Ниже, на крыше конюшни, Марло протянул руку и поклонился.
— Начнем? — сказал он.
Выше, в комнате, королева живо задвигалась под вновь зазвучавшую музыку, сама того не зная, присоединившись к Марло в бойкой гальярде.
Распахнув тяжелые парадные двери Гринвичского дворца, Роберт Деверё, второй граф Эссекс, сбежал по омываемым рекой ступеням к своей барке и растолкал спящих гребцов.
Хорошо зная переменчивый нрав своего хозяина и неустойчивость его отношений с королевой, они благоразумно предпочитали спать на барке, а не во дворце. Пошатываясь, они поднялись, расселись по скамьям и налегли на весла.
Эссекс, вне себя от возбуждения, не опустился на сиденье, а мерил шагами длину барки.
— Будь прокляты ее лживые обещания! — бормотал он. — Чума на Сесиля, чума на жалкого урода!
Проплывая мимо спящего городка Дептфорд, Эссекс увидел, как другая барка, примерно таких же размеров, как его собственная, причаливает к маленькой заброшенной пристани. Она была нагружена большими деревянными ящиками. Богатый лондонец спасается бегством от недавней вспышки чумы? Перевозит свои главные ценности на лето в загородный дом? Прикидывая эти возможности, Эссекс заметил, что у барки нет названия, и еще он заметил, что ливреи на гребцах ему неизвестны, а вернее, на них вовсе не ливреи, но обычная одежда, причем не одинаковая. Эссекс прищурился. Разве всякий, кому по средствам купить такую барку, не хочет оповещать об этом весь свет? Очень, очень странно!
Когда Дептфорд скрылся из вида, мысли Эссекса вернулись к королеве и похвалам, которыми она осыпала в этот вечер его врага. Вновь отказалась назначить его статс-секретарем, напомнив, что прежде он должен доказать свое превосходство над Робертом Сесилем. Ну почему она не хочет понять, что человек действия, человек, который сражался с врагами на поле брани, подходит для этого поста несравненно больше трусливого писаки?
Эссекс снова заметался по барке, сыпля проклятиями.
Двадцать минут спустя он стоял в большом зале своего лондонского дома в нескольких шагах от деревянной доски с прибитым к ней рисунком. Схватив нож за кончик лезвия, он занес его над плечом и метнул. Изо всей мочи. Рукоятка ударилась о порванное лицо, и нож со стуком покатился по полу.
— Горбатый сын блудни! Да сгноит Бог твою душу!
Переведя дух, он попробовал еще раз. Второй нож задел ухо Роберта Сесиля, вонзился в доску и завибрировал.
Плохо! Минуту-другую Эссекс вглядывался в ненавистные глаза, в темные полумесяцы под ними.
Затем метнул третий нож. Безупречно. И скоро…
НЬЮ-ЙОРК — 8 ЧАСОВ 33 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ
Кейт целилась ему в голову. Он шагнул к ней. Она блокировала два его быстрые тычка, повернулась на подушечке левой ноги и вскинула правое колено, выбрасывая ступню вперед.
В последнее мгновение Слейд ухватил ее за лодыжку и, хотя она была скользкой от пота, легко удержал ее задранной.
— Глаза, Кейт! Что я тебе всегда говорю?
— Периферическое зрение. Замаскировать мое намерение. Я помню, шеф. Просто я при последнем издыхании.
— Подобные отговорки не спасут тебе жизнь.
— Совершенно верно. Могу я получить назад мою ногу? Будьте так добры.
— До следующего раза.
Вновь на двух ногах Кейт сняла перчатки и пригладила волосы, стянув их в конский хвост.
— Знаете, не будь вы моим почитаемым старцем, легендой шпионского мира и, да, моим личным идеалом… — Она шагнула к нему. — Если бы не все это, я бы сказала вам, что в один прекрасный день наподдам вам в задницу.
Слейд блеснул на нее улыбкой.
— Буду ждать. — Повернувшись и подойдя к краю тренировочного ринга, он сунул ноги во вьетнамки, нагнулся за гимнастической сумкой и добавил: — Я жду уже довольно долго.
Кейт начала изучать боевые искусства еще подростком и давала уроки кикбоксинга в дни студенчества и аспирантуры, чтобы подработать, но все равно до Слейда ей было далеко.
Свирепо глядя на клин его мускулистой обтянутой голубой майкой спины, она сказала:
— Ну, раз на то пошло, так я сдерживалась, знаете ли, щадя ваше самолюбие, но теперь…
— Ты слишком добра! — Слейд извлек из сумки бутылку с водой и протянул ей. Кейт отпила, взяла свою сумку, и они вышли из спортзала в вечернюю прохладу.
— Ты летишь в Лондон по делу Медины… завтра?
— Угу. Возможно, последним рейсом, — сказала Кейт. — Утром встречаюсь с источником, чтобы спланировать мою встречу с де Толомеи, потом…
— Этот из «Сотбис»?
— Именно. Днем доложу Медине, насколько я продвинулась к тому моменту.
— Ты справляешься с этим жонглированием? Если бы ты так идеально не подходила для обоих случаев…
— Какое жонглирование, если в воздухе всего два мяча?
Слейд улыбнулся, потом выразительно оглядел ссадину у нее на шее.
— На этот раз оставайся на связи, хорошо? Тебе не следовало выходить одной вчера вечером. Знай я…
— Есть, сэр! Будет исполнено, сэр! — отозвалась она шутливо.
Слейд остановился перед ней.
— Я серьезно, Кейт, тебя чуть не убили.
— Знаю. Впредь буду осторожнее.
— Ты повторяешь это каждый раз.
— Это правда, не то каждого раза не было бы.
Слейд вздохнул.
— Ну, послушайте же! Вы же знаете, я все буду делать, как вы скажете. Вы ведь говорите с той, кто буквально шагнула с вами с обрыва…
— Очко в твою пользу.
Легонько ткнув его в плечо, она добавила:
— И я сделаю это снова, стоит вам сказать.
— Ну, в ближайшее время ничего подобного не предвидится, — сказал Слейд мягко. — Но у меня накопилась куча стирки величиной с Техас и имеется пара ботинок, которые не мешало бы отпо…
— До завтра, шеф.
Сорок минут, торопливый душ, и Кейт сидела уже в душноватой слабо освещенной букинистической лавке в Гринидж-Виллидж, с владелицей которой дружила уже много лет. Старая специалистка по книжным раритетам Ханна Розенберг крутила прядь седых волос, выбившуюся из неряшливого пучка на затылке, изучая манускрипт Медины сквозь кривые очки в золотой оправе.
— Так прекрасно сшито… черный сафьян, очень дорогой в ту эпоху. Этот тип золотого тиснения был наимоднейшей новинкой в тюдоровской Англии…
Кейт напомнила себе, что нельзя затаивать дыхание до бесконечности.
Ханна открыла том и начала пролистывать страницы, иногда задерживаясь, чтобы просмотреть ту или иную на просвет перед слабой лампочкой. Хм-м… Она потянулась за пером из оптического волокна с подсветкой, надела очки с цветными стеклами и продолжала свои исследования.
Зная, что ей потребуется время, Кейт встала и принялась разглядывать старинные фолианты за дверцами шкафов, выстроившихся по стенам лавки.
— Не принесешь мне стакан вина? — попросила Ханна. Ее квартира была прямо под лавкой.
— С удовольствием.
Кейт выскользнула за дверь. Сердце у нее колотилось.
— Хорошие новости, дорогая моя, — сказала Ханна, когда Кейт вернулась с двумя стаканами мерло. — По-моему, твоя теория верна.
— То есть?
— Ну, для начала переплет, бумага и чернила относятся к той эпохе. Это безусловно сборник документов, написанных на разных сортах бумаги, существовавших в шестнадцатом веке, и, видимо, самыми разными людьми. Бумага же — со всех концов Европы. Практически ни единый лист одного какого-то документа не был взят из той же пачки, что листы следующего, а это большая редкость для любой переплетенной рукописи, включая даже сборники личных писем. Титульная страница из плотного флорентийского полотна с водяным знаком, использовавшимся в девяностые годы четырнадцатого века. Следующая — гораздо более дешевая английская тряпичная бумага, причем, я бы сказала, гораздо более старая, возможно, на десятилетия. Третья — венецианский пергамент. И тоже как будто много старше титульной.
Кейт села на табурет напротив Ханны и завороженно наклонилась к ней.
— И листы становятся все более новыми?
Ханна кивнула.
— Грубо говоря, в хронологическом порядке. Чтобы точнее датировать каждую страницу, мне понадобится несколько дней.
— Хм-м, мне надо забрать его с собой, но…
— По-моему, имеет больше смысла сначала расшифровать содержание. Если вдруг тебе досталась подборка указаний, как варить какие супы…
Кейт улыбнулась.
— И то верно.
— Но пока мы можем с достаточной уверенностью заключить, что это не современная подделка. Люди занимаются фальсификациями ради выгоды, и сборник с таким количеством авторов и разных сортов бумаги… подобная подделка оказалась бы неимоверно дорогостоящим и пожирающим время кошмаром.
Ханна залезла в один из карманов своего мятого платья из черного полотна, извлекла пачку никотиновой жвачки и сунула пастилку в рот.
