– Ну вот и славно! – Катенька прильнула к супругу. – Ведь я так переживала…
– И совершенно зря, – заверил Никита Сергеевич и наклонился к податливым теплым губам жены.
* * *
Как всегда в Рождество, часов с одиннадцати начались визиты. Катенька принимала гостей в гостиной, а в столовой уже стоял богато накрытый стол. Никита Сергеевич тоже с самого утра поехал поздравить и засвидетельствовать почтение многочисленным родным и знакомым, но несмотря на это Кате скучать было некогда.
Визитеры – мужчины и молодые люди – долго не задерживались, визиты длились не более десяти минут, но кое-кто из наиболее близких дому оставался, тогда Катя провожала гостей в столовую и потчевала от всей души. К полудню приехал отец Владимир и, отслужив небольшой молебен, тоже остался перекусить.
Катя с удовольствием принимала всех и только изредка вздыхала, скучая по сестре и племяннику, живущим в деревне. Даже ее зять, Виктор Семенович Аверин, вынужденный жить зимой в Москве, на этот раз не выдержал долгой разлуки с семьей и уехал к жене и сыну еще неделю назад. Катя получила от сестры письмо, в котором та уверяла, что здоровье отца заметно поправилось, поздравляла супругов с Рождеством и сообщала, что Виктор Семенович приедет на Святках и привезет им кое-какие подарки.
После этого письма Катенька тут же поехала по магазинам и выбрала для своего обожаемого двухлетнего племянника Николеньки деревянную лошадку, белоснежную, с великолепной шелковистой гривой и хвостом; для сестры Татьяны – прекрасную шаль, расшитую крупными цветами, с длинными кистями по краям, в которую так и хотелось закутаться; для отца – золотую цепочку для часов. Не забыла она и про зятя, ему в подарок был выбран изящный серебряный портсигар – с некоторых пор Виктор Семенович перенял новую моду и покуривал длинные тонкие сигары. Никита одобрил все, выбранное супругой, и на следующий же день подарки и наилучшие пожелания были отправлены родным.
Никита Сергеевич вернулся домой уже в три часа пополудни, усталый, но довольный и слегка навеселе. Хотели было поехать в театр, но после передумали и когда поток визитеров наконец иссяк, решили просто остаться дома и побыть вдвоем. Прислуга, еще с утра получившая от хозяйки по три рубля, была на весь вечер отпущена, свет в доме потушен и супруги Карозины, не без удовольствия посидев перед камином в гостиной, поднялись в спальню.
* * *
На следующий день, разбирая оставленные накануне визитные карточки, Катенька очень удивилась, обнаружив среди них принадлежавшую Сергею Юрьевичу, на оборотной стороне которой мелким почерком с сильным нажимом была выведена обычная фраза поздравления с Рождеством Христовым и пожелания счастья. Карточка отчего-то крайне взволновала Катеньку, хотя она и понимала, что это обычный жест вежливости и было бы скорее удивительно, если бы этой карточки не обнаружилось. Но стоило только Катеньке вспомнить смелое и красивое лицо коллежского советника, как она почувствовала, что сердце ее трепетно обмирает при одной мысли о нем.
Прекрасное настроение тотчас улетучилось. «Что же это такое? – в смятении подумала она, поднявшись к себе, когда Никита пошел принять ванну. – Что же это, значит, я хочу его видеть?» «Хочешь, – ответил ей внутренний голос. – Он тебе нравится, признай». «Нет, – тут же возразила она самой себе. – Нет! Этого не может быть!» «Отчего же не может? – тут же возразил ей внутренний голос. – Ты ведь помнишь, как он на тебя смотрел. Тебе ведь нравилось это. Тебе ведь хочется, чтобы он снова на тебя так посмотрел». «Ерунда! – попыталась она себя высмеять. – Ничего подобного! Никак он не смотрел! И вообще, он не в моем вкусе!» «В твоем, – шепнул его голос. – Признайся, он тебе очень нравится». «Ну и что? – попробовала она снова возразить. – Мало ли на свете приятных, да даже и красивых мужчин? К тому же, я замужем и… И очень люблю своего мужа!» «А вот муж здесь совершенно ни при чем, – упрямо возразил голос. – Его это ничуть не касается! Ты сама так решила, ведь ты же скрыла от него, что…» «Замолчи! – разозлилась Катенька. – Замолчи немедленно!» И, почувствовав себя бессильной, опустилась на кровать.
«Как же так? – спрашивала она себя. – Как же так? Неужели я?.. Я способна на такое? Нет! Ведь этого не может быть! С кем-то другим, но уж точно не со мной!» «Почему же?» – ехидно поинтересовался противный внутренний голос и, не найдя, что ему возразить, кроме упрямого «потому», Катенька всплакнула.
Никита Сергеевич был странно поражен, когда вышел из ванной комнаты и жена с какой-то странной горячностью бросилась к нему и стала его целовать.
– Что с тобой, ангел мой? – спросил он, немного отстранившись.
– Никита, – взволнованно проговорила она, глядя на него лихорадочно горящими глазами, – скажи, ты ведь любишь меня?
– Конечно, милая. Я тебя люблю. Но что за капризы?
– Никита! – не слушая его, снова заговорила Катенька. – Скажи, ведь ты мне веришь? Ты уверен во мне, правда?
– Да, – посерьезнев, ответил супруг. – В тебе я уверен. Я знаю, что ты никогда меня не предашь и… И не изменишь мне, – добавил он, ощутив, непонятно даже как, что именно этих слов от него и ждет жена. – Ты никогда мне не изменишь, потому что ты на такое не способна. Дело не во мне, а в тебе. Ты не способна на предательство, на измену, – говорил он, глядя на успокаивающуюся его словами жену. – Я не ошибаюсь в тебе? – осторожно спросил он, когда черты ее лица разгладились, а блеск в глазах поутих.
– Нет, – твердо ответила Катенька. – Ты во мне не ошибаешься. Я никогда тебе не изменю. Ты можешь быть во мне совершенно уверен.
Она поцеловала мужа в щеку и вышла из комнаты. Странное дело, подумал Никита Сергеевич, оставшись один, что это с ней? Эх, ребеночка бы родить! Должно быть, оттого у нее и такие странные перепады настроения. Он вздохнул, еще раз пожалев о том, что несмотря на четыре года семейной жизни Бог до сих пор не дал им маленького. Вздохнул и еще раз, подумав о том, что, может, новый год принесет им долгожданную радость, перекрестился, посмотрев на большой образ Богородицы в углу, и погрузился на весь остаток дня в тихую задумчивость.
Примерно в таком же состоянии пребывала и Катенька. На Новый год их пригласили на бал к Поляковым, где, по сложившейся уже традиции, бывала «вся Москва», во главе с генерал-губернатором, и Катенька с ужасом думала, что может там столкнуться с Ковалевым. Как бы она себя ни уговаривала, ни стыдила, ни высмеивала – ничего не помогало. Противный внутренний голос все шептал и шептал, допытывался и допытывался. Предстоящий бал не радовал.
Обед подали несколько раньше и за ним супруги были не в пример грустны, погружены полностью в свои мысли, и в столовой царила непривычная тишина. Не та, в какой проходили обеды во время короткой размолвки, нет, теперь оба чувствовали, что думают о чем-то печальном, о чем-то сокрушаются, но ни он, ни она не решились поинтересоваться – о чем. Катеньке было стыдно признаться в своих мыслях, а потому она избегала расспросов, зная, что и Никита, в свою очередь, поинтересуется, о чем она думает. А Никита Сергеевич полагал, что грустят они об одном.
Правда атмосферу разрядил неожиданный визит Солдашниковых и тут только Катенька вспомнила, что сама же еще третьего дня приглашала их на обед. Вспомнила и устыдилась. Правда, и Варенька, и Антон Гаврилович были так оживлены, что без труда заразили своей радостью Карозиных. Конфуз сразу же позабылся, да и Карозины заметно повеселели.
– Давненько же ты у меня не была, Катенька, – пожурила подругу и дальнюю родственницу Варенька Солдашникова, когда обе они оставили мужчин за кофеем и сигарами, а сами прошли в малую гостиную.
– Прости меня, – заговорила Катенька, садясь на диван. – Столько всего случилось!
– Ну, рассказывай, да смотри, чтобы история была интересной, не то не прощу! – пошутила Варя.
Катенька и рассказала, причем не утаила от любимой подруги и о Сергее Юрьевиче, правда, ограничилась только тем, что, мол, это весьма приятный мужчина.
– А как он? – лукаво улыбнулась Варенька. – Ты-то ему приятной показалась?
– О чем ты, Варя! – воскликнула было Катерина Дмитриевна, но потом вспомнила их с Ковалевым прощание, его слова, его поцелуй, его взгляд… Покачала головой и вздохнула: – Да… Боюсь, что и…
– Катя! – в свою очередь воскликнула Варенька, живущая семейной жизнью только год, а потому, видимо, еще и сохранившая некоторые романтические представления. – Ну, Катя, это же так замечательно!
– О чем ты? – нахмурилась Катенька. – Ничего замечательного в этом нет! Я со стыда сгораю, как подумаю…
– Ага! Так ты, значит, думаешь? – многозначительно и почему-то обрадованно заключила Варенька.
– Варя, не о том, – снова вздохнула Катя. – Я вынуждена признать, что господин Ковалев произвел на меня самое благоприятное впечатление. Это правда.
