Но мало того, что Артемий Иванович покидал дом, француз вдруг вспомнил, что оставил гальваническую батарею – стеклянный резервуар, залитый серной кислотой, – на дорожке у крыльца. Да еще провода, протянутые через лаз к дому Фаберовского. Только дурак не догадается, что тут готовят!
Француз прокрался к входной двери и прислушался.
– Какой идиот поставил тут этот аквариум и набросал кругом проволоки?! – ругался Артемий Иванович.
До Леграна долетел звук разбитого стекла и удаляющаяся ругань Владимирова, выражавшего свое возмущение тем, что аквариум был наполнен какой-то едкой дрянью. Вне себя от ярости француз выскочил на крыльцо и увидел перед собой на дорожке осколки стекла в дымящейся кислотной луже. Сбоку от дорожки в кустах огромным комом валялись провода, спутанные так, словно в них бился раненый лось. Сам Артемий Иванович стоял на пустынной улице прямо у распахнутой калитки, отдирая подкладку своего пиджака. Влынуы из-под нее две заветные серебряные кроны и, посвистывая, Владимиров пошел искать кэб, а Легран в бессилии опустился на ступеньки крыльца.
Найдя извозчика, Артемий Иванович велел кучеру везти себя на Олд-Монтагью-стрит к лазарету Уайтчеплского работного дома. Пока он ехал через весь город в Ист-Энд, у него в голове наконец оформилась давно бродившая мысль – мысль о том, как ему выслужиться перед начальством, кто бы ни встретил их на пристани в Остенде: Рачковский или Селиверстов. Надо было усыпить всех, кто будет находиться на корабле, так чтобы выставить себя героем и изложить начальству свою версию происходившего в Лондоне. Поэтому, завидев из окошка аптеку, он велел кучеру остановиться и сбегал купить сонных порошков. Прибыв на Олд-Монтагью-стрит и обязав кэбмена ждать, Владимиров бодро прошелся по улице в обе стороны от лазарета. Но желто-голубых занавесочек, которые должны были висеть на окне Курашкина, он не увидел.
– Может быть мистеру надо на другую улицу? – спросил кэбмен.
– Стой-стой, дожидайся, – огрызнулся Артемий Иванович.
Он еще раз прошел по обеим сторонам улицы и на этот раз уже пристально вглядывался во все занавески, которые видел на окнах, тем более что они в этих домах были редки. Наконец одно окно привлекло его внимание. Занавески на нем были столь грязны, что разобрать цвет не представлялось возможным, зато шов поперек и легкое различие в оттенках грязи ясно показывали, что они были сшиты из двух полотнищ когда-то разного цвета. Подобрав с земли камешек, Артемий Иванович запустил его в окно и на звон камешка об стекло выглянула заспанная оплывшая морда Курашкина.
– Одевайся и спускайся вниз! – крикнул ему Владимиров. – У меня есть кое-что для тебя. Только быстрее, деньги за простой кэба идут.
Не прошло и трех минут, как явился Курашкин.
– Садись, брат Курашкин, – Артемий Иванович подтолкнул его к кэбу. – Ты хотел поймать ирландцев?
– Инспектор Салливан звильныв мени писля того, як мы с тобою посыдыли у шинке, – грустно ответил Курашкин. – Я бильше не служу в Особлывом отдили.
– А если ты поймаешь ирландцев, тебя возьмут обратно.
– Не ведаю, инспектор Салливан був дуже сердыт. Мабуть, визьмуть.
– Тогда поехали. Я знаю, где они.
– Где?
– В Сент-Джонс-Вуд на Эбби-роуд, прячутся у одного поляка.
– Це такый высокый джентльмен, до якого воны несколько раз вже приездыли и у якого мы с инспектором Салливаном булы?
– Он самый.
Доехав до Эбби-роуд, они слезли с кэба, протопали по дорожке, не увидев на улице ни одного филера, и Артемий Иванович постучал прямо в дверь.
– Ты що, хто ж так робить! – подскочил к нему Курашкин. – Спочатку треба обследить!
– К черту! – ответил Артемий Иванович, доставая свой «бульдог». – Мы их прямо сейчас и арестуем.
Дверь открыл сам Фаберовский. Перед ним стоял растерянный хохол, хлопая глазами.
– Что вам угодно? – изумленно спросил Фаберовский.
– Що? – в свою очередь спросил Курашкин. – Мы, эта… с Особливого отдилу. Я до вас прыходыв якось с инспектором Салливаном. А ирландцы у вас?
– У нас, у нас, – сказал Артемий Иванович, насладившись изумлением поляка. – Заходи, Тараска.
– Зачем пан Артемий его привел? – поинтересовался Фаберовский.
– Вот, задержанный мною Тарас Курашкин. – Владимиров ударил рукоятью револьвера по затылку Курашкина. – Беглый матрос с броненосца «Петр Великий».
– И куда мы его денем? – спросил Фаберовский, глядя на распростертого на полу Курашкина.
– Для отчету-с. Начальству какому-нибудь представить, что не зря я в Англии столько времени пропадал.
– Пан собирается взять его с собой?
– Ну, не оставлять же его здесь!
– То так, – поляк криво усмехнулся. – Тогда хоть свяжите его да примотайте покрепче к чему-нибудь, чтобы не утек. Да побыстрее, тут у нас в нужнике другой агент Особого отдела тужится.
– Я его к пальме привяжу.
И Артемий Иванович, оттащив Курашкина в гостиную, прислонил хохла к пальмовой кадке и, как завзятый туземец, обернул несколько раз вокруг канатом, приготовленным Фаберовским для бегства.
Он услышал, как из туалета в саду возвратился агент, поблагодарил поляка и удалился на свой пост – на улицу к калитке.
– Проходите в столовую, пан Артемий, – зашел в гостиную Фаберовский. – Я даю последний на английской земле ужин.
Артемия Ивановича не приходилось упрашивать. Он бросил в гостиной недовязанного Курашкина и поспешил за стол, где ему было оставлено место между Шапиро и Батчелором. Хая была приглашена поляком, чтобы при необходимости выполнять роль посыльной, а рыжий детектив приехал для участия в отражении нападения, которое – в этом Фаберовский не сомневался, – последует этой ночью.
Скудная пища, состоявшая из овсянки, служила единственным украшением этой вечери. Розмари зачерпнула каши из большой кастрюли и плюхнула ее в тарелку Владимирову.
Артемий Иванович сел, оглядел сидевших за столом и отметил про себя, как они все переменились с тех пор, как он увидел их первый раз. Перекрашенный в черный цвет Конрой был мрачнее грозовой тучи. Даффи осунулся, длительное воздержание сделало его нервным и беспокойным, и он не мог проглотить даже ложки без того, чтобы не бросить на Шапиро взгляд или украдкой не потрогать ее под столом за коленку. Васильев потолстел, порозовел и с лица его почти сошли столь портившие ему физиономию прыщи. И только Дарья внешне ничем не изменилась, лишь неугасимый огонь любви горел в ее овечьих глазах.
Сидевший в пустом доме Легран приложил бинокль к глазам и подкрутил винт, наведя резкость. Сейчас за столом сидели все, кого им необходимо было отправить на тот свет. Но Легран не мог ничего сделать. Ландезен все еще не приехал с новой батареей взамен разбитой Владимировым. Виновник его бездействия сидел, казалось, на расстоянии вытянутой руки, и кривясь от отвращения, жевал овсяную кашу, а французу оставалось только скрипеть зубами от злости и надеяться, что Ландезен успеет до конца обеда.
Легран отложил бинокль и взялся за бесполезные пока два медных провода, шедших к заряду динамита под гостиной поляка. Француз представил себе, как он подсоединяет их к клеммам гальванической батареи и в тот же миг ненавистный дом исчезает вместе со всеми своими обитателями в клубах вонючего динамитного дыма, а стекла в пустом доме и в домах соседей содрогаются от грохота взрыва и отражают в себе вспышку адского пламени.
Не в силах сдержать нетерпение, Легран покинул дом и вышел к калитке. На Ньюджент-Террас было по прежнему пусто, только фонарщик с лестницей перемещался в быстро сгущавшихся сумерках от одного столба к другому, зажигая газ в стеклянных колпаках. Наконец, минут через двадцать, уже в темноте, на Ньюджнет-террас вывернул четырехколесный кэб и остановился рядом с Леграном.
– Я все привез, – сообщил Ландезен, соскакивая на землю. – Что делают там поляк с мосье Гуриным?
– Полчаса назад все сидели в столовой. А что теперь делают – не знаю. Трапеза у них из одного блюда.
– Тогда быстрее, – Ландезен открыл дверцу кэба и они вдвоем с французом вынули из экипажа новую гальваническую батарею и потащили ее по дорожке в дом. Не зажигая света, они пронесли батарею прямо в комнату и, поставив на пол, приникли к окну.
Розмари уже собирала тарелки, но все еще находились в столовой. Надо было спешить. Легран зажег стоявший на полу потайной фонарь и, открыв его, сунул один из медных проводов в щель на контакте и зажал винтом.
Ландезен увидел, как в столовую вошли Фаберовский с Артемием Ивановичем и встали спинами к саду, о чем-то разговаривая. Ни еврей, ни француз не слышали, как Фаберовский предложил Владимирову покормить остатками овсяной каши привязанного к пальме в гостиной Курашкина.
– Вот еще! – заявил Артемий Иванович. – Я себе еще добавки возьму. Конрой уже поел, пусть Тараса и покормит. Да ему и приятней будет кормить агента Особого отдела.
