Стоявший на ступеньках Батчелор, дождавшись отъезда инспектора, взял кэб и помчался, насколько позволяли скудные силы лошаденки, на Сент-Джорджс-уэй, чтобы сообщить о только что услышанном Фаберовскому.
Здесь проходили экстренные сборы. Дарья выволокла одеяло и подушки и стала заворачивать в них еще горячий самовар. Сначала она уложила самовар вниз краном на подушку, потом прихлопнула самовар сверху другой подушкой и, навалившись на него, увязала бечевкой. Затем, расстелив на полу одеяло и пыхтя, как каталь на барже, стала укутывать в него самовар. Концы одеяла сверху и снизу она запихала в трубу и в дырку между ножек самовара, забив туда для верности по сахарной голове.
– Абберлайн допросил Уилльямса и отправился в полицейский участок, наверное, за помощью! – крикнул Батчелор, вбегая в гостиную.
Хотя все ждали этого, его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дарья заголосила. Васильев оставил в покое купленный Дарьей иллюстрированный журнал для благородных бездельников, который он раскрашивал красным карандашом. Даффи засуетился по комнатам, как мышь, которой наступили на хвост. К счастью, Артемий Иванович был оставлен поляком сидеть на козлах, иначе паника непременно приняла бы вселенские размеры.
– У доктора есть адрес, – равнодушно сказал фельдшер, закладывая карандаш за ухо.
– Какой адрес? – вскрикнул Фаберовский.
– Здешний.
– Хорошо, что не мой! Какой я идиот, запамятовал, что каждый санитар должен оставлять в больнице свой адрес! Я тебя утоплю в Темзе, урод! Фаберовский схватил Васильева за горло и повалил со стула на пол.
Дарья завизжала и забилась в истерике. Фаберовский отпустил фельдшера и ударил ее ладонью по щеке, чтобы привести в чувство.
– Тащите вещи до двери! Батчелор, на улицу! Приведите сюда Гурина с экипажем, а сами оставайтесь снаружи, в стороне. Если мы успеем уехать до прихода полиции, вы скажете потом, что она делала. Эх, а сегодня в церкви уже второе воскресенье, как объявляют о моей помолвке!
Начался великий переполох. Фаберовский послал Дарью отвлекать хозяйку, а Даффи с Васильевым стали загружать вещи. Удивленные таким ранним переездом, даже молочницы не кричали в это утро, они стояли рядом со своими бидонами и глазели на суматоху. Утомленный бестолковой беготней ирландца и фельдшера через дверь, поляк открыл им окно, и Даффи стал передавать вещи на улицу Васильеву прямо из комнаты. Они успели закидать в экипаж все необходимое, когда Фаберовский заметил, что Батчелор, следивший за подъездами к дому, отчаянно замахал руками.
– Полиция, – Фаберовский вытолкнул Коновалова на улицу и запихал в брум. – Где Дарья?
– Там же еще вещи и швейная машина! – воскликнул Васильев.
– До дьяблу их! Пан Артемий, отпять-ка от подъезда. Еще, еще! Хватит! – Фаберовский выскочил из брума и бросился обратно в дом.
Кэб с полицией подъехал к подъезду, когда Дарья наконец-таки вернулась от хозяйки. Не дав ей времени на раздумья, поляк схватил ее за руку и потащил обратно к двери. Внизу он увидел входивших в подъезд констеблей и инспектора.
Пока полицейские привыкали к полумраку вонючего подъезда, не спеша идти дальше, чтобы не вступить во что-нибудь и не перепачкать начищенные ботинки, он бесшумно закрыл дверь и запер ее на засов. Схватив Дарью за руку, поволок к окну. Дотянув женщину до окна, развернул ее лицом к улице и, упираясь руками ей в зад, навалил на подоконник.
– Охальник! – заревела Дарья благим матом, пытаясь развернуться и дать поляку пощечину. – Греховодник!
В дверь постучали. Скрежеща зубами от злости, поляк ухватил Дарью за ноги в кружевных панталонах и стал переваливать ее через подоконник, а она изо всех сил упиралась руками, закрыв своим телом свет в окне. Фаберовский понял, что если сейчас выпихнуть Дарью на улицу, она просто сломает себе шею. Он отпустил ее ноги, она повисла всей тушей на подоконнике, руки ее соскользнули и хлопали теперь по внешней стороне стены под окном в надежде найти опору.
Напротив окна на улице стоял, заложив руки за спину, пожилой усатый констебль и с интересом наблюдал за верещавшей в окне бабой, гадая, что с ней такое делают – насилуют или потрошат. Достав из кармана шиллинг, поляк бросил его вниз на мостовую. Отвлекшись на звон монеты от бездеятельного созерцания, констебль направился подобрать шиллинг, и Фаберовский, уловив момент, когда тот окажется прямо под окном, выкатил Дарью наружу, как камень с крепостной стены. Снизу раздался сдавленный крик констебля. Выпрыгнув следом за Дарьей, поляк схватил ее за поясницу, поднял на ноги и потащил к своему бруму, не посмотрев даже, что случилось с полицейским.
* * *
Легран, конечно же, не поехал в это утро к доктору Уильямсу. Как только они с Батчелором расстались на улице, заняв каждый свой кэб, француз велел кучеру ехать к мосту Блекфрайрз, где около гостиницы его уже ждал Ландезен. Оттуда они устремились в Сент-Джонс-Вуд. На Ньюджент-Террас они отпустили извозчика и вошли с динамитом в пустой дом.
– Вон, видишь, прямо за забором дом? – спросил Легран у Ландезена, подведя еврея к выходившему в сад на северо-восток окну. – Это дом Фаберовского. Вход в него со стороны Эбби-роуд, там теперь по ночам дежурит соперник поляка в любовных делах, доктор Гримбл. Видимо, он все проспал, раз они уехали на Сент-Джорджс-уэй и здесь не околачивается полиция. Сейчас мы пролезем через лаз в конюшню, который проделал этот идиот. К двери из сада в дом я сделал по слепку ключ. Держи чемодан, а я возьму катушку с проволокой.
Они вышли в облетевший сад, в котором пахло сыростью, и пошли по дорожке, засыпанной почерневшей листвой.
– Шлемазл! Ты что, не мог дорожки подмести? – спросил, отдуваясь, Ландезен и поставил у лаза тяжеленный чемодан. – Я едва не поскользнулся! Сейчас бы взорвались!
– Тс-с-с! – зашипел на него француз. – Лезь вперед. Я подам тебе чемодан.
Встав в своих пижонских брючках на карачки, Ландезен скрылся в дыре, но спустя мгновение как ошпаренный выскочил обратно.
– Там кто-то есть! – крикнул он.
Легран мгновенно зажал ему рукой в перчатке рот.
– Это конюх поляка. Он все равно ничего не слышит. Он глухонемой.
– Ой вей, я так испугался, – пробормотал еврей. – Ты бы прикончил его. Все равно он поляку больше не понадобится.
– Слишком много возни. Опять же – вдруг разбудим Розмари.
– Бог мой, а это кто еще такая?
– Так, девица одна. Фаберовский – ее опекун. Ну тащи же, чего встал!
Ландезен опять исчез в лазе, затем высунул голову и Легран сунул ему чемодан с динамитом. Взяв за конец провода, француз полез следом за евреем. Лошадей в конюшне не было, глухонемой конюх крепко спал на охапке сена. Они выбрались в сад и вдвоем потащили чемодан к стеклянной двери на веранду. Открыв ее, Легран осторожно вошел внутрь. Хотя, по его расчетам, никаких мужчин в доме быть не должно, он все-таки опасался, что кто-то может остаться, и держал на изготовку револьвер. Но в доме было совершенно тихо, только громко отсчитывали время ходики в гостиной.
– Неси чемодан сюда, – прошептал Легран.
Они внесли чемодан в гостиную и положили его плашмя на диван.
– Здесь под ковром люк в подвал, – показал француз.
Вдвоем они завернули ковер и за большое железное кольцо подняли тяжелую крышку.
– Лезь вниз, – Легран подал Ландезену фонарь. – Ты у нас в Цюрихском политехническом учился, тебе и динамит снаряжать. Я буду подавать тебе шашки.
С жалостью оглядев свой костюм и грязные пятна на коленях, еврей стал боком спускаться по лестнице вниз. На закладку заряда у них ушло около часа. Наконец, все было готово и Легран через маленькое вентиляционное отверстие просунул снаружи из сада провод для подрыва.
И тут сверху, со второго этажа, раздался скрип открываемой двери. Ландезен выпрыгнул из подвала, словно чертик на резинке. В спешке они захлопнули люк, развернули ковер и бросились обратно в сад, едва не забыв чемодан на диване. Шмыгнув в лаз, они добежали до пустого дома и тут только перевели дух.
– Мы забыли запереть дверь в сад, – сказал Легран, сев прямо на пол и прислонившись спиной к стене.
– Я туда больше не пойду, – ответил Ландезен. – Им будет не до двери, они не заметят.
* * *
Вскоре после того, как Фаберовский со всеми своими прежними и новыми постояльцами добрался с Сент-Джорджс-уэй домой, к нему явился посыльный с визитной карточкой Монро и приложенной запиской, что около полудня тот приедет на Эбби-роуд для серьезного разговора. От греха подальше поляк временно разместил всех в конюшне и в каретном сарае, чтобы никто не мозолил глаза посетителям, а сам с Артемием Ивановичем уселся в столовой, распивая чаи из распакованного дарьиного самовара. Им крупно повезло с доктором Гримблом. Утомленный дневным дежурством в госпитале эскулап проснулся только тогда, когда они приехали, и поднял было даже переполох, но потом, поняв, что поляк не уезжает, а наоборот, привез к себе какое-то семейство с подушками, русской паровой машиной для варки чая и толстой бабищей, успокоился. К счастью, Васильев был проведен в дом еще до того, как Гримбл протер глаза, и доктор не успел его разглядеть.
