– Убийство? – удивился Виктор.
– Расслабьтесь, Легри, неужели вы принимаете меня за мальчика из церковного хора?
– И что дало ваше расследование?
– Говорить об этом пока рано. В самое ближайшее время я намереваюсь разослать приметы одного беглого постояльца.
– Какого постояльца?
– Он жил в номере над комнатой покойного, а вчера ударился в бега.
– Как его зовут?
– Мэтью Уолтер, американец. Не стройте иллюзий, Легри, на этот раз ваша просвещенная помощь мне не понадобится. Я почти уверен, что виновный у меня в руках. Могу дать вам совет – смотрите под ноги, даже если ваши рассуждения всегда разумны и уместны.
– Это что-то вроде приглашения к сотрудничеству?
– В этой истории множество противоречий, – взорвался Огюстен Вальми, пропуская мимо ушей намек на возможную координацию действий. – Она будто сошла со страниц очередного романа господина Жозефа Пиньо. Я допросил с пристрастием постояльцев и персонал, но положительного результата так и не добился. Как смерть тридцатилетнего азиата может быть связана с убийством британского денди, возомнившего себя на старости лет героем-любовником? Тем более что этот Форестер умер не сразу, его истязали, превратив лицо в кровавое месиво. Такое ощущение, что он выдержал допрос по всем правилам. Не говоря уже о воришке, который умыкнул две пары брюк – у какого-то торговца из Бристоля и у нашего англичанина, ныне превратившегося в хладный труп.
– Согласен, это уже наглость.
– Все эти фрагменты головоломки плохо складываются в общую картину, что не может мне нравиться. Всколыхнуть общественное мнение проще простого, тем более сегодня, когда мы наблюдаем наплыв журналистов, вьющихся вокруг этого никчемного человечишки, чтобы увеличить продажи своих газетенок. Вполне возможно, что я попрошу вас о каких-то услугах, господин Легри, но на вашем месте я не стал бы усиленно топтать мои клумбы.
Взгляд Вальми остановился на каком-то типе с выдающимся брюшком, который двигался прямо на них, уткнувшись носом в газету.
– Здравствуйте, господин Жанг, все выискиваете безделушки на экспорт?
Арчибальд Янг опустил газету.
– Янг, господин комиссар. Приветствую вас. А вы? Все выслеживаете хищника? Надеюсь, фланировать по улицам мне пока не запрещено?
– Ну разумеется, господин Жанг, разумеется. При том, однако, условии, что я в любую минуту смогу вас найти.
Арчибальд Янг скривился и повернулся к ним спиной.
– Кто это? – спросил Виктор.
– Один шотландец, торговец, постоялец «Отеля Трокадеро».
– Темная личность?
– Ни одного человека нельзя считать невиновным по определению.
Виктор приподнял шляпу и откланялся. Озабоченный Огюстен Вальми проводил его взглядом. «Беглый американец, воришка, таскающий чужие штаны, неуловимый лакей и этот детектив-любитель Легри, вечно путающийся под ногами, – многообещающая компания. Они мне вздохнуть не дают».
Тут он увидел на обшлаге рукава крохотное пятнышко.
«Нужно надеть другой пиджак».
Влажные от пота волосы прилипли к черепу, ладони тоже взмокли. Комиссар вздрогнул от отвращения, вытащил из кармана носовой платок и стал остервенело тереть им руки.
Фредерик Даглан, он же Уильям Финч, принял свое решение: из «Отеля Трокадеро» он никуда уезжать не станет. Бегство было бы сущей глупостью и превратило бы его в идеального подозреваемого.
О Боже, Ты меня любовью ранил,
И эта рана все еще дрожит…[53] —
прошептал он.
Витая в облаках поэзии Верлена, он толкнул какого-то господина, замешкавшегося в тамбуре двойной двери в третий из «Отелей Трокадеро». Котелок незнакомца покатился по земле. Фредерик Даглан поднял его, вернул владельцу и рассыпался в извинениях. Тот, упитанный субъект с круглым животом и внешностью коммивояжера, улыбнулся и представился:
– Арчибальд Янг, экспортно-импортные операции.
– Уильям Финч, из Бристоля.
Пока они обменивались банальными замечаниями о погоде, нормированной подаче воды и однообразного питания, Фредерик Даглан взирал наметанных глазом на физиономию собеседника. В наружности этого благодушного толстяка была одна интригующая деталь: его рыжеватые бакенбарды, в тон того же оттенка бороде и усам, выглядели столь безупречными, что казались накладными. Но самой сомнительной деталью были волосы. На голове этого субъекта, казалось, красовался парик. Фредерик задумчиво посмотрел, как тот сел в лифт. Кто он – один из детективов отеля? Шпик из префектуры полиции? Надо будет проверить. Даглан подозвал коридорного.
– Друг мой, скажите, в каком номере живет господин, который только что поднялся наверх?
Гедеон посмотрел на него невыразительным, тусклым взглядом.
– Нужно спросить у дежурного администратора, – ответил он.
Фредерик Даглан сунул ему купюру.
– Ну же, мальчик мой, мы с господином Янгом знакомы, я просто хочу предложить ему выпить со мной по рюмочке.
– Третий этаж, двадцатый номер, – тихо молвил Гедеон и бросился к какой-то даме, увешанной шляпными коробками.
Арчибальд остановился у двери своего номера и вставил в замочную скважину ключ.
«А вот и прославленный Уильям Финч, один из тех, кого этот кретин комиссар записал в подозреваемые. Прямо мелодрама какая-то, не иначе!»
Арчибальд хихикнул при мысли о скандале, вызванном кражей штанов у господина Уильяма Финча и обнаружением трупа с торчавшей из груди стрелой.
– Харизмы этому Финчу не занимать, такой и без облатки причастится. Никогда не полагайся на внешность, старина, – сказал он своему отражению в зеркале. – Может, сей джентльмен – вор? Как бы там ни было, если мне кто-то и причинит хлопоты, то уж явно не он. Вечером придвину к двери кресло. А теперь мне срочно нужен воздух!
Он избавился от накладных усов, бакенбардов и бороды, а также снял с себя всю одежду, предварительно вытащив из кармана единственный предмет, связывавший его с прошлым – «обезьяний кулак»[54], служивший ему талисманом.
Глава восьмая
В тот же день, после полудня
У подножия холма Шайо Виктор решил передохнуть в парке, изрезанном извилистыми тропками, засаженном густым самшитом и приземистой гортензией. Он с наслаждением вдохнул прохладу фонтана, устроенного посреди миниатюрного озера на краю японской экспозиции, и украдкой взглянул на дюжину гейш, бесстрастные лица которых не говорили ни слова о том, насколько смешными им казались толпившиеся вокруг ротозеи. Легри улыбнулся им и направился по набережной Дебийи к мосту Альма, за которым начинался Старый Париж. Он пребывал в прекрасном расположении духа – Эдокси Аллар определенно оставила в театре «Эдем» свой адрес.
Сразу за крепостными стенами ворот Сен-Мишель он столкнулся с часовым в казакине из буйволовой кожи и с копьем на плече. «Надеюсь, этот аксессуар у него из картона», – подумал Виктор, бросив взгляд на вооруженных до зубов солдат, стоявших на посту. Во все стороны расходились напоминавшие сороконожек очереди, состоявшие из зонтов, котелков, канотье и украшенных цветами дамских шляпок, без всякого перехода попадавших из Средневековья в эпоху правления Людовика XIV. И повсюду сновали карманники, твердо решившие пополнить свои закрома. Чтобы совершить путешествие через века, на Выставку съехались гости из туманного Альбиона, с бельгийских дюн, из аргентинских пампасов и со всех городов, разбросанных по поверхности планеты.
Выйдя на площадь Пре-о-Клер, Виктор тут же оказался в окружении дам в средневековых головных уборах, пажей, благородных господ в камзолах и оборванцев, фланировавших между домами с островерхими крышами и высокой башней Лувра. Он застыл в нерешительности. Как выкурить Эмабля Курсона из его логова в этом беспорядочном лабиринте, населенном персонажами, которые будто сошли толпой со страниц школьного учебника? Коридорный говорил, что тот работает в какой-то забегаловке. Горшок… Горшок с чем? Надо во что бы то ни стало найти этот чертов горшок!
Легри не стал сворачивать на улицу Рампар, а вместо этого направил стопы по Вьей-Эколь. Строители, возводившие этот город, который выходил за рамки времени, хронологией не заморачивались: справа высился дом, где в 1622 году родился Мольер, к нему примыкало жилище алхимика Николя Фламеля, ставшего каллиграфом и миниатюристом за двести лет до того, как прославленный автор комедий появился на этот свет. Затем вновь вступал в свои права XVII век в виде дома Теофраста Ренодо, предтечи журналистики, который в 1631 году выпустил первый номер «Ла Газетт» – скромного печатного листка, повествующего о новостях французской и международной политики.
Посетители не скрывали энтузиазма. Родители изливали на своих чад уроки истории, оставлявшие тех совершенно равнодушными. Вожделение отпрысков неудержимо подталкивало их к продавцам пирожков, вафель и леденцовой карамели. Взрослые толпились вокруг магазинчиков, торговавших сувенирами. Вскоре буфеты, скатерки для пианино и каминные колпаки с боем уступили место фаянсу, кувшинчикам, сервизам и расписным тарелкам Старого Парижа.
