— Как идет звук отсюда, в какую сторону? — спрашиваю я Анну.
— Вправо-влево по дороге… — задумывается она. — Немножко вниз, до той горы…
Я с ней соглашаюсь. И делаю вывод: до холмов Юстинианы отсюда никаких звуков, даже очень громких, долететь не может.
Зато до нас отчетливо долетают голоса двух монахов, которые толкают телегу прямо к воротам склада. Они гудят что-то — мне, конечно, непонятное, но я отчетливо различаю одно слово.
«Драко».
Анна лежит на траве ничком, закрывая голову руками. Потом все-таки переводит.
— Они говорят — кормить дракона… Это не монастырь. Это что-то совсем другое. А нельзя ли нам отсюда уйти, а то он сожрет наших лошадок?
— Конечно, мы уйдем, — говорю я. — Только одно: где у них тут кладбище?
— Под стеной… Да вон же оно.
Мне не нужно долго рассматривать это место, чтобы понять: на кладбище давно уже никто не рыл землю.
— А если умерли люди, верящие в другого бога? — наконец, интересуюсь я.
— Тогда их закопают где угодно, — пожимает плечами Анна и смотрит на меня с робкой надеждой: ты же не хочешь, чтобы тебя закопали вне ограды кладбища?
И мы ползем вверх, к лошадям.
«Где угодно», думаю я. «Звук. А, кажется, понятно».
В лесу тихо. Похоже, облава закончена — иначе нас давно уже нашли бы.
Этот длинный гребень, разделяющий две дороги, заканчивается каменистым мысом, тем самым, где развилка — наша с Прокопиусом дорога сворачивает на ту, которая приводит к монастырю, а сам мыс — этакая каменная полка над головами… Туда, вверх, есть короткая и неплохая дорога.
— Не надо, — говорит Анна не очень уверенно.
— Посмотри на лошадей, — говорю я. — Они спокойны. Ни одного зверя нет вокруг. Мы только взглянем.
— А кирками мы будем отбиваться?
— От кого, моя дорогая?
Но то, что лошади чуют наверху, им не только не нравится — оно приводит их в ужас.
Да ведь мы были в этом месте на пути в Юстиниану — здесь, где пещера Тифона, и дерево с трепещущими платочками. А перед пещерой, помнится, были кусты, деревья.
Чир дрожит и пятится.
Страшный запах гари. Никаких кустов или зелени. Черные, обугленные ветки, превратившиеся в пепел кустики травы. Черная земля под ногами.
И только дерево, нетронутое, застыло на обрыве. Тряпочки и ленточки на месте — вон он, шарфик Зои, слегка запылившийся и поблекший.
И какие-то черные, жирные мухи вьются стайкой.
Мы уводим лошадей в лес, они успокаиваются. Я отвязываю кирки и лопаты.
— Что с тобой происходит! — отчаивается Анна, в ужасе глядя под ноги. — Это она тебя таким сделала, я знаю. Иесу Кристе… Ты что, хочешь с этой киркой идти в пещеру? Тебе надоело жить?
— Никоим образом, — говорю я, вдыхая острый запах гари и рассматривая землю под ногами. — Более того, в пещере нечего делать с киркой. Ну-ка, постой здесь…
Никакой пещеры вообще нет, конечно. Есть здоровенное углубление, в нем валяется какой-то мусор, здесь даже огня не было. Конечно, если этот Тифон захотел бы выползти из горных глубин наружу, ему только нужно было поднапрячься и выломать изнутри пару камней, но я ему снаружи помогать в этом не собирался и искал нечто иное. И в пещере его не нашел.
Тишина, черный ужас, Анна стоит посреди него, обняв себя руками, и смотрит на меня, сморщившись. Кирки и лопаты лежат у ее ног.
— А, ну конечно — мухи. Здесь.
Я втыкаю кирку в землю под скалой.
— А вот этого тебе лучше не видеть, — говорю я ей.
И первым же ударом натыкаюсь на что-то мягкое, а вот и обрывок одежды.
— Я, между прочим, помогаю лекариссам в храмовой больнице, — говорит она мне обиженно. — Может быть, видела побольше твоего.
Что ж, может быть, она и видела людей, которых привезли с пожара, хотя везти их было уже некуда и незачем. Как вот этого.
Коричневый червяк выползает из-под кирки, Анна, не глядя на него, тоже берется за дело.
Три пары босых обугленных ног. Мы роем в другом месте, я прислушиваюсь: нет ли звука копыт. Анну беспокоят совсем другие звуки, но все тихо, только шуршат камешки под железом.
Эти лица, с прилипшими к ним сожженными тряпками, и правда лучше не видеть. Но я смотрю не на лица, а чуть ниже. Железные нагрудники, шейные пластины… Откуда они у трех солдат из народа арабийя? Почему я эту броню не видел вчера, когда встретил их в узком ущелье?
Все, пора закапывать. Анна дрожит.
— Убежали от монахов и прибежали прямо к дракону, хорошенькое дело, — говорит она. — Бедненькие. Ты, конечно, никому об этом не скажешь, я надеюсь?
Конечно, я не скажу.
Я вспоминаю лицо одного из них, кто увидел меня в ущелье… да попросту выследил, запер… узнал… назвал по кличке, известной, может быть, многим в халифате: Сакр. Ястреб. Но многие ли там вдобавок знают меня в лицо? Вот теперь он не расскажет мне никогда, как же у него это получилось.
Бросаю прощальный взгляд на шарфик Зои, трепещущий на ветру над обрывом. Анна нервно оборачивается на зев пещеры. Кругом — никого.
Теплый сумрак, чистый воздух под сводами деревьев в ущелье. Которое сплошь истоптано копытами.
— Так, ты, возможно, заработала сегодня себе жеребенка, — говорю я.
— Ты шутишь, конечно, — горько отвечает она.
Пауза, мягкий стук копыт.
— Кто из них двоих дракон, вот вопрос, — размышляет Анна вслух, проезжая под низкими ветвями. — Как бы не Ясон. Он очень странный. А она тогда… Какой кошмар, слушай. Тебе и правда надо к ней идти? А ты смог бы отказаться?
— Могу тебе сказать, что дракон не один, их три, — говорю я рассеянно. И Анна с удивлением замолкает, посматривая на меня.
Ясон, кривя тонкие губы слишком большого рта в складках голой кожи, застает меня за туалетом (смываю пыль, гарь, запах жуткой смерти), с почтением вытирает меня и критически осматривает — так, будто сейчас пойдет продавать меня на таком же рынке рабов, с которого сам, возможно, когда-то был привезен в Город.
А вот он еще и намазывает меня какими-то ароматными маслами в самых интимных местах. И приглашает за собой в сиреневые сумерки, к дому Зои.
Зои, которая лежит на скамье в саду, в руке у нее чаша с вином. Виноградник «Филопотий», вино ее семьи. От него голове легко, в ней кружатся звезды. «Ты пил ее яды? С тобой что-то будет теперь происходить».
Оно происходит. Я смотрю ей в глаза, они безмятежны. Она знает, что я здесь, что нам никто уже не помешает.
Я протягиваю ей амулет, затянутый в засохшую кожу:
— Прости. Этот крик, беготня… Я схватил его тогда со стола, думал, что он мой. А мой, оказывается, висел на шее.
Зои медленно, медленно улыбается:
— Ах, конечно. Так ты… взял его сам, по доброй воле? Ты держал его в руках? Тогда — не может, не может не получиться… Пойдём. Ясон позаботился и о моих ароматах тоже.
Наши шаги по мрамору пола, она прикасается ко мне плечом.
— Где ты был, Нанидат Маниах? Куда ездил со своей милой девочкой? Я жутко боялась, но молчала. Устроить этим воителям новый скандал, за то, что вас не увидели и не остановили — это уж слишком, не два же дня подряд. Потом услышала звук копыт, успокоилась… До чего я дошла — узнаю стук копыт твоего черного чудовища! И это — я! Так куда же ты ездил?
— Охотился на дракона, — тихо говорю я. Звезды в голове кружатся все быстрее.
— Нет никакого дракона, — улыбается Зои. — Ты что же — думал, что я отдам своих мальчиков дракону? Что за чушь.
Я уже был на этом ложе, возле этого стола, со странными сосудами, странными книгами.
Зои бросает на него амулет, потом медленно, медленно снимает мой: «пусть они полежат рядом, как и мы».
Мы ведь уже знаем друг друга до последней складки кожи, мой торговец шелком, который командовал тремя тысячами воинов. А вот — так мы делаем в храмах, в знак любви. Это называется — поцелуй. Попробуй сам. Видишь, какие у нас обоих теплые губы. Твоя лекарская наука тебе об этом не рассказала? Я могу, значит, тебя чему-то научить? Тогда смотри, что делает поцелуй — здесь, и здесь.
Потом… ее тихий возглас, слово, которое я запомнил, но смысл его осмелился узнать позже, гораздо позже: «О, сладость!»
Уплывает голова, в ней среди звезд несутся искры драконьего огня, горят его золотые, как у Зои, глаза, ароматы плывут по комнате, амулеты рядышком лежат на столе.
— Какое короткое имя, — шепчу я, держа в ладонях ее затылок — беззащитный, с двумя бугорками косточек. — Просто Зои.
— Если бы мы встретились не здесь, если бы это было в городе моих предков, — говорит она еле слышно, — у меня было бы и второе, более длинное имя. Это Афины, я из Афин. Там, где была академия, а большее ее нет, и город как бы уснул. Это у них здесь — только одно имя. Да, короткое. А в Афинах в некоторых домах есть и имя семьи. Если оно есть — мы не исчезаем. Нас тогда помнят. Если бы мы встретились там и тогда, то я сказала бы тебе: ты будешь помнить Зои Далассена.
