Я улыбнулся Саре, надеясь, что улыбка вышла ободряющей.
— В Пентагоне я уже собрал все, что мне надо. Теперь я буду проводить дома значительно больше времени.
— Не хочу производить впечатление тупой бабищи, которая тебя пилит, — сказала она. — Но когда ты говоришь, что тебя чуть не убили, я тут же теряю голову от волнения. Ужасно волнуюсь, потому что я очень переживаю за тебя! А потом я начинаю беситься. Ничего не могу с собой поделать. Черт, просто с ума схожу, бешеная становлюсь!
— Ну хорошо! — ответил я. — Давай забудем об этом.
Сара вперила в меня тяжелый, пристальный взгляд.
— Слушай, неужели ты действительно тащишься от этого?
— От чего?
— От своего ковыряния в дерьме! Чем оно гнуснее, тем больше оно тебе по душе. Чем подлее человек, чем больше он извращен, лжив — тем он тебе милей! И ты умеешь и любишь со всем этим обращаться. Вот что порой меня тревожит.
— Я — всего лишь историк.
Она кивнула.
— Знаешь, я догадываюсь, где бы тебе лучше всего работалось.
— И где же?
— В аду! Ты был бы счастлив, как последний ублюдок, если б мог быть историком у дьявола.
* * *
Здание, занимаемое штаб-квартирой лоббистской конторы, называющей себя «Организация Баггера, Инкорпорейтед», находилась в старом городе, на Кью Стрит к западу от Коннектикут Авеню, через пару-тройку домов от головного офиса «Детей Кришны» и неподалеку от приемной знаменитого «квартета докторов от белой горячки» — группы медиков, которые пачками собирали деньги с наиболее состоятельных алкоголиков города за излечение от похмельной лихорадки.
Это был узкий трехэтажный дом из красного кирпича с полуподвалом. Что-то с ним было связано историческое — но недостаточное для того, чтобы вздуть на него цену. Даже окружное общество Охраны памятников вряд ли проявило бы беспокойство, если бы кому-то вздумалось объявить о намерении снести здание с лица земли и сделать на его месте, к примеру, платную автостоянку. Вроде бы президент Хардинг когда-то поселил в нем свою любовницу — и то ненадолго, до тех пор, пока не подыскал ей менее вызывающее жилье — чуть подальше, на 2311 по Коннектикут Авеню.
Я расплатился с таксистом и вошел в крошечное фойе. Нажал на черную кнопку с надписью «Звонок» и некоторое время ждал, что из этого выйдет. Вскоре голос с явственными металлическими нотками сказал «Да», на что я ответил: «Декатур Лукас».
«Хорошо», — сказал голос, и в следующую секунду зазвенел зуммер. На двери не было никакой ручки, поэтому я надавил на нее. Ничего не произошло, и я снова позвонил в звонок. Металлический голос сказал: «Толкайте сильней!» От более сильного толчка дверь неожиданно легко распахнулась — как если бы была оборудована противовесом. Постучав по ней, я убедился, что она-таки действительно насквозь стальная.
Я вошел в широкий холл, стены которого были обшиты старыми, хорошо отполированными, светлыми дубовыми панелями. Справа выгибался ряд ступеней на второй этаж. Слева за коричневым столом сидела юная и хорошенькая девушка — секретарь по приему посетителей.
— Мистер Лукас? — спросила она с обворожительной улыбкой.
— Да.
— Пройдите направо через эту дверь в офис мистера Каттера.
Дверь, на которую она указала, находилась за ней слева. Пройдя, я очутился в большом офисе маленького человечка, большими шагами спешащего мне навстречу. Руку он заранее держал вытянутой вперед.
— Я — Джонни Каттер, мистер Лукас, — проговорил он. Я пожал его ладонь — она оказалась толстой, широкой и тяжелой.
— Мистер Каттер? — повторил я.
— Не угодно ли присесть? — сказал он. — Полковник на секунду вышел, чтобы ответить на телефонный звонок. Если вы не возражаете, я тоже пока закончу — осталось подписать несколько писем…
Я сказал, что не возражаю, и уселся в кожаное кресло. Каттер вернулся за свой резной письменный стол. Изогнувшись над ним, он стал напоминать огромную поджарую жабу из сказки, которой было поручено охранять спящего принца. Я понаблюдал за тем, как он выводит свою подпись: аккуратно, даже кропотливо, с легкой улыбкой на лице — словно получая удовольствие от самого вида собственного имени.
Я оглядел комнату. Несмотря на стол красного дерева с витиеватым орнаментом, клубную кожаную мебель, толстые восточные ковры и затянутые тканью стены, все в ней дышало теплотой и уютом самой натуральной казармы — что впрочем, было неудивительно, если учесть, что Каттер отдал армии 12 лет, последние десять из них — в чине старшего сержанта.
Закончив подписывать, Каттер поднял на меня глаза и медленно моргнул два раза — в точности как жаба. Затем встал и большими шагами направился к двери. Видимо, двигаться иначе как широкими шагами он просто не мог. Подойдя к двери, верный оруженосец резко постучал два раза. «Где уж только не раздавался этот условный стук! — подумал я. — Сколько разных мест, сколько стран… Два стука — и к полковнику Уэйду Маури Баггеру приходят вести о победах, о провалах… ну и простые сообщения типа того, что уже пять часов и пора отправляться домой».
После того как прозвучало «Войдите!», Каттер распахнул дверь и пролаял: «Мистер Лукас прибыл!» Голос у него был низкий, грубый и при этом весьма властный и внушающий трепет — в общем, мечта всех агентств по выбиванию долгов.
Фигурой Каттер был в точности как треугольник острием вниз. Когда он встал у двери, показалось, что его плечи прибили гвоздями к ее деревянной поверхности. Кивок головой, который в его исполнении скорее напомнил конвульсивное подергивание, означал, что я могу войти.
Изысканность, с какой был обставлен кабинет полковника, не шла ни в какое сравнение с изысканностью его хозяина, поднявшегося мне навстречу из-за персидского стола орехового дерева с протянутой для рукопожатия ладонью и сверкающей улыбкой. Это и был Уэйд Маури Баггер, полковник армии США в отставке собственной персоной, и я потратил два дня в местечке под названием Оцилла, штат Джорджия, чтобы узнать о нем все, что только возможно. Уэйда Маури в Оцилле помнили, о да, конечно же — хотя он ни разу не появлялся в родных краях с тех пор, как в 1942 году ушел в армию. Он происходил из хорошей семьи — по крайней мере, со стороны мамы. Линия ее родословной восходит аж ко временам Революционной войны, к Уэйдам из Вирджинии. Да и фамилия Маури тоже дает повод для гордости: во время войны между Севером и Югом ее носили целых два генерала-южанина. Оцилловские старожилы даже припомнили, как будущий полковник клялся, будто он является прямым потомком обоих.
А вот Баггеры… Об этих, право, и не стоит говорить. Да, именно парень по имени Лион Баггер был, должно быть, чертовски сладкоречив в беседе с хорошенькой маленькой учительницей из Мейкона, которая состоялась на заднем сиденье его двухдверного «лунохода» теплой весенней ночью 1922 года… И он даже женился на ней три месяца спустя — лишь затем, чтобы уже через две недели после свадьбы испариться навеки, вероятно, куда-то в сторону Севера. В наследство от папаши Уэйд Маури Баггер получил только широкую кость, внушительные — под метр 90 — габариты, пару зеленых глаз навыкате, мягкий глубокий баритон и ослепительную, белозубую, широченную ухмылку. Народ в Оцилле говорил, что у всех Баггеров такая.
После того как мы пожали руки и поздоровались, полковник еще оставался стоять, пока не убедился, что я сел и мне удобно. Тогда и он уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой. Я уже видел точно такие — они особенно нравятся судьям Верховного Суда.
Полковник закинул ноги на стол и предоставил мне полную возможность насладиться блеском своих лакированных черных штиблет — каковой, впрочем, я мог бы обеспечить и самому себе, если б был готов выложить 85 долларов за пару… Я не был готов. Мои ноги, как и ноги Каттера, сидящего напротив меня, утопали толстом, табачного цвета ковре. Мы сидели в глубоких, мягких креслах из светлой кожи. Напротив стены была еще соответствующая кушетка, перед которой стоял длинный низкий столик с деревянной инкрустацией. У него были изящно выгнутые ножки, и он выглядел очень древним и очень дорогим.
По стенам, обшитым панелями их орехового дерева, висели четыре картины, которые на первый взгляд производили впечатление лучших достижений кого-то из малых французских импрессионистов. На второй взгляд становилось ясно, что это так и есть. Позже я выяснил, что «Организация Баггера» застраховала их на 95 тысяч долларов.
Баггер снова улыбнулся мне и повернулся к окну, за которым бушевала забитая машинами, бурлящая Кью Стрит. Строительство нового метро сильно затрудняло движение и создавало постоянные заторы, некоторые водители то и дело сигналили, но до Баггера в его звуконепроницаемом офисе ничего не долетало. Наверно, он бы не услышал ни громовых раскатов, ни рева низколетящих самолетов, ни даже, если уж на то пошло, приближения конца света.
