И положила план на место.
В пылу веселья никто этого и не заметил.
Таня скромно удалилась в свою комнату. И, когда все успокоилось в особняке, осторожно вынула кафель из маленькой изразцовой стенки камина и спрятала туда ценный документ.
— Теперь надо только Васю перевести в лазарет, — решила Таня. — Недешево будет это мне стоить… Ну, да уж добьюсь своего!
Банкет удался на славу!..
Вся улица была запружена автомобилями и роскошными экипажами.
Турецкие заптии-полицейские сбились с ног, устанавливая порядок на улице…
У громадного особняка, горевшего огнями во всех своих зеркальных окнах, густела толпа — разношерстная, типично константинопольская, пришедшая поглядеть на это иностранное великолепие.
В большом двусветном зале с хор гремела музыка, а внизу двигалась нарядная толпа приглашенных.
В отдельных гостиных были устроены уютные уголки, декорированные экзотическими растениями и пестрыми восточными тканями.
Кое-где белели высокие лакированные прилавки бара.
И здесь преимущественно группировалась русская колония «из средних».
Высшие, с седым председателем и генералом Хвалын-ским во главе, стояли в дальней гостиной…
Из заветных дверей должен был скоро выйти военный министр «сильной державы».
Пока же у дверей замерли две бронзовые фигуры сипаев в больших кисейных тюрбанах.
— Наши середнячки не теряют времени, — ехидно говорил маленький артиллерист своему неизменному спутнику, сердитому толстому доктору. — К выходу насвищутся в лучшем виде…
— Что еще скажет министр… — угрюмо просипел доктор. — Не рано ли радоваться…
Отдельной группой держались фигуры в черных сюртуках и тужурках, нарушая своим «демократическим» видом общую блестящую картину фрачников и расшитых мундиров вперемежку с бальными дамскими туалетами.
— Меньшевики держат линию на II Интернационал…
— Наши самые верные союзники.
— До поры, до времени!
— Ну, теперь наши интересы слились!..
Разговор порхал от гостиных к барам и перебрасывался в большой зал.
Между тем, в картинной галерее был сервирован длинный стол, уставленный цветами, фруктами и разнообразными блюдами с дорогой холодной закуской.
По сигналу распорядителя все двинулись туда и расселись по заранее намеченным местам.
Забегали лакеи с бутылками шампанского.
В центре стола появился военный министр, около него по правую руку сел генерал Хвалынский с седым председателем, по левую — представитель II Интернационала с двумя ассистентами.
Водворилась тишина.
Был слышен лишь легкий звон бокалов баккара, куда, пенясь, лилась шампанская влага…
Министр встал и поднял бокал.
— Господа! Я счастлив, что у меня, министра его величества, сидят сегодня представители двух крайних партий бывшей российской империи… Мой банкет закрепил союз двух партий — русских меньшевиков и русских монархистов… Они протянули друг другу руки!
Военный министр немного отодвинулся назад, как бы приглашая своих соседей справа и слева осуществить эту эмблему на глазах у всех.
Седой председатель дипломатично выставил вперед генерала Хвалынского.
Генерал протянул свою руку вперед и попал прямо в костистую ладонь тощего представителя II Интернационала.
«Историческое рукопожатие» совершилось перед взволнованной публикой банкета.
Военный министр громко возгласил:
— На это объединение перед лицом многих представителей европейских держав взирает гордо двуглавый орел, как символ порядка и законности государства! Я заявляю вам, господа, что мое правительство вам во всем поможет. За наш союз. Хип! Хип! Ура!
Загремели ответные крики. И рекой полилось шампанское.
— Это так трогательно… — говорила жена генерала Хва-лынского своей соседке — седой тучной даме, залитой бриллиантами.
— Это — восхитительное зрелище, — пропищала тучная дама.
— О yes! — сказал дипломат с сизым лицом, значительно подняв правую бровь.
После банкета в строгом кабинете военного министра сидели генерал Хвалынский и представитель II Интерна-цио-нала.
Был подписан крупный чек.
И желанный аванс направился по своему назначению…
VI
Таня Винокурова работает
Нелегко было Тане Винокуровой добиться перевода своего больного жениха Васи Дроздова из концентрационного лагеря в лазарет.
Сначала была возня с генералом Хвалынским.
Генерал был теперь очень весел и игрив — шла полоса удач с авансами. И жизнь опять забила ключом в особняке.
Генерал обещал приказ, но упорно твердил:
— А мне что за это будет?
И бесцеремонно обнимал Таню…
Таня, скрепя сердце, выносила эти грубые ласки и, под веселую руку, все же вырвала желанный приказ.
Но нужно было пройти еще через цензуру толстого военного врача, который должен был подписать ордер.
За эту подпись Тане пришлось опять заплатить.
— Чорт с тобой, — подумала она, — подавись моим поцелуем…
Получив, наконец, желанный ордер, Таня полетела в концентрационный лагерь, который находился далеко за городом.
В голой, пустынной местности, перерезаемой бугристыми холмами, был расположен концентрационный лагерь военнопленных «бунтовщиков белой армии».
Широкая площадка, огороженная частым переплетом колючей проволоки, включала несколько длинных бараков, крытых черепицей.
За проволокой стояли и ходили группами солдаты в изорванных шинелях — мрачные и худые.
Турецко-иностранный рацион был не густ: бобовая похлебка да кукурузный хлеб и темно-бурая гуща кофе в котлах, от которых пахло кислой верблюжьей шерстью.
У входа к проволочным заграждениям стояли часовые-гурки, жевали бетель и выплевывали густую слюну кровавого цвета.
Когда Таня предъявила ордер, звонком был вызван дежурный офицер — красивый турок с феской набекрень.
Он внимательно прочел бумагу и вежливо обратился к Тане на ломаном русском языке:
— Вы сестра милосердия?
Таня предусмотрительно накинула фартук и пелерину красного креста, уходя из особняка.
И, на утвердительный ответ Тани, офицер приказал пропустить ее в барак № 8.
В грязном бараке на длинных нарах нашла Таня своего несчастного жениха Васю Дроздова.
Бойкий молодец Дроздов с румянцем во всю щеку в недавнее время — теперь похудел и пожелтел до неузнаваемости.
Таня задержала готовые брызнуть слезы и обняла Дроздова.
— Васенька, дорогой… Привезла тебе ордер в лазарет.
Радостным огнем загорелись глаза на худом, изможденном лице Дроздова.
— Выручай, Танюшка… Заела меня лихорадка… — сипло пробормотал он, с трудом поднимаясь с нар.
Кругом лежали все такие же желтые, худые люди.
Это был малярийный барак.
— Сестрица… — заговорили кругом. — А нас когда? Подыхаем здесь…
Таня, скрепя сердце, ответила:
— Погодите, братцы… И до вас очередь дойдет…
И быстро собрала своего Васю, укладывая его сундучок.
В барак входили иностранные санитары. Была вызвана карета Красного Креста. Под руки вывели слабого Дроздова и уложили в карету.
Таня быстро уселась с ним вслед за санитаром. Другой санитар сел с шофером и карета покатила в лазарет, который был расположен близ города.
Санитар-англичанин отвернулся к окошку, а Таня близко наклонилась к Дроздову и шептала по-русски:
— Выздоравливай скорее, Вася. И бежим. Сил моих больше нет… На всю эту погань смотреть. Убежим не пустые — многое я разглядела да разузнала из их гадостей здешних… Бумажки повезем любопытные с собой…
Дроздов жадно слушал эти речи и глаза его загорались прежним блеском коновода и первого озорника в роте Васьки Дроздова.
— Танюшка… Осторожнее… Не услышали бы…
Таня уверенно возразила:
— Ничего не понимает он…
Действительно, санитар-иностранец сидел с каменным лицом и продолжал смотреть в окно, совершенно не замечая их.
Дроздов бросил искоса взгляд на санитара, убедился в том, что он ничего не понимает и лихорадочно продолжал:
— Надо умно сделать, Танюшка… Я говорил тебе: припасай документов побольше, да получше. Будет с чем к своим пройти…
— Да уж сделано, — радостно говорила Таня. — Не беспокойся… Только выздоравливай скорее… Из лазарета и убежим… Я там уже завела знакомство — наш есть один фельдшер… Поможет. Только выздоравливай скорее.
Дроздов жадно слушал эти речи.
— Выздоровею… Чего тут! От тоски болезнь меня взяла…
— Ну, а обо мне не думай… У меня все готово, — живо зашептала Таня… Только выздоравливай скорее…
Санитар повернул свое каменное лицо к говорящим и спокойно сказал на чистом русском языке:
