— Фантастика!
— Факт.
— Который означает, что никакого обвинения в убийстве тогда вообще не было?
— Похоже.
— Нет… Подождите. Тиррел же был повешен за убийство. Он сам признался в нем перед смертью. Подождите. — Грант принялся листать том Олифанта. — Где-то здесь есть пространный отчет. И никаких тайн. Даже статуя Свободы знает.
— Кто?
— Сестра, которую вы встретили в коридоре. Убийство совершил Тиррел, его нашли виновным, и он во всем признался перед смертью.
— А Генрих уже был в Лондоне?
— Минутку. Вот. — Грант пробежал глазами нужный параграф. — Да… Это произошло в 1502 году. — И он повторил изменившимся голосом: — В 1502 году.
— Но… Но это…
— Правильно. Через двадцать лет.
Брент вынул пачку сигарет и тут же сунул ее обратно.
— Курите, — разрешил Грант. — А я бы сейчас не отказался выпить чего-нибудь покрепче. В голове что-то… Как в детстве… Знаете, есть такая игра. Вам завязывают глаза, потом крутят вас в разные стороны, и вы должны потом ловить остальных.
— Да… — Каррадин достал сигарету, закурил. — Когда темно, и голова очень кружится. — И он уставился на воробьев.
— Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, — сказал наконец Грант.
— Не могут?
— Разве могут?
— Раньше я бы вам ответил, а теперь не знаю.
— А вы не поторопились с вашими выводами?
— Меня потрясло другое.
— Что же?
— Вы что-нибудь слышали о Бостонской резне?
— Конечно.
— Я еще учился в колледже, когда узнал, что Бостонская резня — это кучка людей, бросавшая камни в часовых, и четыре жертвы. А ведь я был воспитан на Бостонской резне, мистер Грант. У меня кровь закипала при одном упоминании о ней. При одной мысли о бедных горожанах, истерзанных огнем британских войск. Вы не представляете, какой это был для меня шок. Бостонская резня — всего лишь уличная драка, которая взволновала бы сегодняшних американцев не больше, чем репортаж об очередной стычке полиции с забастовщиками.
Грант молчал. Брент, загородившись рукой от яркого света лампы, старался угадать, о чем он думает. А Грант не отрываясь смотрел в потолок, словно увидел на нем что-то необыкновенное.
— Вот почему я так люблю копаться в старых книгах, — как бы поставил точку в своем монологе Брент и, откинувшись на спинку стула, вновь загляделся на воробьев.
Не говоря ни слова, Грант протянул руку, и Каррадин вложил в нее зажженную сигарету. Оба курили и молчали.
— Тоунипанди, — произнес Грант, испугав воробьев.
— Что?
Грант, казалось, не слышал его.
— Ведь я же сам видел такое, — сказал он, все еще не отрывая глаз от потолка. — Тоунипанди.
— Черт возьми, что за тоунипанди? — не выдержал Брент. — Похоже на название лекарства. У вас болен ребенок? У него покраснели щечки? Он капризничает? Болят ножки? Дайте маленькому тоунипанди, и он сразу поправится. — Грант продолжал молчать. — Хорошо. Держите ваше тоунипанди при себе. Очень надо!
— Тоунипанди, — произнес Грант голосом не вполне проснувшегося человека, — это городишко на юге Уэльса.
— Я так и знал, что это что-то реальное.
— Если вы будете в Уэльсе, вам расскажут, как в 1910 году правительство дало приказ войскам расстрелять валлийских шахтеров, боровшихся за свои права. Может, вам даже скажут, что во всем виноват Уинстон Черчилль. Он был тогда министром внутренних дел. В Южном Уэльсе всегда будут помнить о Тоунипанди!
— А что было на самом деле? — спросил Брент с серьезным видом.
— На самом деле было вот что. Группа хулиганов принялась громить магазины и вообще все, что попадало под руку. Начальник полиции попросил прислать войска для защиты людей, а если начальник полиции считает ситуацию опасной и просит военной помощи, то у министра, по сути, нет выбора. Однако Черчилль пришел в ужас при мысли о солдатах, о стрельбе по безоружным людям и вместо войск послал опытных полицейских, все вооружение которых составляли непромокаемые плащи. Войска держали в резерве, а на усмирение восставших были брошены безоружные полицейские из Лондона. Результат — несколько разбитых носов. Министр был крепко обруган в палате общин за «беспрецедентное кровопролитие». Вот вам и Тоунипанди. И стрельба, о которой всегда будут помнить в Уэльсе.
— Похоже… — задумчиво произнес Каррадин. — Похоже на Бостон. Кто-то раздувает инцидент до невероятных размеров ради своей выгоды.
— Дело не в похожести, а в молчании очевидцев. Проходит время, и уже ничего нельзя изменить. С легендой не поспоришь.
— Очень интересно. Очень. История в процессе творения.
— Хм… История…
— Знаете, я еще поищу. В конце концов, история, помимо признанных источников, имеет множество других: газетные объявления об обмене или купле-продаже.
Грант опять долго и молча смотрел в потолок. Комната вновь заполнилась воробьиным гомоном. Потом он взглянул на Брента и, заметив странное выражение на его лице, спросил:
— Что вас забавляет?
— Я в первый раз почувствовал, что вы полицейский.
— Правильно почувствовали. Я и думаю, как полицейский, и всегда, столкнувшись с убийством, задаю себе естественный вопрос: «Кому это было выгодно?» До меня только сейчас дошло, что легенда о Ричарде, который избавился от принцев, чтобы сохранить за собой трон, — полная чепуха, ведь на его пути оставались еще пять сестер этих принцев. Не говоря уж о сыне и дочери Георга. Эти, правда, были не очень опасны из-за отца, но и тут можно было что-нибудь придумать. Если притязания Ричарда не были законными, тогда, чтобы чувствовать себя в безопасности, ему пришлось бы убить еще множество людей.
— А они его пережили?
— Не знаю, но узнаю. Старшая сестра точно пережила принцев и, обвенчавшись с Генрихом VII, стала королевой Англии.
— Послушайте, мистер Грант, давайте начнем сначала. Забудем все, что знаем. Никаких исторических книг, никаких авторитетов. Правду надо искать не в отчете, а в самой бухгалтерской книге.
— Ловко, — похвалил Грант. — А что это значит?
— Значит, что настоящая история пишется в книге, не предназначенной для истории. История — в гардеробной описи, в наличности кошелька, в неофициальных письмах, в хозяйственных книгах. Если кто-то, скажем, настаивает, что у леди Н. не было детей, а в книге расходов мы находим запись: «Для сына, рожденного моей женой в Михайлов день, куплено пять ярдов голубой ленты по полпенса за ярд», — разумно предположить, что леди Н. все-таки родила сына.
— Понятно. С чего начнем?
— Вы — мастер, я — ваш подмастерье.
— Ученый подмастерье.
— Спасибо. Итак, что вы желаете знать?
— Для начала было бы полезно расширить наши общие познания о том времени. Например, каким образом реагировали основные действующие лица на смерть Эдуарда? Естественно, Эдуарда IV. Он умер неожиданно, и его смерть застала всех врасплох. Мне бы хотелось знать реакцию заинтересованных лиц.
— Ясно. Вы желаете знать, что они делали, а не что они думали.
— Правильно.
— Их мысли — дело историков, а ученые подмастерья довольствуются голыми фактами.
— Мне и нужны факты. Мне они понятнее любых слов.
— А что, между прочим, сообщает сэр Томас? Что сделал Ричард, узнав о смерти брата?
— Святой Томас хочет уверить нас, будто Ричард немедленно стал планировать исчезновение принцев?
— Значит, нам надо узнать, кто где был и что делал, чтобы не идти у него на поводу.
— Так точно.
— Полицейский всегда полицейский, — усмехнулся Брент. — Где вы были в семнадцать часов пятнадцатого числа прошлого месяца?
— Что ни говори, а это срабатывает, — сказал Грант. — Еще как срабатывает.
— Ладно, пойду искать. Может, удастся добыть для вас много-много информации. Должен вам сказать, мистер Грант, я вам очень благодарен. Это куда интереснее того, чем я занимался прежде.
И он исчез в сгущающихся сумерках зимнего вечера, одетый в пальто, похожее на старинное одеяние со шлейфом, которое придавало его юношеской фигуре солидность зрелого мужа.
Грант включил лампу и долго изучал круглое пятно на потолке, словно видел его впервые.
Этот мальчик неожиданно подбросил ему интереснейшую загадку. Почему современники не осудили Ричарда? Он был обязан заботиться о принцах, следовательно, если Генрих не нашел их в Тауэре, то почему не бросил в соперника этот ком грязи, а предъявил мертвому королю ничего не значащие обвинения в жестокости и тирании?
Грант автоматически проглотил ужин, и только когда Амазонка сказала: «Вот и хорошо. Пирожков как не бывало», — узнал, что съел пирожки.
Еще около часа Алан смотрел на потолок, вновь и вновь перебирая в уме разные детали в поисках хоть какой-нибудь ниточки, за которую можно было бы уцепиться.
