— Понятно. Ваше алиби мне нравится. А почему все-таки крестьянское восстание?
— Время интересное. И папочке это должно было понравиться.
— Он интересуется реформами?
— Нет. Он ненавидит королей.
— Каррадин Третий?
— Смешно, правда? Я бы не удивился, если бы узнал, что у него есть корона и он иногда достает ее, идет в Гранд-отель и примеривает там в туалете. Я вас не утомил, мистер Грант, а то сижу тут, болтаю, и все о себе? Я же пришел не за этим. Я пришел…
— За чем бы вы ни пришли, вас прислало ко мне само небо, так что, если вы не спешите…
— Я никогда не спешу, — заверил молодой человек и стал так усердно вытягивать ноги, что в конце концов добрался до тумбочки, она покачнулась, и портрет Ричарда III оказался на полу. — Ой, извините. Я не хотел. Никак не привыкну к тому, что у меня такие длинные ноги. А вы считаете, что человек к двадцати двум годам мог бы уже привыкнуть к себе? — Брент поднял фотографию, рукавом стер с нее пыль и с интересом стал вглядываться в запечатленное на ней лицо. — Richardus III. Ang. Rex [13], — прочитал он вслух.
— Вы первый человек, который заметил, что здесь написано, — сказал Грант.
— Ну, для этого надо всего лишь заглянуть на обратную сторону. А вот я впервые встречаю человека, который любуется портретом этого короля.
— Что, некрасивый?
— Не знаю, — помедлив, ответил Брент. — У него хорошее лицо. Похож на одного профессора из нашего колледжа. Он ел только висмут и пил молоко, поэтому был немного желчный, но добрее его я никого не видел. Так вас заинтересовал Ричард III?
— Он самый. И от вас мне не нужно ничего сверхъестественного. Всего лишь выяснить, кто из историков жил в его время.
— Проще простого, тем более что совсем близко к моему времени. Которым я занимаюсь. Так вот о Ричарде II писал сэр Кутберт Олифант, может, у него есть и о Ричарде III? Вы читали Олифанта?
Грант ответил, что не читал ничего, кроме школьных учебников и Томаса Мора.
— Мора? Лорда-канцлера Генриха VIII?
— Да.
— Вам не показалось, что он немного пристрастен?
— Да он просто партийный идеолог, — вырвалось у Гранта, только теперь осознавшего, что же ему, в сущности, не понравилось, — это не записки государственного деятеля, а партийная листовка. Даже не листовка, а отчет, составленный на основании сплетен, собранных в людской. — Вам что-нибудь известно о Ричарде III?
— Да ничего, кроме того, что он убил племянников и не сумел поменять государство на коня. И еще у него были два помощника, известные как Мышь и Кот.
— Что-что?
— Да вы помните этот стишок: «Есть король-горбун, есть пес-хвальбун, есть мышь и кот, чтобы жрать английский торт».
— Да-да, совсем выпало из памяти. А вам известно, что это значит?
— Понятия не имею. Я плохо знаю то время. А почему вы заинтересовались именно Ричардом III?
— Марта решила, что мне следует заняться каким-нибудь теоретическим расследованием, пока не под силу практическое. А так как я давно увлекаюсь разгадыванием характеров по лицам, она принесла мне фотографии людей, с которыми связаны неразгаданные тайны. Ричард попал в их число более или менее случайно. Именно его тайна показалась интереснее остальных.
— Почему же?
— Он совершил преступление, ужаснее которого не может быть, и в то же время у него лицо великого судьи, великого государственного деятеля. Более того, судя по некоторым источникам, он на удивление добропорядочен. Что ж, он и в самом деле был умен и весьма успешно управлял Северной Англией, был хорошим офицером штаба и храбрым воином. Его личная жизнь ничем не скомпрометирована, хотя его брат был самым любвеобильным монархом Англии, исключая, наверно, одного Карла II.
— Эдуард IV. Знаю. Шесть футов мужской красоты. А может, Ричард страдал из-за своего безобразия и потому захотел уничтожить потомство брата?
Гранту это не приходило в голову.
— Вы думаете, Ричарда терзала постоянно подавляемая ненависть к брату?
— Подавляемая?
— Даже его недоброжелатели признают, что он был предан Эдуарду и они всегда были вместе с тех пор, как Ричарду исполнилось то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Вот их брат не любил никого. Его звали Георгом.
— Георгом?
— Герцог Кларенс.
— А! Кларенс-бочка-с-вином.
— Тот самый. Так что их было двое — Эдуард и Ричард, и между ними десять лет разницы. Как раз то, что нужно для сотворения кумира.
— Родись я горбуном, — промурлыкал юный Каррадин, — уверен: возненавидел бы брата, опередившего меня, забравшего себе моих женщин и мое место под солнцем.
— Возможно, — после некоторого раздумья согласился Грант. — Пока из всех версий ваша лучшая.
— Ведь он мог этого и не показывать. Это могло быть у него в подсознании. Как только представилась возможность стать королем, все вылезло наружу. Он сказал себе… Его подсознание ему подсказало: «Бери! Это твой шанс! Многие годы ты делал все, что мог, и всегда оставался во втором ряду, даже спасибо и то не всегда слышал. Теперь ты можешь получить свое, свести все счеты».
Грант обратил внимание, что эта версия совпала с версией мисс Пейн-Эллис. Наверно, таким видела его писательница, когда придумывала сцену прощания и Ричарда на крыльце позади здоровых белокурых Маргариты и Георга, «как обычно», во втором ряду.
— Очень интересно, — сказал Каррадин, характерным жестом длинного указательного пальца поправляя дужку очков, — что Ричард, как вы говорите, не делал ничего дурного до совершения своего главного преступления. Так он человечнее, а то в шекспировской версии он мне больше напоминает карикатуру, нежели живого человека. Мистер Грант, я с удовольствием сделаю все от меня зависящее. Мне тоже неплохо на некоторое время отключиться от крестьян.
— Кот и мышь вместо Джона Болла и Уота Тайлера? [14]
— Ага.
— Что же, очень хорошо. Несите все, что сможете откопать. Но прежде всего я хочу получить запись событий, датированную тем временем. Событий, сотрясавших страну. Я хочу прочитать запись, сделанную очевидцем, но не таким, которому в интересующее нас время было пять лет и который служил другой династии.
— Я найду такого историка. Фабиан? Или он жил при Генрихе VII? Ладно, я найду. А пока вы поглядите Олифанта. Насколько я знаю, он самый большой авторитет по тому периоду. — Грант с удовольствием согласился почитать сэра Кутберта. — Тогда я закину его вам завтра по дороге… Оставлю внизу? Ладно?
Грант был в восторге.
И тут юный Каррадин опять отчего-то смутился, и Грант мгновенно припомнил пушистую овечку, совершенно вылетевшую у него из головы на время, пока они обсуждали Ричарда III. Вновь возник тихий, стеснительный Брент Каррадин, который, попрощавшись, выбежал из палаты, сопровождаемый твидовым вихрем.
Грант подумал, что, даже если не знать о миллионных доходах Каррадинов, Атланте Шерголд все равно повезло.
— Ну? — спросила Марта. — Как тебе понравилась моя пушистая овечка?
— Очень понравилась. Где ты его отыскала?
— Мне не пришлось его отыскивать. Он всегда на месте, практически живет в театре. «В тазу к морю» видел раз пятьсот. Если он не в уборной Атланты, то где-то рядом. Скорей бы они поженились, может, тогда мы будем видеть его чуточку реже. А ведь они даже не живут вместе. Идиллия. — После недолгого молчания она заговорила обыкновенным, не театральным голосом. — Когда они рядом, они прелестны и больше похожи на близнецов, чем на влюбленных. К тому же они так бесконечно доверяют друг другу, так неотделимы друг от друга. Несомненно, они составляют две законные половинки целого. Насколько я знаю, они даже ни разу не поссорились. Сплошная идиллия. Это Брент принес тебе книгу? — спросила Марта, тыкая пальцем на солидный том Олифанта.
— Да, оставил сегодня внизу.
— Выглядит — не дай Бог.
— Неаппетитно, хочешь сказать? Зато переваривается прекрасно. История для ученых мужей. Факты, факты и только факты.
— Фу!
— По крайней мере, теперь я знаю, откуда наш сэр Томас почерпнул свои сведения о Ричарде.
— Откуда же?
— От некоего Джона Мортона.
— Никогда не слыхала.
— Я тоже. Невежественные мы люди.
— А кто он?
— Архиепископ Кентерберийский при Генрихе VII и ярый враг Ричарда.
При этом известии Марта пожалела, что за свою жизнь не выучилась свистеть.
— Вот тебе и первоисточник! — воскликнула она.
— Именно так. Все рассказы о Ричарде восходят к нему. И история Холиншеда, и хроники Шекспира.
— Значит, нам вдалбливают версию человека, который ненавидел Ричарда. Интересно. А почему сэр Томас пересказывает Мортона, а не кого-нибудь другого?
— Не имеет значения, в любом случае это должна была быть версия Тюдоров. Ну а Мортона, наверно, потому, что в детстве жил в его доме. К тому же Мортон был в гуще событий, и вполне естественно было воспользоваться его рассказом, как говорится, из первых рук.
