— А ты знаешь, как это сделать? Как осушить болото?
— Пару лет назад я читал трактат об осушении понтийских болот римлянами. Нам нужен будет хороший проект, на это уйдет время. Но в следующем году мы сможем покончить с этим болотом.
Я могла бы слушать его денно и нощно. Его рвение в подобных вопросах, не касавшихся его лично, делало для меня этого мужчину неотразимым. А когда мы были вместе, я все время чувствовала, что Эстульф испытывает то же самое. Я понимала его, а ему нужно было понимание. Редко бывает, чтобы двое людей так хорошо подходили друг другу.
Сегодня вечером я решила открыть ему мою величайшую тайну.
Я до сих пор до мельчайших деталей помню тот день семь лет назад. Помню, что я ела, пила, что надела в то утро, помню, что мартовское солнце светило, но не грело, помню, где во дворе стояла лошадь, на которой сидел мой сын. Я до сих пор слышу, как он кричит мне: «До вечера, мама!» Я чувствую на себе взгляд Агапета, запрещавшего мне махать сыну рукой на прощание. Я вижу, как мой мальчик с двумя оруженосцами выезжает из ворот замка, и спрашиваю себя, правильно ли я поступила.
За несколько дней до того я пыталась отговорить Агапета от его намерений в отношении нашего сына.
— Мой сын должен обучиться военному искусству, — говорил мой муж. — Это неизбежно.
— Ему двенадцать лет, Агапет.
— Да, и когда ему исполнится тринадцать, он отправится со мной на войну.
— Он слишком молод для этого.
— Мне тоже было тринадцать, когда отец начал мое обучение. К сожалению, тогда не было войны, на которой я мог бы проявить свои умения. Мне пришлось ждать, пока мне не исполнилось семнадцать.
— Орендель не такой, как ты.
— Я не желаю этого слышать. И я не хочу, чтобы ты называла его Оренделем, ты это прекрасно знаешь. Моего сына зовут Агапет. Он должен носить мое имя.
— Весь замок называет его Оренделем. Он и сам себя так называет.
— Вот видишь! Именно поэтому нужно поскорее научить его обращению с оружием. Нужно избавить его от всей этой чепухи, от пристрастия к писанине, певулькам и всяческим измышлениям… Орендель, что это за имя? Это имя для жалкого барда, а не для воина!
— Но он не хочет быть воином. Он не создан для этого.
— Он мой сын! Конечно, он создан для этого! Это ты виновата в его странностях. Я слишком долго позволял тебе заниматься его воспитанием. Вот видишь, к чему это привело. Он стал мягкотелым увальнем.
— Это неправда. Он по многу часов помогает кузнецу, а в его возрасте на такое способен не каждый. И он умело управляется с молотом и наковальней.
— Да, и что он там делает? Он кропает бронзовые модельки дворцов, замков и церквей. Мальчишка пошел к плотнику и сделал себе в его мастерской лиру. Сам! К чему это все?
— Так он выражает свои творческие…
— Если уж он, черт побери, кует и вырезает по дереву, то пусть хотя бы кует мечи и выстругивает стрелы, которыми он потом сразит врага!
— У Оренделя нет врагов, и он не хочет их заводить. Он не хочет идти на войну.
— Во что превратится мир, если дети будут делать то, чего они сами хотят? Так не бывает!
Мне все эти наставления были ни к чему. Я и сама знала, что жизнь часто дает нам вовсе не то, что мы хотим, и приходится подстраиваться под сложившиеся обстоятельства. Я почти не знала своего мужа до свадьбы, и он мне не нравился. Поэтому-то вначале я и отказалась выходить за него замуж. Но в конце концов я поняла, что этот брак необходим для заключения мира между нашими народами. И я должна была родить Агапету детей, таков был мой священный долг как женщины. А вот отправлять своего ребенка на войну — это уже другое. Все матери боятся, что их дети погибнут в сражении, но за Оренделя я боялась вдвойне, ведь война была не в его природе. Агапету скорее наскучат женщины и вино, чем азарт схватки, но Орендель был скорее склонен к творчеству. Стихи, которые он писал, подхватывали барды, и уже вскоре девушки в замке пели сочиненные Оренделем песни. Слуги насвистывали его мелодии, а стражники цитировали его слова, когда хотели произвести впечатление на своих избранниц. И все это без какого-либо моего вмешательства. Я лишь научила Оренделя читать и писать — впрочем, и это уже было преступлением в глазах Агапета. Иногда сын обращался ко мне за помощью, когда ему казалось, что какая-то строка не ложится в стих. Орендель был необычайно внимателен, и его наблюдения переплавлялись в строки песен. Часто он сидел на окне или на крепостной стене и рассматривал все вокруг. Вот такой он был, мой Орендель.
Я понимала, что когда-то ему придется научиться владению мечом, но не в возрасте же двенадцати лет! И уж точно не в возрасте тринадцати лет ему следовало отправляться на войну. Но Агапету было на это наплевать. Я знала, сколь беспощадно он отправлял на смерть юнцов из своего графства. Матери провожали своих сыновей, и мальчики становились добычей воронов. Каждое лето Агапет волна за волной отправлял отряды мальчишек на восток, и хорошо, если возвращалась половина из них.
Орендель страдал от решения отца обучить его военному делу, я чувствовала это по его стихам. В них слышались то печаль, то злость. Сейчас вспоминаются мне слова сына: «Кто первым создал клинок, что смерть народам приносит? Душа его яростью исполнена».
Никогда в жизни мне не было так плохо, как в первые недели обучения Оренделя. Мальчику приходилось вновь и вновь отрубать голову пугалам, бросать копья в бродячих собак, гоняться с луком и стрелами за кошками… Орендель, как и я, понимал, что отец хочет внушить ему презрение к смерти и презрение к жизни. Мой мальчик никак не мог защититься, и у меня не было возможности помочь ему. Да, возможности не было, но я позаботилась о том, чтобы она появилась. Я приняла решение спасти Оренделя от этой пытки.
Но как? К кому мне обратиться? Я задумала подстроить похищение Оренделя, но не знала, с чего начать. Подобное никак не укладывалось в привычный ход моей жизни. Я никогда не сталкивалась с особыми сложностями, кроме разве что рождения детей. Я еще ни разу не покидала замок без охраны. Так как же мне найти людей для столь опасной затеи? Как мне выбрать место, куда привезут Оренделя после похищения?
Я не знала, что мне делать, и потому обратилась к Бильгильдис за помощью. В ее верности я была уверена, ведь Бильгильдис всегда была рядом со мной, она ни за что бы меня не предала. Она сказала мне, что придется посвятить с этот план и Раймунда, ее мужа. Мой план граничил с государственной изменой, а Раймунд был личным слугой Агапета, поэтому решение далось мне нелегко. Я дала Раймунду свои лучшие драгоценности, чтобы он продал их. Денег от украшений должно было хватить и на то, чтобы покрыть все расходы, и на то, чтобы навсегда заткнуть Раймунду рот. Правда, мне оставалось лишь надеяться на то, что Раймунд сохранит мою тайну. Мне страшно было даже подумать о том, что случится, если Агапет обо всем узнает…
Похищение оказалось успешным. Орендель с двумя оруженосцами отправился в лес — его должны были научить быстрой езде. На них напали, его наставников избили до потери сознания, а Оренделя похитили. В происшедшем обвинили венгров. Правда, в последний раз венгры нападали на восточно-франкские земли только весной, но все считали, что эти бандиты могут оказаться где угодно и когда угодно. Обычно венгры не брали пленных, но и это ни у кого не вызвало подозрений. С тех пор Орендель считался погибшим. Кроме Бильгильдис, Раймунда и меня, в замке никто не знал о том, что на самом деле произошло. Элисию я не стала посвящать в свою тайну, ведь она почти наверняка выдала бы меня отцу, чтобы выслужиться перед ним.
Когда Агапет сообщил мне это известие, я разрыдалась, как от меня и ожидали, но то были слезы радости. Где же он, где мой сыночек? Меня распирало от любопытства, я хотела знать об этом как можно больше.
Бильгильдис начертила мне линию на земле — Рейн — и поставила две точки. Одна представляла наш замок, вторая — местечко на юг отсюда, в паре дней езды, тоже у реки. Оттуда, должно быть, уже видны горы.
Я спросила, у хороших ли людей он поселился. Бильгильдис кивнула. Думаю, я задала тогда сотню вопросов, и она на каждый из них отвечала, кивая или качая головой.
Все это я рассказала Эстульфу.
— С тех пор я знаю, — сказала я, — что Орендель живет на хуторе в нескольких днях езды отсюда. На хуторе есть другие ребята его возраста, так что ему не одиноко. Его не заставляют заниматься тяжелой работой, хорошо кормят, достойно одевают и даже обучают наукам. Мы переписываемся. В начале осени, зимы, весны и лета я даю Бильгильдис длинное письмо, и вскоре она привозит мне ответ Оренделя. Однажды Агапет спросил меня, почему я позволяю крепостной выезжать из замка. Тогда я придумала историю о том, что мне нужна одна целебная настойка, которую готовят только в монастыре Св. Галла. Четыре раза в год я делала вид, что отправляю Бильгильдис за этой настойкой.
