— Хитро придумано, ничего не скажешь, — рассмеялся Эстульф.
— Во мне нет природной хитрости, но в борьбе с бедами и несчастьями мне пришлось развить в себе умение лгать. Если бы я тогда не приняла это решение, то теперь Орендель был бы мертв. Или очень несчастлив. Я верю в это, потому что должна в это верить, понимаешь? — Я схватила Эстульфа за руку. — Иначе все было зря. Все, что я сотворила и с Оренделем, и с собой самой.
— Ты ничего с ним не сотворила. Судя по тому, что ты рассказала мне о нем, Орендель поддался бы муштре и стал бы сам себе противен.
— Думаешь?
— Ты поступила правильно.
Сомнения, на пару мгновений взметнувшиеся в моей душе, развеялись, словно облака под порывами ветра.
— Знаешь, что было утешением мне все эти годы, проведенные без Оренделя? Рейн. Орендель любил эту реку, никогда не мог налюбоваться ею. Я знала, что мой сын живет где-то вверх по течению, и мне казалось, что вода объединяет нас. Я целыми днями сидела на берегу, смотрела в воду и вбирала ее силу. Иногда мимо проплывали игрушечные кораблики — знаешь, дети мастерят такие из тонких веток, камыша и дубового листика, который заменяет парус. И тогда я думала, может, этот кораблик сделал Орендель…
— Теперь тебе не нужно предаваться таким мечтам, Клэр. Ты можешь вернуть Оренделя в замок.
Я улыбнулась.
— Я много лет ждала этого дня. Сегодня же поговорю с Бильгильдис.
— Думаю, с этим лучше подождать пару недель.
— Так долго?
— Так будет лучше. В теперешней ситуации я предпочел бы, чтобы ты оставалась в замке, ну, из-за Элисии и Бальдура, понимаешь? Они еще не смирились со своим поражением.
— Я пыталась поговорить с Элисией, но она меня избегает.
— Бальдур тоже отказывается со мной говорить. И они расспрашивают всех о том, кто что делал в ночь убийства. Это сеет подозрения. Может создаться впечатление, будто мы…
— Что?
— Как-то с этим связаны.
— Какое нам дело до сплетен! А Элисия скоро успокоится.
— Почему ты так уверена в этом?
— Она ничего не найдет. У нее и прежде случались периоды… как бы это назвать… сумасбродства. Она, бывает, выдумывает всякое… Может быть, возвращение Оренделя подействовало бы на нее благотворно, — я задумалась. — Но ты прав, поездку лучше пока отложить. Подождем, пока все утрясется. Я ждала возвращения сына семь лет, потерплю еще пару недель.
— Мы можем отправить за Оренделем Раймунда.
— Знаешь, я всегда мечтала о том, как сама заберу его домой с того хутора, ставшего местом его ссылки. Кроме того, я хочу, чтобы все эти злые сплетни прекратились до того, как мой сын вернется.
Мы пошли обратно вдоль реки. Вечерний свет был мягок, и я с наслаждением прижалась щекой к теплой шерстке моего коня. Вдалеке мы увидели ребятишек с простыми самодельными удочками. Дети с довольным видом сидели на берегу, добывая себе сытный ужин.
Каким же чудным, очаровательным местом может быть мир.
Эстульф помог мне взобраться в седло.
— Я до сих пор не могу поверить в то, что ты оказалась способна на похищение. Поразительно. Каждый день я открываю в тебе что-то новое.
— Тебя это смущает?
— Напротив, ваша светлость, — Эстульф шутливо поклонился. — Я лишь думаю о том, сколько же тайн вы еще скрываете.
«Две», — подумала я.
— Хочу открыть тебе еще одну, — сказала я вслух. — У меня будет ребенок от тебя.
Мы, силою королевского указа и от имени Его светлости милостивого герцога Бурхарда Швабского, представляя судебную власть в герцогстве, получили жалобу в том, что было совершено убийство графа Брейзахского Агапета. Убийца до сих пор не найден. Мы отправляем в Брейзах Мальвина из Бирнау, викария Констанца, с целью проведения расследования. Он должен установить личность убийцы, этого врага Господа, короля и герцога. На его усмотрение остается то, провести ли суд семьи, чтобы пострадавшая сторона вынесла приговор, или же независимый суд — в этом случае по Lex Alamannorum [3] судебный процесс проведет сам викарий, призвав в помощники двух заседателей. Он наделяется правом вынести приговор и привести в исполнение. Все свободные, полусвободные и крепостные обязаны выполнять приказания викария, связанные с поимкой убийцы и вынесением ему приговора.
Подписано в Констанце, двенадцатого сентября года Божьего девятьсот двенадцатого
Бургомистр и Высший судья Констанца
Мальвин
Сегодня день святого Корнелия, шестнадцатое сентября года Божьего девятьсот двенадцатого. Как викарий и представитель судебного округа Констанца, я приступил к расследованию убийства графа Агапета Брейзахского. С этой целью я прибыл в замок Агапидов, который в Констанце, как и в других селениях, нелестно именуют иногда «проклятым замком». Для ведения расследования я мог бы прислать сюда моего представителя. В Констанце все очень удивились, узнав, что викарий взвалил на себя тяготы многодневного путешествия и лично отправился в замок. Как бы то ни было, я поехал сюда, взяв с собой лишь юного писаря Бернарда. Перед отъездом я долго колебался. Мои дети еще очень малы, и, хотя за ними и присматривает кормилица, разлука с отцом, пусть и на несколько недель, не пойдет им на пользу. К тому же в Констанце у меня много работы. Тяжбы прошлых лет, вызванные нападениями венгров и войнами с этим народом, подталкивают все больше людей к воровству, грабежу и разбою. Бургомистр не хотел отпускать меня, он несколько раз осведомлялся о том, почему я хочу лично заняться этим расследованием. Слушая мои уклончивые ответы, он, несомненно, подумал, что я хочу выслужиться перед герцогом Швабским, найдя того, кто убил столь важного для него графа. Что ж, если бургомистру действительно пришли в голову такие мысли, он ошибался. Да, мною двигало честолюбие, но совсем иной природы, чем полагал бургомистр.
Замок Агапидов и его хозяева пользовались в наших краях дурной славой. В народе говорили о проклятии, лежавшем на роде Агапидов: каждому из этого рода суждено было умереть насильственной смертью, якобы потому, что их предок двести лет назад совершил страшное, гнусное преступление. В последние годы такие разговоры почти сошли на нет, ведь Агапет уже тридцать лет правил своим графством, а за столь долгое время многое можно позабыть. Но слухи — как семя, что может много лет оставаться без воды и света, но одной капли и одного лучика достаточно, чтобы пробудить его к жизни. И вот, вновь все шепчутся о проклятии Агапидов, о демонах, преследующих этот род, о живых мертвецах, встающих по ночам из могил, чтобы отомстить жителям замка.
А то, что пугает всех остальных, притягивает меня. Кражи, блуд, измены и богохульство — такие случаи я рассматриваю каждый день. А вот убийства случаются достаточно редко и представляют для меня большой интерес. Пока что мне приходилось расследовать всего одиннадцать таких преступлений. Два расследования были весьма скучными — речь шла о грабеже, который и привел к насильственной смерти. В семи случаях жены убивали своих мужей, в еще двух, напротив, — мужья жен. Это заставило меня задуматься о том, что мужчины намного хуже женщин по природе своей, ведь иначе их бы и не убили. Не исключено, совершение стольких убийств именно женщинами связано с тем, что у мужчин много возможностей выразить свою злость, в то время как у женщины их нет. Все знают, что вода камень точит, а злость — душу людскую.
Нет преступлений, кои были бы неведомы мне. Уже десять лет я выполняю работу викария: преследую зло, разыскиваю преступников и выношу приговоры. Вот с чем мне сталкиваться не приходилось, так это с преступлением, совершенным призраком (хотя страх перед порождениями тьмы многих уводил из жизни), и я готов руку дать на отсечение, что так будет и впредь. Сколь бы ни были удивительны слухи о замке Агапидов, я все же склонен считать их порождением суеверий. Проклятья и демоны приходят в наш мир не из ада, они создаются людским воображением, и иногда в них верят столь сильно, что они становятся реальностью. Но правда всегда всплывает наружу. Я знаю викариев из других городов, которые заставляют подозреваемого тянуть жребий, окропляя его святой водой, и так принимают решение о том, виновен этот несчастный или нет. Неудивительно, что простому народу всюду мерещится нечистый. Глупцы! Не могут понять главного — злой дух живет в самом человеке. И чем глубже заглядываешь в душу людскую, тем больше зла находишь там. Привносить лучик света во тьму — вот моя страсть. Но для того, чтобы разорвать тьму светом, нужно в эту тьму погрузиться, и в этом сокрыта большая опасность, ибо граница между светом и тьмой размыта. Чтобы поймать зло, нужно приблизиться к нему, приближаясь же, ты попадаешь под его влияние, а это всегда опасно.
