Ханна залезла в один из карманов своего мятого платья из черного полотна, извлекла пачку никотиновой жвачки и сунула пастилку в рот.
— Впрочем, если бы тебе удалось убедить покупателя, что это подлинный сборник пропавших доносов уолсингемовского архива, — продолжала она, — то оно все равно того бы стоило. Рукописный единственный в своем роде исторический материал важнейшего значения? М-м-м… выручил бы пару миллиончиков. Но если бы твой клиент интересовался деньгами, он бы отнес этот том в какую-нибудь аукционную фирму или кому-нибудь вроде меня. А не тебе.
Кейт кивнула.
— В деньгах он в любом случае не нуждается. Его интересует причина, почему кому-то сборник понадобился. Кстати, не проверить ли нам, действительно ли первую страницу надписал Фелиппес?
Кейт достала из сумки папку и вынула из нее несколько страниц. В аспирантуре она получила грант на исследование елизаветинского шпионажа в Англии и сделала тогда микрофильмы десятков документов из разных архивов и библиотек, и некоторые были написаны Томасом Фелиппесом. Отдав их Ханне, она спросила:
— Вы можете сравнить почерки?
— А ты уверена, что Фелиппес не диктовал писцу?
— Абсолютно, — сказала Кейт. — Если эти документы действительно то, чем их считаю я, этот сборник был бы самым ценным из его сокровищ, и он бы ревниво его оберегал, никому никогда не показывая.
Ханна разложила четыре листа сверху, снизу, справа и слева от манускрипта, который открыла на титульной странице. Щурясь сквозь лупу, она переходила от одного образчика к другому.
— Абсолютное сходство и, как ты знаешь, секретарский почерк времен Елизаветы подделать почти невозможно.
Оторвавшись от своего занятия, Ханна продолжала:
— Утверждать со стопроцентной уверенностью я не могу — как в этих вопросах не может никто, — но, думаю, это написал Фелиппес. Затем собрал эти зашифрованные… э… что-то там и переплел где-то в Лондоне. Но определить, взяты ли остальные страницы из пропавшего архива Уолсингема? Это твое дело.
Ханна закрыла манускрипт и отдала его Кейт.
Кейт начала укладывать его в оловянный ящичек, но Ханна сказала быстро:
— Погоди! Дай-ка я посмотрю.
Кейт протянула ей манускрипт, и Ханна прищурилась на заднюю крышку переплета. Ее губы медленно раздвинулись в улыбке.
— Похоже, переплетчика оторвали от работы, — сказала Ханна и положила манускрипт между ними задней крышкой вверх. Она направила лампу прямо на него.
— Видишь эти слабые отпечатки? — спросила она, указывая на нижние два угла. — Три на одном уголке, два на другом?
— Угу! Как же я их не заметила? — пробормотала Кейт. Пять крохотных розеточек, будто профили распустившихся роз, были чуть-чуть вдавлены в черную кожу, оставив практически неразличимые отпечатки.
— В ту эпоху искусный переплетчик, художник своего дела, вроде этого, обычно украшал переплет гораздо богаче. По-моему, он намечал сложный узор — по три розетки в каждом углу, вероятно, что-нибудь покрупнее в центре, добавочные узкие полоски, чтобы затем заполнить их позолотой… но это так и не было сделано.
— Потому что Фелиппес торопился его спрятать! — воскликнула Кейт. — Едва обнаружилось, что документы Уолсингема исчезли, Фелиппес занял первое место в списке подозреваемых. Держу пари, он собрал вот эти и тут же их спрятал, зная, что его дом обыщут. Или…
Кейт закусила губу, торопливо перебирая в уме разные возможности.
А может быть, он их не отдал переплетать немедленно. Может быть, он берег собранные документы, чтобы угрожать каким-то людям или шантажировать их, а потом испугался, что они попробуют отобрать улики против них, и вот тогда кинулся к переплетчику.
— И то, и другое звучит правдоподобно, — сказала Ханна, кивая.
— А знаете, я подумала… нет, этого быть не может.
— Чего именно?
— Ну, мне вдруг пришло в голову, что причина, по какой Фелиппес кинулся прятать манускрипт тогда, как-то связана с причиной, почему кому-то он понадобился сейчас. Но это же невозможно… ведь так?
Пройдя три квартала от станции метро, Кейт свернула на свою улицу и быстро направилась к своему дому — увитому плющом бывшему особняку в одном квартале от Ист-Ривер. Ей не терпелось расшифровать как можно больше «Анатомии Тайн» за этот вечер. Она уже поднималась по мраморным ступенькам, когда ее мобильник защебетал. Звонил Макс.
— Я заглянул в электронный адрес Нефритового Дракона, который ты мне подсунула, — сказал он ей. — Пока еще мне ничего проследить не удалось — использовалась серия анонимных переадресаций, однако я взломал систему Билла Мазура и просмотрел входящие сообщения от Нефритового Дракона. Первое он отправил сегодня утром, предлагая Мазуру две тысячи долларов, если он уделит весь день неназванному заказу. Мазур ответил согласием. Затем, пока вы с Мединой были в «Пьере», Нефритовый Дракон прислал Мазуру второе письмо, назвав место и суть заказа. Мазуру поручалось завладеть твоей сумкой и оставить ее в ячейке на Пенсильванском вокзале.
— Значит, кто-то у него следил за Мединой, высматривая наиболее подходящий случай забрать манускрипт, и когда мы встретились в «Пьере» и явно его обсуждали, он и его сообщник пришли к заключению, что я заберу том с собой, — рассуждала Кейт вслух. — И, конечно, сочли меня легкой добычей.
— Ага, и Мазур предназначался в козлы отпущения в случае, если что-то обернется не так. А у тебя есть подозрения, кем может быть этот дурацкий Нефритовый Дракон?
— Тем, кто отправил взломщика в дом Медины, — сказала Кейт. — А сверх этого я ни в чем не уверена, однако думаю, это британский богач, которому есть что прятать… или потерять.
— Например, что? Титул?
— Не исключено. Если титул этот сопряжен с ценным имуществом. Теперь титулы так быстро утрачивают свою заманчивость. Но кстати: недавно я читала про шотландского землевладельца, который продает горный хребет на острове Скай за пятнадцать с лишним миллионов баксов. Попытка продать то, что большинство шотландцев считает национальным достоянием, вызвала в тех местах бурю возмущения, однако суд постановил, что хребет принадлежит ему согласно документам пятнадцатого—семнадцатого веков. Если этот манускрипт содержит сведения, лишающие прав собственности на что-либо подобное, кто-то, конечно, приложит все усилия, чтобы его выкрасть.
— Еще бы! Послушай, а как насчет чего-то, связанного с правительством или с Церковью?
— Все, непосредственно связанное с Елизаветой, значения не имеет, поскольку династия Тюдоров кончилась с ней, — ответила Кейт. — Но религиозные дела… это интересная идея.
Тон Макса стал зловеще-заговорщицким:
— А что, если там есть донос на того или иного святого, любителя маленьких мальчиков, и какой-нибудь ватиканский бандюга никак не хочет, чтобы это выплыло на свет?
— Как будто сейчас кто-нибудь хоть глазом моргнет, — сказала Кейт с иронией. — Но я поставлю тебя в известность.
— Разобралась с каким-нибудь из этих доносов?
— Я только приступаю, — сказала она, отпирая входную дверь.
— Лады. Ну, до утра. И поберегись. Кто бы ни охотился за манускриптом, думаю, он не угомонился.
Пожелав Максу доброй ночи, Кейт вытащила из холодильника бутылочку диетической «Д-р Пеппер» и прошла в гостиную. Если не считать двух стен со встроенными стеллажами, комната создавала впечатление не то мусульманского гарема, не то опиумного притона. Красные стеньг и потолок, золотистые тюлевые занавески на окнах, разнообразные турецкие подушки вокруг кофейного столика темного дерева и ковер — старый килим из дома ее бабушки. Угловые столики были африканскими с резными ножками в виде кобр, а абажуры старый флорентийский мастер изготовил из средневековых географических карт со сказочными существами, притаившимися по краям, — драконами с миловидными человеческими лицами и белокурыми волосами. Эклектическая смесь того, сего, этого, набранного Кейт за время ее путешествий, но гармоничная. По меньшей мере так считала она, хотя как-то гость спросил ее, не был ли ее специалист по интерьерам свихнутым.
Угнездившись на одной из кушеток, Кейт открыла свою черную сумку. Выглядела она обычной, но в действительности была укрепленным футляром для компьютера со встроенной сигнализацией. Вытащив ящик Фелиппеса и открыв его, Кейт занялась пятой страницей, той, значки на которой она опознала днем в «Пьере». В свете нынешних высоких технологий подавляющее большинство елизаветинских шифров и кодов выглядели на редкость простенькими. Типичным для них была замена разных букв и собственных имен придуманными символами или цифрами и словами. Отец Роберта Сесиля, например, довереннейший советник Елизаветы, использовал знаки Зодиака для обозначения разных европейских монархов и видных политических деятелей. Другой сановник предпочитал дни недели.
