в золоте, пишет формулы. И сам себя считает формулой, фигурой. Не троньте его формул, он, видите ли, Архимед! А я-то знаю: под оболочкой – гниль, труха. Я собирался сделать из него ничтожество. Отомстить за все. Я к нему подсел, напугал, и он подписался под пустым листом. Под пустым листом! Я бы потом… Но мне не повезло, его убили.
– Это все, что вы знаете?
– Не совсем. Но… Хорошо, вам я расскажу. Только вам. Когда я помогал нести его тело в подвал, я засунул руку к нему в карман. Я думал, что там могут быть фотографии девочек. Моей дочери… А там… там…
– Я знаю.
– Знаете? – он удивился.
– Там деньги.
– Большие деньги.
– Знаю.
– Тысячи… тысячи…
– Сто десять тысяч франков. Надеюсь, вы ничего не взяли.
– Нет. Нет. Что вы! Я…
– Если взяли, немедленно уничтожьте. Номера всех купюр переписаны. Если вы их предъявите, вас тут же арестуют.
– Вы мне что-то хотели сказать?
Люси увидела, что детектив забрал все записки:
– Нет. Я просто хотела убедиться, что вы не друг этого человека.
* * *
Люси вернулась за свой столик, села рядом с детективом:
– Все взял?
– Все.
– Сколько листков?
– Один листок с химическими формулами. Остальные чистые.
– Где этот листок?
– Я его спрятал.
– Куда?
– У меня специальная подкладка в пиджаке. Я все-таки детектив. Тебе их отдать?
– Отдашь, когда мы выйдем. Если… Если со мной что-нибудь случится, позвонишь в Лозанну, номер 775 5656. Запомнил?
– Запомнил. Я профессионал.
– Спросишь Альбера. Ему и отдашь.
– Ты думаешь, здесь все так серьезно?
– Запомни. Альбер.
Юла по-прежнему сидела за столиком рядом с Поэтессой:
– Прочти что-нибудь.
– Что?
– Что-нибудь.
Поэтесса подумала с полминуты, потом начала:
– Где жизнь? Где смерть? Кто проведет черту?
Нам двое жизнь дают; они – отец и мать.
И только двое вправе жизнь отнять:
Мы сами и Господь. Иному имя – Зло.
И он – убийца самый заурядный,
Каким бы ни был оглуплен законом,
Какой бы истиной ни тешил он себя!
Глава четвертая. Так все-таки кто
– Сидим, спокойно разговариваем, – рассуждал Журналист. – Как в зале аэропорта. Некоторые даже смеются. Не понимаю. Наверное, потому, что налётчики не производят впечатления кровожадных убийц. По правде говоря, я тоже думаю не о смерти, а о документах, которые, как вы утверждаете, Аркадий, находятся в этом зале. Настолько ли вы всемогущи, Аркадий, чтобы добыть их?
Ответил Филипп:
– Господин Аркадий настолько всемогущ, что смог проникнуть в нашу страну без визы и без отметки в паспорте. Его, так сказать, нет в нашей стране.
– Но, тем не менее, он представляет объективную реальность.
– Этот человек – да. Но не господин Аркадий Анкидинов.
– Меня, откровенно говоря, не очень интересуют визовые вопросы. Меня интересуют документы. Ладно. Вы покажете мне своего человека, господин Аркадий?
– Нет,
– Я так и думал. А вы, господин Филипп?
– Я уже показал нашу сотрудницу.
– В таком случае мне остается одно: найти человека господина Аркадия самому.
– И как же вы хотите это сделать? – спросил Филипп.
– Я попытаюсь.
– Попытайтесь.
* * *
Журналист встал, осмотрел заложников, размышляя, с кого начинать, потом решительно направился к одиноко сидящему Папаше Фуко:
– Я могу сесть?
– Можете.
Журналист сел:
– Интересно, что об этом думаете вы, бывший коммунист.
– Эти ребята – конечно, мерзавцы. Но это ответ на политику правительства.
– А вы лучше, чем они?
– Вы хотите доказать, что мы и они – одно и то же? Вы это уже доказываете пятьдесят лет.
– Разве это не так?
– Наше правительство…
– Оставим в покое наше правительство. Министры мало чем отличаются от вас. Ну, получите вы эти документы. Вам-то от них какой прок?
– Вы берете у меня интервью? Или собираетесь сами дать мне интервью?
– Хорошо. Я знаю, что среди заложников есть человек, который может дать сигнал закончить операцию. Эти парни украли из банка документы. И теперь должны передать их русскому агенту.
Папаша Фуко удивился:
– Вы это точно знаете?
– Точно. И до тех пор, пока не передадут, мы будем сидеть здесь.
– Вы уверены, что этот человек – я.
– Да.
– И как же вы решили заставить меня признаться?
– Сказать вам, что вы можете спокойно вынести документы.
– Это вам сказал тот полицейский?
Он показал на Филиппа.
– Да.
– Я вас должен огорчить, это – не я.
– А эта женщина? – Журналист показал на Хозяйку.
– Нет. Хотя. Идем.
Оба подошли к столику, за котором одиноко сидела Хозяйка. Папаша Фуко был настроен решительно:
– Ты что, старая дура, на старости лет в детективы играть решила?
– Никак ослаб от страха? – удивилась та.
– Живо выкладывай, какие документы ты должна получить.
– Не пойму, о чем ты?
– Ты бралась получить документы от этих? – он кивнул в сторону террористов.
– Ты что? Скоро землю есть начнешь?
Папаша Фуко сбавил тон:
– Значит, не ты, а твой защитник пингвинов.
– Ах, этот.
Она подскочила к столику, за котором расположился Анри Ботье:
– Мало того что дочку мою пингвинами затрахал, ты еще с этими подонками якшаешься, документы для них перевозишь! Пингвин недоделанный!
Будущий зять испугался:
– Я ни при чем. Я их первый раз вижу. Я – настоящий революционер.
Папаша Фуко отвел Журналиста в сторону.
– Не они.
– А кто?
– Сам теперь ломаю голову.
Следующей на очереди была Поэтесса. Журналист подошел к ее столику:
– Я могу сесть?
– Да, можете. Вы хотите о чем-то меня спросить?
– Почему вы не приносите свои стихи в нашу газету?
– Я не помню, когда ваша газета в последний раз печатала стихи.
– В газете всегда существует проблема места. Но времена меняются.
– Не заметила.
– Современная технология открыла новые возможности. На первое место выходит личная инициатива. Личная инициатива. Да-да. Теперь Золушка не ждет, когда фея подарит ей туфельку, она берет туфельку в кредит – и во дворец. И добро побеждает зло быстрее, чем раньше.
– Добро побеждает зло. Вы не знаете, о чем умолчал Перро. А умолчал он о том, что когда придет время и Золушка станет королевой, будет она королевой жадной и злой, и все будут вспоминать добрую старую королеву. А потом появится еще одна Золушка, и все будут на ее стороне. Потому что она Золушка. Но и она превратится в злющую королеву. Новое никогда не бывает лучше старого. Но оно нравится потому, что новое.
– Грустный
