я бы сказал, не происшествия. Место, где свершилась грандиозная ошибка.
Рутледж покосился на открытую в коридор дверь и кивнул Уэлеру. Тот подошел и закрыл ее.
— Садитесь, Флинн. И объясните, что вы имеете в виду.
Рутледж снова сидел в кресле спиной к свету. Флинн опустился на цветастый диван.
Уэлер раскрыл папку, лежавшую на коленях, и принялся делать какие-то пометки.
— Вам нужен театральный критик, а не я, — сказал Флинн. — Тот, кто умеет по достоинству оценить декорации, сцену, где разворачивается действие. Сцену, на которой действие казалось бы естественным и достоверным.
Уэлер записал.
Рутледж молча ждал продолжения.
— Даже если б ваш юный конгрессмен был наделен ангельским терпением, он никогда не смог бы столь аккуратно распаковать и разложить свои вещи. Нет, он не из тех. Он из тех, кто, едва забросив вещи в номер, тут же выходит из него. Я с первого взгляда понял, тут действовал настоящий профессионал по части распаковывания вещей, ну типа Тейлора. Он точно так же аккуратно распаковал и разложил мои вещи, пока я любовался делом рук его в «Хижине лесоруба».
— Да, все вещи Хаттенбаха в «Хижине лесоруба» были аккуратно разложены, — подтвердил Уэлер.
— И если местная полиция ничего не заметила, — сказал Флинн, — то уж его жена наверняка заметит, когда приедет за телом.
— Его жена уже здесь, — сказал Рутледж. — И, естественно, она совершенно обезумела от горя. Ее привез какой-то друг семьи. Карл Моррис показал ей ее комнату. Он же распаковывал и вещи Хаттенбаха.
— Гм… — Флинн потер ладонью подбородок и вспомнил, что брился он сегодня слишком рано. — Даже великий режиссер иногда не совсем удачно оформляет сцену действия.
— Место происшествия, Флинн, — заметил Рутледж.
— Какого такого происшествия? — Флинн окинул Рутледжа беглым взглядом. — Его убили, это ясно.
— Да, да, — кивнул Рутледж. — Но как вы догадались?
— Очень просто. В одиннадцать вечера молодой человек берет ружье и выносит чистить его на улицу, в место совершенно не освещенное. Не знаю, когда вчера ночью прошел дождь, но догадываюсь, что около одиннадцати температура на улице не превышала десяти градусов по Цельсию. И вот молодой человек выходит в такой час и такую погоду чистить ружье, и одет при этом лишь в твидовый пиджак и тонкую шерстяную рубашку да еще с расстегнутым воротом. Или вы собираетесь сказать мне, что он в это время суток и одетый подобным образом отправился на охоту, решив поразить всех снайперски меткой стрельбой?..
— Да, его поведение не совсем совпадает с поведением человека, намеренного совершить самоубийство, — вставил Уэлер.
— Никакое поведение не совпадает с намерением совершить самоубийство. — И тут вдруг Флинн улыбнулся во весь рот. — Да и почему этот молодой человек должен совершить самоубийство, когда в номере на тумбочке его ждут «Записки федералиста»?
Уэлер улыбнулся краешками губ и снова записал что-то.
Флинн вздохнул:
— Одна дробинка пробила верхнюю губу и выбила передний зуб. Другая попала в глаз и убила его. О господи боже ты мой… — Флинн снова вздохнул. — Человек, который хочет покончить самоубийством, чтобы сделать выстрел из охотничьего ружья, который бы разнес ему череп, должен иметь руки, как телеграфные столбы, иначе ему просто не спустить курок. Представляете, как все это должно выглядеть? Короче говоря, вашего Дуайта Хаттенбаха убили выстрелом с дальнего расстояния.
