– Неужели правдолюбец Гранд не желает предстать перед Темзенским судом магистратов, чтобы посрамить полицию еще раз? – издевательски спросил Пинхорн. – Я могу послать приглашение мистеру Батчелору.
– Пять фунтов, – вздохнул Легран.
– Пять… Пять… – Пинхорн задумчиво прошелся по комнате, стараясь не приближаться к Продеусу. – Не мало ли? За троих то?
– За двоих, – поправил Легран. – Этого бешеного я оставляю вам.
– Инспектор, там привели двух растерзанных дам, – сообщил сержант Уайт.
– Что, опять Потрошитель? Ну, ведите их сюда. Если наличными и сейчас, мистер Гранд, то пять. А если чеком, то семь.
Приведший дам констебль стал объяснять Пинхорну, торопливо захлебываясь словами:
– Я шел по Ялфорд-стрит от Филдгейт к Коук-стрит, когда услышал звук свистка и крики «Убивают!» внутри одного из дворов. Я вызвал на помощь констебля Игла и бросился туда, и увидел, что двое матросов пытаются изнасиловать этих двух молодых леди. Увидев нас с Иглом, моряки бросились бежать, Игл побежал за ними следом, а я привел дам в участок.
– Хорошо, констебль, возвращайтесь на дежурство, я с ними разберусь, – сказал Пинхорн.
Констебль повернулся и показал удивленным взорам присутствовавших розовую бумажку с надписью «Я – Джек Потрошитель», приклеенную ему на спину.
– Слепота и близорукость нашей полиции поразительна! – подивился Легран, проводив констебля взглядом. – Скажите же ему, инспектор.
– Пусть так идет, – ответил Пинхорн. – Дурак!
– Вам тоже не повезло? – с сочувствием спросила Эстер у француза, глядя на синяк у него скуле.
– Поправьте платье, мадам, – сказал ей в ответ Легран. – У вас торчит корсет. Я же предупреждал: двум молодым дамам опасно находиться ночью в Уайтчепле. Что скажет доктор Смит, когда увидит вас вернувшихся неизвестно откуда домой ночью, да еще в таком виде?
– Боже мой! – воскликнула Пенелопа. – Никому ничего не говорите! Мне хватило Серпентайна! Пять фунтов!
– Мне, – сказал Пинхорн. – Я прикажу констеблю отвезти вас домой. И вы, мистер Гранд, тоже можете забрать кого вам нужно и уходите.
Инспектор предупредительно открыл перед дамами дверь и пропустил их вперед.
– Что случилось с вашим другом? – спросила Эстер у Леграна, увидев Ландезена, на руку которого накладывал лубок доктор Филлипс.
– Перелом руки и двух ребер, – ответил на ее вопрос доктор.
36.
ТЕЛЕГРАММА ФАБЕРОВСКОГО – ВЛАДИМИРОВУ
19 октября 1888 года
Приезжайте завтра утром.
Фаберовский
20 октября, в субботу
Утреннее чтение газет уже давно перестало доставлять Фаберовскому удовольствие. Хотя полиция завершила свои повальные обыски и опросы в Уайтчепле и Спитлфилдзе, так ничего и не найдя, это не радовало поляка. Пресса продолжала мусолить известие о найденной на фундаменте будущего Скотланд-Ярда ноге, которую доктор Бонд вчера намеревался прикладывать к телу в морге на Миллбанк-стрит, чтобы подтвердить или опровергнуть единой происхождение конечности и тела. Единственным достойным упоминания сообщением, связанным с Потрошителм, была явная утка о том, что бладхаундов мистера Брафа повезли на тренировку в Туттинг и там собаки потерялись.
Чем дальше поляк читал, тем меньше ему хотелось это делать. Оставалось надеяться, что Артемий Иванович откликнется на посланную ему телеграмму и приедет на Эбби-роуд. Вскоре Фаберовский вовсе бросил свое занятие и просто уставился в окно, так что фигуру Владимирова он заметил в тумане, еще когда тот подходил к калитке, вертя зонтиком. К моменту, когда Артемий Иванович взошел на крыльцо, поляк был уже внизу.
– Я получил от вас телеграмму, – сказал Владимиров. – Зачем я вам понадобился в такую рань?
– По крайней мере не для того, чтобы известить пана Артемия о своем уже трехдневном пребывании в лоне англиканской церкви. – Фаберовский обратил внимание, что хотя на губе у Владимиров по прежнему был прилеплен черный пластырь, он больше не шепелявил. – А как пан сам думает: каких объяснений я могу от него потребовать?
Вопрос был провокационный. Фаберовскому хотелось, чтобы Артемий Иванович объяснил, что произошло тогда ночью в доме у Смитов. Но еще больше ему хотелось, чтобы Владимиров сам признался во встрече с Ландезеном. Поляк неоднократно убеждался в том, что Артемию Ивановичу нельзя доверять никаких дел, и снова и снова обжигался на этом. Но сейчас ему хотелось убедиться, что Владимиров не ведет двойной игры и на самом деле является таким идиотом, каким выглядит.
– У вас неправильная была пропорция, – пробормотал под нос Артемий Иванович.
– Пропорция чего? – переспросил Фаберовский.
– Эликсиру.
– Перестаньте корчить из себя идиота, пан Артемий! – вспылил поляк. – Отвечайте прямо на вопрос: почему пана не было в спальне миссис Смит?
– Я же говорил, что пропорция неверная.
– Теперь я понимаю, почему медиум был так смущен, водя руками над головой пана, и что он имел ввиду, говоря, что там ничего нет. Если бы в голове у пана что-нибудь было, он бы понял, что он натворил.
– Я ничего не творил, – возразил Артемий Иванович. – Я все это время тихо стоял в гостиной.
– По мнению Эстер выходит, что либо пан, либо я, либо мы оба просто мошенники. Ведь я договорился с ней, что выманю доктора, а в это время она откроет для пана дверь. Пан у нее не появился, зато кто-то воспользовался открытой дверью и обыскал кабинет ее мужа. Кто, по мнению пана, мог это сделать?
– Вы.
– Правильно. Теперь в глазах Эстер я выгляжу обманщиком и негодяем, подло воспользовавшимся ее чувствами к пану в своих гнусных целях. И как я теперь смогу при такой репутации свататься к ее падчерице?
– Ну и пошел бы я к ней – что бы это изменило? Все равно бы вы скотиной оказались. Доктор все равно заметил бы, что вы в кабинете рылись, и Эстер все равно посчитала бы вас подлецом, который пошел на сводничество и использовал ее чувства ко мне ради своих гнусных целей.
Доводы Владимирова были очень резонны и поляк просто опешил: о таком, благоприятном, исходе событий он и не думал. Он в который раз поймал себя на мысли, что Артемий Иванович только прикидывается дураком и неумехой. Тем более что о вчерашней встрече с Ландезеном он даже не упомянул.
– Пожалуй, пан прав, – сказал Фаберовский. – Но сейчас это уже не имеет значения. Мне удалось убедить Эстер в том, что кроме пана никого в доме не было. Сейчас мы с паном пойдем в Риджентс-парк, где в саду Зоологического общества нас будут ждать мисс и миссис Смит. Пану Артемию предстоит неприятное объяснение с Эстер, но не вздумайте говорить ей, что я был в доме. Доктор Смит развил бурную деятельность, чтобы доказать наше участие в Уайтчеплских убийствах, и если моя свадьба с Пенелопой расстроится… Выбирайте, что пану милее: виселица или зонтиком по морде?
– Зонтиком по морде, – не раздумывая долго, выбрал Артемий Иванович. – И сегодня вечером обед в ресторане.
– Тогда пойдемте, и по пути я растолкую пану, что он должен говорить.
Они вышли за калитку и поляк повел Владимирова в тумане к Риджентс-стрит, уверенно пробираясь в лабиринте тихих улиц.
– Во-первых, пан должен запомнить как «Ave Maria», что меня в доме в ту ночь не было. Во-вторых, что сам пан Артемий в доме был и я лично туда его привез. И в-третьих, что пан спугнул какого-то незнакомца в маске высокого роста, который и рылся в кабинете доктора. Пан преследовал грабителя и поэтому не смог выразить своих чувств обожаемой Эстер.
– А если Асенька мне не поверит и не простит?
– Тогда скажите ей, что будете каждую ночь ходить с балалайкой ей под окно на Харли-стрит и петь серенады.
– Я не умею петь, – возразил Артемий Иванович.
– Думаю, это не понадобится. Пан заслужит полное прощение ценой двух ударов зонтиком по его толстым небритым щекам.
Артемий Иванович погрузился в грустные раздумья. Ему показалось, что он слишком часто расплачивается своим лицом за чужое благополучие и семейное счастье. Ему самому хотелось бы жениться, и не на ком-нибудь, а на Эстер, и ради этого он готов был бы принять, как какой-нибудь мученик, удары зонтиком по ланитам. Вместо этого его рожа будет страдать ради женитьбы поляка! А обстановочкой, которую он приобрел в квартиру на Сент-Джорджс-уэй, пользуется Дарья с Васильевым. Как несправедлив этот мир.
Поляк еще что-то говорил ему, но Артемий Иванович не слышал его – он жалел себя. И так, жалеючись, он дошел до входа в Зоологический сад, где необходимость выложить шиллинг за вход вернула его к действительности.
– Не буду платить, – озлобленно заявил поляку. – Мне там по морде будут давать ради вашего счастья, а я за это плати.
Поляк не стал спорить с ним и заплатил за обоих. Из-за густого тумана сад был пуст. Смутные очертания деревьев дрожали в плотной серой дымке. Они с трудом нашли большое длинное здание Львиного дома, где их уже ждали Эстер с Пенелопой.
