— Джон Кобб? — повторила Лиззи так, словно оценивала это имя на слух. — Так звали того человека?
— Вы его знали?
— Знала? Нет. Но, полагаю, вы правы, что настороженно относитесь к Сабине и ее дочери, — сказала Лиззи, лучезарно улыбаясь. — И ваше отношение к этому бедняге заслуживает всяческого одобрения. Я вас полностью в этом поддерживаю. Не понимаю, как мистер Бентник мог отнестись к этому так спокойно? Неужели он думает, что труп в оранжерею занесло ветром, как слетевший с дерева лист? Он обязан был навести справки. Хотя бы. Я немедленно напишу ему об этом.
— Ни в коем случае, мисс Маннинг, — решительно произнес Джошуа. — Очень вас прошу, не надо ничего ему писать. Вы же понимаете, если в этом деле что-то нечисто, это может быть опасно. Кобб мертв, возможно, его убили. Иначе как еще объяснить столь необычные обстоятельства его смерти? Мы оба окажемся в беде, если вы откроете слишком многое не тому.
Глаза Лиззи Маннинг округлились, как соверены. Она стала умолять Джошуа поделиться с ней своими подозрениями. Он сказал, что подозрений, как таковых, у него нет. Пока он только успел побеседовать с Данстаблом, хозяином гостиницы «Звезда и подвязка», где Кобб прожил несколько недель до своей гибели. Из этого разговора он выяснил, что Кобба навещали несколько человек: поверенный из Лондона по имени Бартоломью Хор и, что более любопытно, Герберт Бентник, с которым они сильно поругались. Также к нему приходила некая дама, по словам Данстабла, прилично одетая светловолосая молодая женщина; ее личность для него загадка.
— К черту загадки, — выпалила Лиззи Маннинг. Увлеченная рассказом Джошуа, она позабыла о своих манерах. — Это наверняка была Виолетта. Кто еще, по-вашему, соответствует такому описанию? Уж точно не Каролина и не я.
Джошуа покраснел, в лице его отразилось сомнение.
— Возможно, вы правы, — согласился он, — но не будем забывать, что в Ричмонде и его окрестностях наверняка есть и другие светловолосые красавицы. А может, посетительница и вовсе не из этих мест. У Виолетты не уникальный цвет волос.
Лиззи погрузилась в молчание, что было ей не свойственно. Джошуа испытывал странное волнение и удовольствие. Вчера он наблюдал внешнюю оболочку Лиззи: она предстала перед ним светской барышней, которая удивляла, забавляла, озадачивала. Теперь же он изменил свое мнение. Немногие женщины ее возраста стали бы проявлять интерес к подобным событиям. Ей была небезразлична судьба умершего — незнакомого ей человека; она защищала Каролину и настороженно относилась к Мерсье. Все это свидетельствовало о том, что она — милосердная, умная женщина, которая умеет быть верным другом.
Нет, Лиззи Маннинг вовсе не ветреная пустышка, какой показалась ему вначале, думал Джошуа, когда экипаж, кренясь на изрытой колеями дороге, подъехал к Барлоу-Корт и остановился. Пусть она немного легкомысленна, но это просто издержки юности. Под маской беспечности кроется проницательная и глубокая натура.
Барлоу-Корт, где жили Маннинги, представлял собой прямоугольный особняк в стиле архитектуры эпохи королевы Анны. Он стоял в небольшом парке с видом на серо-голубую ленту Темзы, который многих восхищал, но у Джошуа вызвал отвращение, ибо в нем по-прежнему жила зародившаяся с некоторых пор стойкая нелюбовь к обширным водным пространствам. Ливрейный лакей открыл дверцу кареты и опустил ступеньку. Джошуа отвернулся от реки и вышел из экипажа под неутихающий дождь, чтобы помочь Лиззи Маннинг сойти на землю.
— До свидания, мисс Маннинг. — Джошуа подал руку Лиззи. Ему хотелось сказать что-нибудь еще, выразить ей свое восхищение. Более того, теперь он еще больше, чем предыдущим вечером, желал сделать с нее набросок. Но он никогда не умел говорить со слабым полом на столь щекотливые темы и сейчас от смущения затруднялся подобрать нужные слова. — Позвольте выразить вам глубокую признательность за то, что вы не проехали мимо и согласились подвезти меня, — пробормотал Джошуа, хотя сказать он хотел совсем другое.
Лиззи изобразила удивление, но мило улыбнулась ему.
— Не стоит благодарности, мистер Поуп. Любой бы на моем месте поступил так. — Она громко рассмеялась, показывая свои маленькие, идеально ровные зубки. — Не скрою, я весьма заинтригована и нашим с вами разговором, и вашим расследованием и, как я уже говорила, полностью одобряю ваши действия. У меня к вам есть предложение. Надеюсь, вы его примите.
— Что за предложение?
— Хочу предложить вам свою помощь. — Ответ Лиззи ошеломил Джошуа, и, очевидно, это отразилось на его лице, ибо она обиженно добавила: — Вероятно, вы думаете, что от меня мало толку, но у меня есть свои преимущества. Например, я могу получить доступ туда, куда вам хода нет, и узнать тайны, которые вам никто не выдаст. А я умею выуживать секреты. Спросите у любого, кто меня знает.
Джошуа хотел ответить отказом. Вообще-то он не был уверен, что и ему самому следует ввязываться в это дело. Открытый взгляд серых глаз Лиззи зачаровывал, но он не настолько был ею ослеплен, чтобы не задаться вопросом: а чем же все-таки вызвана ее решимость?
— Вы отважная юная леди, — сказал Джошуа. — Но неужели вас не страшит опасность? Вспомните про судьбу мистера Кобба.
Лиззи тряхнула головой:
— Это я уже слышала. У вас есть более веские доводы?
— Допустим, вы вызовете недовольство своих друзей? Не исключено, что кто-то из них замешан в этом. К тому же ваш отец — местный судья. Что он скажет, когда узнает, что его дочь занимается каким-то сомнительным расследованием?
Лиззи презрительно фыркнула:
— Недовольство? Какое недовольство? Мне на это плевать. Мы с Каролиной и Фрэнсисом большие друзья. В их честности я не сомневаюсь. И поскольку они высказали определенные подозрения относительно миссис Мерсье и ее дочери, я, возможно, окажу им большую услугу, если помогу вам выяснить, замешаны ли эти женщины в истории с трупом. Как вы справедливо заметили, мой отец — судья, и в его отсутствие мне сам Бог велел помогать вам. Думаю, отец согласился бы со мной.
— И что вы намерены предпринять? — спросил Джошуа не просто из вежливости — ему любопытно было услышать ее ответ.
— Поговорю с горничной Виолетты. Возможно, она знает, кто такой этот Кобб.
Джошуа отступил к карете и посмотрел на Лиззи. Она опять завладела его вниманием.
— Неужели вы совсем не боитесь?
— То же самое я могла бы спросить и у вас, мистер Поуп, — парировала девушка. — И раз уж у нас пошел такой разговор, позвольте дать вам совет: найдите какой-нибудь предлог, чтобы вернуться в Лондон, разыщите там поверенного мистера Хора и выясните, зачем он приезжал к Джону Коббу.
Она сказала это как раз в тот момент, когда Джошуа забрался в экипаж и, наклонившись, собирался захлопнуть дверцу. Он нахмурился, чувствуя, как в груди копится досада, — будто войска стягивались на поле боя. Несмотря на то что он все больше проникался симпатией к Лиззи, ее предложение о содействии наполняло его дурным предчувствием, к которому теперь еще примешивалось и раздражение. Человек с репутацией Джошуа Поупа не привык, чтобы к нему относились покровительственно или приказывали, будто ливрейному лакею, — тем более девушка, которой едва исполнился двадцать один год. И ее обаяние не может служить оправданием. Его так и подмывало сказать ей, чтобы она нашла себе более подходящее развлечение — например, занялась бы вышиванием или рисованием — и оставила его в покое. С другой стороны, хоть и неприятно было в том себе признаваться, он уже и сам решил поступить именно так, как она советовала, когда узнал про визит поверенного. К тому же, пожалуй, будет лучше, если Лиззи, а не он поговорит с горничной Виолетты Мерсье. У женщины больше шансов завоевать доверие служанки и выведать у нее важные сведения. Разве он на собственном опыте не убедился в способности Лиззи выпытывать тайны? План Лиззи вполне разумен, рассудил Джошуа. И потом, если он ей откажет, она никогда не согласится ему позировать. Отбросив сомнения, он принял ее предложение.
Как Джошуа и опасался, он опоздал на встречу с Сабиной Мерсье. Она уже была в его комнате и разглядывала незаконченную картину на мольберте. Он подметил лежащий на стуле снятый кусок ткани, которым всегда закрывал незаконченные работы. Когда он вошел, она смотрела на портрет. Ее взгляд на несколько мгновений задержался на фигурах ее самой и Герберта, пока еще выписанных довольно схематично, потом скользнул по очертаниям пейзажа на заднем плане. Нельзя было определить, что она думает об увиденном. В ее лице не читалось ни удовольствия, ни неодобрения. Скорее, рассудил Джошуа, выражение у нее какое-то отчужденное, даже равнодушное, будто люди на портрете не имеют к ней никакого отношения.
Но когда Сабина заговорила, маска безразличия исчезла с ее лица, и Джошуа стало ясно, что она раздражена.
