Митя не очень хорошо знал старшего брата Алеши, просто видел несколько раз. Он сам бы прошел мимо, но Виктор окликнул его, остановил. Они поговорили немного. Митя поинтересовался здоровьем Натальи Захаровны: она, мама Алеши, так тяжело перенесла потерю сына. Оставшись рано вдовой, сама воспитывала сыновей… Виктор скупо ответил, что мать здорова, сам поинтересовался:
– А что твой родственник, господин Петрусенко? Расследует какие-нибудь страшные и увлекательные преступления?
Спрашивал вроде бы с иронией, но Митя почувствовал настоящую заинтересованность. Пожал плечами:
– Викентий Павлович не сотрудничает с нынешними властями.
– А в приватном порядке? Неужели никто не обращается за помощью к знаменитому сыщику?
– Наверное, людям не до того. Да и есть ли сейчас интересные, запутанные дела? Кражи, разбои… Нет, дядя нынче простой обыватель.
Мелькнула было мысль об Иване Христоненко, но, во-первых, там все было совершенно неясно, во-вторых, Иван давно в Германии. Викентий Павлович тогда даже не начинал это расследование – ограбление тайника в Настасьевке. А сейчас вряд ли и вспоминает. Хотя кто знает. Обычно Петрусенко ничего не забывает… Но в любом случае Дмитрий и не собирался об этом говорить Виктору. Зачем? Того это совершенно не касается. Они заговорили о другом. Виктор сказал, что подумывает уехать в Добровольческую армию Деникина, которая сейчас на Кубани. Митя признался, что подобные мысли и ему в голову приходили. Но тут Виктор быстро попрощался и ушел. Наверно, воспоминания о брате опечалили и его. А, может, пожалел о своих откровениях?
– Вот и я, Катенька, вспомнил Алешку, грустно стало… Ладно, нагнал на тебя тоску, а ведь как ты веселилась!
– Да, там и правда весело, и ребята такие хорошие.
– И девушки… А что, наш Саша в Таню Ресслер влюблен?
Катя засмеялась:
– Что? Саша? Нет, это Таня от него без ума! Мне Эммочка сама рассказывала, да и я не без глаз.
– Да? – Митю развеселило и то, что он услышал, и то, как малышка по-взрослому о таких вещах рассуждает. – Но разве Таня ему не нравится? Такая милая девушка…
– Нравится, конечно, – тут же глубокомысленно протянула Катя. – Нашему Саше все девушки нравятся. А по-настоящему – никто. А вот он – очень даже многим.
Теперь уже Митя откровенно засмеялся. И согласился с сестрой:
– Это точно, Саша у нас славный парень.
– Он просто душка!
– Это значит, ты хочешь сказать, что твой старший брат обаятельный молодой человек, веселый, остроумный, доброжелательный, интересный собеседник…
– Ну я же и говорю – душка! – Катя захлопала в ладоши, забежала вперед, заглядывая Мите в лицо. – Это ведь одно и то же!
Они, смеясь, уже свернули на свою улицу, впереди светились окна родного дома.
– А еще, – добавила Катя, – он у нас очень смелый! Не побоялся с Ваней Христоненко пробраться в Настасьевку! Жалко, что там ничего уже не было!
«Это точно, – подумал Дмитрий. – Отчаянный мальчишка. Искатель приключений».
Сегодня он уже второй раз вспомнил историю с Иваном Христоненко, в которой и братишка его поучаствовал.
Год назад, даже чуть больше, приключилась эта история. В сентябре, через три дня после того, как Иван Христоненко был выпущен из тюрьмы, Саша Петрусенко навестил его. Он ведь обещал, вот и не стал откладывать надолго. И не удивился тому, как откровенно обрадовался ему Иван. Саша понимал, как тот одинок и угнетен. Словно торопясь это подтвердить, Иван сам сказал ему:
– Еще недавно столько друзей вокруг было, родственников! И война уже шла, и отца в живых не было, но мы все равно жили широко… Не потому, что богато, а просто никогда не оставались одни – ни в Харькове, ни в Москве, ни в Настасьевке. А потом эти последние полгода… Даже не верится, что такой короткий отрезок времени! Мне кажется, я постарел на десять лет. Да, и рядом никого… Нет, нет, Александр, вы не подумайте, что я неблагодарный человек, Боже упаси! Сколько для меня сделал и ваш отец, и господин Шатилов, я никогда не забуду!
– Но мы ведь давние друзья вашей семьи, как же иначе.
Саша мягко улыбнулся.
– Сейчас время такое, что, бывает, и старые друзья отворачиваются от тех, кого постигло несчастье! Да, да… Но я не осуждаю, просто отвечаю вам. И потому особенно ценю участие. Вот и Аркадий Игнатьевич с Варварой Евгеньевной – они меня как родного опекают. Документы оформляют на выезд за границу.
Куликовский с женой сидели с ними в гостиной за обеденным столом.
– Много проволочек, – покачал головой бывший губернатор. – Хорошо, если через месяц разрешат выехать. Бюрократия никакой властью неистребима, даже революционной.
После чая Куликовские оставили молодых людей одних. И сразу же Иван сказал, понизив голос:
– Саша, я ждал тебя… У меня и правда нет сейчас друзей, которым я мог бы доверить одно дело… Опасное, сразу скажу. И одному мне не справиться. Очень надеюсь, что ты согласишься помочь!
– Помогу, не сомневайся!
– Ты же еще не знаешь…
– Ну, ты расскажешь. Да только я заранее согласен, потому что вижу – тебе очень нужно.
Они даже не заметили, что перешли на «ты». Саша с увлечением слушал рассказ Христоненко. А Иван говорил и словно все переживал заново… Когда отрекся государь, когда произошла смена власти в империи, мать Ивана была за границей, в Лозанне, Иван же из Москвы вернулся в родные места, которые всегда любил, в свою Настасьевку. С одной стороны, ему казалось, что здесь будет спокойно. Но с другой… тревожило сердце оставленное без хозяина имение. Он решил быть там. А потом…
Иван пристально посмотрел Саше в глаза:
– Ты знаешь, за что я попал в заключение?
– Да, отец рассказывал. Ты оказал вооруженное сопротивление отряду… как это нынче говорится?.. революционных бойцов, которых направили квартировать в Настасьевку. Попросту говоря, устроил на подступах баррикаду, стал стрелять.
– Тогда об этом не стану говорить. О другом… А ты знаешь, что сейчас с нашей коллекцией картин?
Саша вновь кивнул:
– С ней все в порядке. Очень может быть, что твое отчаянное сопротивление заставило кого-то из власти обратить на нее внимание. Во всяком случае, разграбить и попортить не дали, вывезли сюда, в город. Все картины сейчас в художественном музее, в Новосергиевском. Знаешь, где это?
Иван, конечно, знал красивое здание с башенкой в Новосергиевском ряду, рядом с часовней Святого Александра Невского: там располагался городской художественно-промышленный музей – гордость Харькова, поскольку он был вторым в Российской империи провинциальным музеем. Были в нем и полотна знаменитых художников, переданные отцом Ивана… Что ж, теперь все картины из собрания Павла Ивановича Христоненко перейдут музею. В конце концов, он сам об этом думал. Да и коллекцию старинных русских икон также собирался пожертвовать государству. Вот только не этому – этому, похоже, иконы не нужны, как не нужен и сам Бог. Иван не сомневался, что сделал верно, спрятав иконы. Только нужно довести дело до конца…
– Иконы, которые отец собирал много лет, он тоже хотел сделать общим достоянием. А какие это иконы! Есть там пятнадцатого-шестнадцатого веков, новгородского письма – большая редкость! Они выставлялись в Москве, на трехсотлетие Дома Романовых… Музеем для них отец видел наш Спасо-Преображенский храм. А повернулось все вот как… И тогда я подумал: иконы ведь и сжечь могут. Успел их спрятать чуть ли не в самую последнюю минуту…
Саша слушал с блестящими от возбуждения глазами. Иван Христоненко сейчас был для него настоящим героем. Но когда тот сказал: «Мы с тобой проберемся и вынесем их…» – положил ладонь на плечо товарищу, сказал спокойно и рассудительно:
– Не горячись, все надо хорошо продумать. А то ведь загубим такое дело! Да и себя тоже. Начнем вот с чего… Подумай, есть ли в самом имении или поблизости люди, на помощь которых можно рассчитывать?
Они так увлеклись своим планом, что не заметили, как стемнело. Но зато когда Варвара Евгеньевна заглянула в комнату и позвала их ужинать, все было продумано и решено.
В суздальских рядах Саша отыскал пару лавочек, где купил кое-что из поношенной одежды. Косоворотки имелись у Ивана в гардеробе, одна как раз хорошо подошла Саше.
– Мне всегда нравились эти простые рубашки, – говорил, застегивая пуговичку у круглого ворота, Иван. – Специально ведь придумано, чтоб при работе крестик не вываливался. О, да ты просто настоящий сельский парубок!
На вид сукно казалось серым и грубоватым, но было легким и приятным телу. По вороту и косой планке шла широкая красная тесьма, такая же, но у́же, по нижнему краю и рукавам. Саша посмотрел в зеркало – и в самом деле парнишка из деревни. Еще бы косу в руки – и в поле. Правда, сенокос уже давно закончился…
Ребята примеряли одежду. Саша заправил брюки в сапоги, подпоясал кушаком серый зипун.
– Я, значит, деревенский парень. А ты, Иван, что-то вроде мастерового из города.