— Гетка, я же не в рабство тебя забираю. Распоряжайся собой, как хочешь. Ты жалуешься, что ни с кем не находишь общего языка. Люди тебя отвергают, а между собой отлично ладят. А я привык действовать наперекор толпе. Кстати, педагогическое образование позволит воспитывать детей в семье. Потренируешься на Женьке с Лёлькой — они совсем от рук отбились. А знаешь ты, что моя мать преподавала в школе русский язык и литературу, имея папу-генерала?…
— Да, у нас с тобой много общего, не спорю. Но я всё-таки удовольствовалась бы местом в твоём агентстве. По крайней мере, на первое время…
Я даже сел на сидении, протирая глаза кулаками. А потом выглянул из джипа и увидел, что окна Беловых горят, как прежде. Только вот Гетка обхватила Андрея за плечи и разревелась на весь двор.
— Да, я согласна, согласна, согласна! Забери меня из этой проклятой школы! Ты спасёшь человека от психушки, или даже от смерти… Это не школа, в помойка какая-то. Ремонта не было пять лет — деньги найти не могут. С потолка течёт, в соседнем классе он вообще обрушился. Ладно, что дети успели уйти в раздевалку. Стены тюремного цвета. Страшно шестилеток видеть на их фоне. В углу другого класса птицы гнездо свили. А я не смогла находиться среди этого бедлама, наняла маляров за свои деньги. Сама работала вместе с ними, как проклятая, ворочала стулья и парты. А потом мне ещё и влетело за самоуправство. За расчасовку война идёт, как в Чечне. Каждый себе побольше зацапать хочет. А преподают потом так, что дети со смеху под партами валяются. И ещё учителя о каком-то авторитете пекутся, когда сами одуревшие ходят, слова забывают…
— Гетка, я про это знаю, можешь не рассказывать. Я правильно понял, что ты согласилась?
— Правильно. Значит, всерьёз хочешь на шкрабе* жениться после графини? Пока мы с тобой были просто друзьями, я держалась. А теперь предупреждаю, что мёдом тебе жизнь со мной не покажется. Я далеко не тот идеал, который ты создал для себя. Когда улягутся страсти, пройдёт горячка, ты, наверное, сильно пожалеешь, но будет поздно. Впрочем, в агентство я готова перейти хоть сейчас.
Конечно, сразу сказать «да» Гетке не позволяла гордость. Может, она Андрея и не любит. Но может же выйти за него ради того, чтобы наладить жизнь. Заключат брачный договор, будут исполнять обязанности. Умные ведь люди, не им целоваться по углам.
— Ладно, подыщем тебе интересную работёнку в московском филиале. Такую, чтобы не скучно было, да и деньга капала. Ну что, пока? Нам ехать нужно.
Шеф глянул на свой перстень, который светился в темноте, как уголёк. Наверху рубины — значит, настроение хорошее. Я окончательно проснулся и сел рядом с Андреем.
— Ты меня завтра на тридцать пятый километр Ленинградского шоссе не подбросишь? — вдруг спросила Генриетта своим обычным голосом.
— Зачем? — Озирский как раз пристёгивался ремнём. Лично я уже пристегнулся.
— Мама просила чайник купить — жёлтый, в чёрный горошек. Наш-то вчера распаялся. Устали обе и заснули. А там дешёвые чайники. Ими рабочим зарплату выдают, а те на шоссе выносят…
Я сперва не сообразил, почему Андрей расцвёл из-за этого чайника. А потом смекнул, что Гетка таким образом выразила окончательное согласие. Раз про домашние дела разговор пошёл, значит, Андрей как бы в их семье.
— Там ещё тазы и кастрюли выставляют, — деловито сообщил я. — Моя мать тоже любит шопингом заниматься. И не лень её такие концы делать…
— А про рынок на Ярославке она знает? — Гета ничуть не рассердилась, что я встрял в их разговор.
— На тридцать седьмом километре? Нас с матерью туда её сотрудник отвёз. Полотенец накупили кучу и набор посуды из шести предметов.
Гетка засмеялась, сверкнув в темноте белыми зубами. Почему-то я её всё время смешу, даже когда говорю серьёзные вещи. Андрей тем временем повернул ключ зажигания и включил фары.
— Всё, Генриетта, к утру я подъеду. Сами ничего не предпринимайте. Ждите у Беловых. Думаю, они тебя устроят на диванчике, и Лёшку тоже.
— До встречи, — с той же улыбкой сказала Гетка и направилась к подъезду. У двери обернулась, помахала там и исчезла на лестнице.
— Она выйдет за тебя, — уверенно сказал я. Мы уже мчались в сторону центра по Шоссе Энтузиастов.
— Ты что, экстрасенс? — Шеф то и дело моргал воспалёнными глазами.
— Да не я, а бабка Курганиха! Помнишь, мы на Святки по курице гадали?
— Ну, помню. И что?
— Так курица-то первым Геткино колечко клюнула. Получилось, что у неё первой свадьба в этом году. Гетка ещё удивилась. Потом бабка ей другую курицу, чёрную, дала в руки. И та выбрала золотое колечко. Значит, жених будет богатый. Только вот я боюсь, что моя мать кого-то приведёт. Ведь тоже бабка ей состоятельного мужа нагадала. А чёрт его знает, кто попадётся. Вот сейчас приеду, а у неё мужик в постели. Что делать-то?
— Русланыч, ты перетрудился, — хрипло ответил мне шеф и намертво замолчал.
Я тоже не изъявлял особого желания трепаться. В глотке пересохло, и дико хотелось спать. Я даже толком не мог вспомнить, что мы вечером натворили. Беловы вылетели у меня из головы, как и все ранее пойманные преступники. Если из-за каждого переживать, можно спятить, а в мои планы это не входит. Вот приеду домой, помоюсь, лоб перевяжу, да и баиньки.
Я задремал и проснулся, только когда Озирский уже тащил меня на руках, вверх по лестнице. Это был ночной клуб — со статуями в нишах, мраморными ступеньками и непременными амбалами. Только они были не в камуфляже, а в белых рубашках с узкими галстуками. Два парня оказались похожи, как близнецы — даже бритые затылки двоились в моих несчастных глазах.
Немного погодя интерес к злачному месту вышиб из меня остатки сна. Я стукнул Андрея кулаком по спине, и тот спустил меня на площадку, под хрустальное бра. Дальше мы шли с ним за руку. Судя по тому, что шефа пустили в роскошный особняк замызганного, небритого, да ещё со мной, его здесь знали и уважали. Мы не собирались долго задерживаться. Перекинемся двумя словами с Оксанкой и поедем домой. Я не представляю, где этот бордель находится. Вроде, на Садовом кольце, неподалёку от Пресни.
Один из охранников, прижав к щеке радиотелефон, ввёл нас в холл. Там журчал фонтан, стояли плюшевые диванчики. За белым роялем сидел старичок-тапёр и наяривал весёлую музычку. Я поднял голову и увидел нас с Андреем в зеркальном потолке. В ракушечном гроте, перед баром, сидела шикарная дива. Род её занятий не вызывал никакого сомнения. Она потягивала кампари, сверкая коленками. Я нагляделся на шлюх за время работу с Андреем — меня не проведёшь. Вон, и бокал держит точно так же, как другие «бабочки».
Она рыжая, сильно накрашенная, в очень коротком вечернем платье. Каблучки у туфель такие тонкие, что гнутся, даже когда девушка сидит. А если встанет, вообще могут сломаться. Я думал, что мы пройдём мимо, но Андрей почему-то направился в грот. Там стоял диванчик ещё на двух человек. Мне показалось, что путану* эту я где-то видел. Наверное, на «Пушке». Там их много, и все хорошенькие.
— Знакомься — Мария Командирова! — сказал мне Озирский. Я чуть не поперхнулся. Значит, это и есть Оксанка Бабенко, только в гриме. Вот я её и не узнал.
Мария Командирова взглянула на меня, как на чужого, и указала на место рядом с собой. Говорила она хриплым, прокуренным голосом, лишь чуть-чуть напоминавшим Оксанкин.
— Андрей, заказать тебе бокал вина? «Божоле-бланш» или «Пино-бланш»? Ты ведь белое предпочитаешь, кажется?
Блин, Ксюша даёт! Артистка, в натуре. Никогда бы её не расшифровал. Хоть бы винца принесли, взбодриться малость, а то совсем помираю. В холле полутемно — горят только бра в виде раковин. Свет мутноватый получается — наверное, от табачного дыма. У стойки много курящих.
Тапёр закончил одну пьесы и начал другую. Озирский опустил веки — мол, можно говорить. Оксанка отпила ещё кампари. Шеф только сейчас ответил на её вопрос.
— Да нет, Маш, я за рулём, да и устал сегодня. До дома потерпим…
Я через открытую дверь видел эстраду. Там плясала, щёлкая кастаньетами, блондинка с распущенными волосами. Мужики орали и свистели от восторга, потому что танцовщица была почти голая. Только на бёдрах у неё болтался узкий кожаный поясок с кисточками. Лифчик, правда, был — из крашеных птичьих перьев.
Мне стало противно, и я отвернулся. Опять принялся разглядывать Оксанку, то есть Марию Командирову. Не запиши она на диктофон Лёню Шахновского, не уломали бы мы сегодня Беловых…
— Всё в порядке? — тихо спросила Оксанка, глядя в бокал.
— Они сознались и согласились явиться с повинной.
Андрей хотел сообщить Оксанке, что погиб Падчах — её бывший муж и мой двоюродный дядя. Но сейчас молчал, не зная, как приступить к такому разговору.
— Всё кончено, Мари. Ты умница. — Шеф откровенно любовался своей агентшей. — Завтра поговорим.
