Решительное и лаконичное предложение красноносого философа было немедленно приведено в исполнение. Штоф откупорили и пустили по кругу.
Саенко сразу же сделался лучшим другом всего казацкого сословия. Его наперебой угощали табачком, подносили огонь к короткой, вполне казацкого вида трубочке и вообще провозгласили единодушно, что еще самая малость – и был бы он, Саенко, самый что ни на есть настоящий казак. Этот лестный приговор как нельзя более воодушевил Саенко, и он в подтверждение его справедливости сообщил благожелательным слушателям, что в молодые свои годы, покинув родные места с чумаками, добрался аж до самого терского края и прожил целый год в станице Кудебской.
– Так что, считай, я вам что ни на есть земляк!
– Земляк, земляк! – добродушно согласились казаки. – В Кудебской, говоришь? Вон Михеев тоже из Кудебской! Эй, Михеев, подойди до нас, тут земляк твой нашелся!
Михеев, молодой довольно казак с густыми сросшимися бровями и обвислыми длинными усами, поил в это время свою лошадь. Услышав про земляка, он с большой готовностью поручил своего коня однополчанину и степенно подошел к беседующим на бревнах. Саенко в качестве первого и наиболее убедительного аргумента протянул Михееву штоф, в котором еще изрядно плескалось. Михеев уважительно приложился к бутылке и, сильно потеплев лицом, обратился к новому земляку:
– Неужто ты, братец, из Кудебской? Чтой-то я тебя в личность не припоминаю. Да и вообще ты вроде бы не казак…
– Не, какой я казак! – скромно отмахнулся Саенко. – Я год только один у вас в Кудебской жил, по молодым годам… А только запомнил станицу вашу на всю мою остатнюю жизнь. Это не земля у вас, а просто мед с сахаром. Рай земной, одним словом. Земля черная, рассыпчатая как пух. Реки рыбны, прохладливы. Леса – ягод, птицы, зверя полным-полно. Сады плодовитые, огороды тугие, сочные. Луга зеленые, веселые, пчелы некусачие, меда сладкие, цветы – нет душистее…
Михеев, совершенно расчувствовавшись, приложился снова к штофу. Глаза его подернулись мечтательной пеленой, и едва ли даже не слеза блеснула в очах сурового казака. Однако по прошествии нескольких задумчивых минут, наполненных сладкими воспоминаниями, казацкая душа запросила конкретных деталей.
– А у кого ж ты, братец, жил? – спросил Михеев новообретенного земляка.
– Так у бабки Акулины, – с готовностью ответил Саенко.
– Это которая же Акулина? – не унимался любознательный казак.
– Да горбатая такая, старая совсем… То ж давно было, ты ее, может, и не помнишь…
– Чего ж не помню? Возле церкви, что ли? Только не Акулина, а Аксинья.
– Во-во, Аксинья, – подтвердил Саенко, – я ж говорю – давно было, я уж и забыл – Аксинью Акулиной обозвал. А неужто еще жива, старая?
– Перед самой перед германской померла. Хорошо ее помню, мальцами к ней в сад лазали, а она с клюкой-то идет, ругмя ругается. Догнать-то не может, а нам и смешно…
– Померла, говоришь? Жалко старую. – Саенко не в шутку пригорюнился. – Добрая старуха была… Ты, земляк, пей, не забывай…
Штоф снова оказался в руках Михеева, он изрядно отхлебнул, глаза его еще более затуманились воспоминаниями о славных довоенных временах.
– А вот дружок у меня был, – Саенко ковал железо, пока не остыло, – дружок был, Артемка Бережной, так не знаешь – жив ли али нет?
– Артемка? – переспросил казак. – Бережной? Так на германской же его убили.
– Точно? – Саенко насторожился, как кот перед мышиной норкой. – Быть не может! Баили – видал его кто-то в прошлом году.
– Врут! – отрезал казак. – Приезжали казаки наши на побывку, привезли отцу с матерью шашку его казацкую да крест георгиевский – все, что от дружка твоего осталося. Помню, как мать его голосила – убивалася, а отец в хату вошел, шашку повесил, вышел обратно на крыльцо, а мы глядим – сивый стал как лунь… А заходил-то в хату – черен был как ворона крыло.
– Не путаешь ли, земляк? Может, не про того Артема ты говоришь? Мало ли казаков в германскую сгинуло, так, может, другой кто был?
– Нет, друг, – Михеев стоял на своем и начал даже немного сердиться: – как это я путаю? Отродясь ничего не путал. Всякий хохол будет еще казаку указывать…
Окружающие казаки вступились за Саенко, напомнили Михееву, что он – не всякий хохол, а лучший друг казакам и почти что сам казак. Тут и штоф снова вернулся в руки, Михеев сделал добрый глоток и смягчился:
– Нет, земляк, точно я все помню. Бережного Артемия однополчане приезжали, шашку привезли и крест. А самого его они схоронили под Барановичами. Так ты, земляк, – оживился вдруг Михеев, – ты с братом его повидайся! Их же два брата было – Артемий и Антон. А Антон-то здесь, есаулом. Ежели ты Артемке друг был, то ты и Антона должен помнить.
– О! – скромно потупился Саенко. – Есаул – важная птица, он с простым солдатом-то и говорить не станет! Да и не вспомнит уж он меня, давно то было – говорю же, в молодые годы…
– Вот так-то, Борис Андреевич, – полковник Горецкий выслушал подробный рассказ Саенко про беседу с казаками, – вот так-то. И кому прикажете верить: земляку есаула Бережного, который своими глазами видел, как голосила мать над вещами убитого сына, как отец поседел над его шашкой, либо же слухам, которые распускает кто-то неопознанный, потому что никакой определенной фамилии Кузнецов мне так и не смог назвать?
– Я бы поверил земляку, – решительно заявил Борис, – тем более что врать ему нет никакого резона.
– Стало быть, можно с уверенностью сказать, что про брата есаула Бережного нарочно наговорили, чтобы имелся якобы у есаула повод для предательства…
– А скажите-ка мне, голубчик Борис Андреевич, ходили ли вы в прежней вашей довоенной жизни на охоту?
Борис посмотрел на Горецкого в совершенном изумлении, однако ответил:
– Бывало, осенью охотился… в имении у тетки.
– Очень хорошо, – улыбнулся Аркадий Петрович, – а верхом ездить умеете?
Борис пожал плечами:
– Случалось и верхом… На волка…
– Замечательно! Не подумайте, что я на старости лет свихнулся и начал заговариваться. Дело в том, что сам-то я, признаюсь, к лошади и подойти боюсь… Не сложились как-то у меня с лошадьми отношения. Да и годы мои несколько…
Борис иронически взглянул на подтянутого худощавого полковника Горецкого с чеканным профилем и подумал, что тот, конечно, не заговаривается, но уж точно кокетничает.
– А обстоятельства складываются так, – продолжал Горецкий, – что в ближайшее время будет произведен еще один рейд. И в этом рейде примут участие все наши знакомцы, то есть все четверо – Мальцев, Осоргин, Коновалов и Азаров. Сами посудите: официально дело в контрразведке закрыто, выявлен предатель – Бережной, стало быть, с остальных сняты все обвинения. На словах я удовлетворился подобным исходом дела, но мы-то с вами знаем, что все не так, как хотят представить господа из контрразведки. Тот самый «надежный информатор» пропал – просто исчез из города. По версии контрразведки, его убили люди из красного подполья якобы за то, что он выдал многих коммунистов контрразведке. Но настоящего Блюмкина-то он не выдал, того портного по моему настоянию отпустили на следующий день. Так почему же подпольщики так рассердились на него именно за этот, последний, раз?
– Опять совпадение… – иронически протянул Борис.
– Далее, всю историю с братом Бережного мы только что разобрали по косточкам и поняли, что дело нечисто. Из всего этого следует, что доверять ценской контрразведке мы с вами не можем – там тоже сидит предатель. В следующем рейде будут участвовать полторы тысячи человек, мы не можем себе позволить, чтобы случилось то, что было в первом рейде. Мы не можем себе позволить потерять полторы тысячи сабель.
Так вот, я считаю, что вы должны участвовать в этом рейде и не спускать глаз со всех четверых подозреваемых. Поэтому я и спросил, умеете ли вы ездить верхом и случалось ли вам ходить на охоту. Охота – хорошая тренировка, приходится ходить по многу верст, и мерзнуть, и мокнуть, и на земле ночевать… Для бывалого охотника тяготы походной жизни привычны. Так что, голубчик, вспоминайте былые навыки. Саенко вам в этом поможет – он с лошадьми обращаться умеет и в седле себя чувствует уверенно.
* * *
– Эх, ваше благородие, кто же тебя так сидеть-то научил! – тяжело вздохнув, сказал Саенко, от расстройства даже обратившись к Борису на ты.
– Англичанин, учитель верховой езды, – ответил обиженно Борис, – у меня правильная посадка, английская…
– Ты гляди, ваше благородие, как казаки сидят: они на рыси вперед наклоняются, едут ровно, а ты откидываешься назад и подпрыгиваешь, как баба на возу! Тебе и самому неудобно, и лошади одно мучение. Ты ей своими прыжками да скачками холку набьешь. Тебя учителя-то твои учили, как по кругу два раза проехаться, а на войне-то по целому дню с коня не слезешь, тут тебе не до прыжков будет. Ты на казаков смотри да учись. Это тебе получше англичанина учителя будут, они в седле родятся, в седле и помирают. А стремена-то погляди, какие у них длинные – чтобы нога в стремени прямая была. Прямая-то нога не устает, а у господ стремена коротки, чтобы ногу сгибать – а так за целый-то день нога затекает. Одно только у господ хорошо придумано: шпоры. Казаки шпор не носят, они лошадь нагайкой посылают. Шпорами оно, конечно, удобнее – правая рука свободна, хоть для шашки, хоть для пики.
