— Нет, это ты можешь из головы выбросить. Она-то как раз уверена, что Ив понял намек и исполнил ее желание.
— Как так? — недоуменно допытывался Хью. — Ты-то откуда все это знаешь?
— Дело в том, что она подарила ему золотое кольцо. Ценность невеликая, но это знак благодарности. Императрица сочла, что он оказал ей услугу. Он хотел отказаться, но духу у бедняги не хватило. И я его понимаю — он же не мог ничего сказать в открытую, да и ей не с руки было затевать такие разговоры. Ив и принимать этот дар не хотел, и отказаться не смел. Он намерен избавиться от кольца, как только сможет сделать это без опаски. Благосклонность императрицы недолговечна, он понимает, что скоро она к думать о нем забудет… Но, так или иначе, она не подсылала другого убийцу, потому как не видела в том нужды.
— Да, — пробормотал Хью с кислой усмешкой, — Иву от всего этого радости мало. Да и нам с тобой тоже — не так-то просто будет ему помочь.
За разговором друзья дошли до дверей дома, где они остановились. Безоблачное холодное небо было усыпано мириадами звезд. Тьма еще не сгустилась, и они казались совсем крошечными. Наступала ночь, для Хью Берингара последняя ночь в Ковентри. Дома его ждали дела, которые нельзя отложить в долгий ящик.
— Кадфаэль, прошу тебя, обдумай все еще раз. Я ведь не хуже тебя самого понимаю, чем ты рискуешь. Это будет не простая прогулка — съездил да назад воротился. Тот, кто вмешивается в такие дела, может запросто сгинуть, так что и концов не сыщешь. Возвращайся-ка лучше со мной, а наладить дальнейшие поиски я попрошу Роберта Горбуна.
— Времени нет, — возразил Кадфаэль. — Сердцем чую, Хью, что выручать надо не только моего сына. Опасность близка, и мешкать нельзя. Раз уж я — к добру ли, к худу ли — оказался в центре событий, как я могу повернуть назад? Но все же и ты в чем-то прав. Да, я еще раз хорошенько подумаю обо всем, перед тем как мы расстанемся. Посмотрим, что принесет нам утро.
Утро принесло новые тревоги. Причт, братья и прихожане выходили из храма по окончании мессы, когда по камням приоратского двора застучали конские копыта. Всадник остановил взмыленного, едва не загнанного коня прямо перед епископом. Бока лошади вздымались и опускались, от ноздрей в морозном воздухе поднимался пар. Усталый гонец вцепился обеими руками в переднюю луку и чуть не вывалился из седла, чудом удержав ноги в стременах. Он, продолжая держаться за седло, — видать, боялся, что упадет, — низко и почтительно, как мог, склонил голову.
— Достойный лорд, простите… Императрица, моя госпожа, прислала меня с известием. Она благополучно добралась до Глостера со всей своей свитой, кроме одного человека. Скверное дело, достойный лорд. По пути…
— Отдышись немного, — прервал его Роже де Клинтон. — Даже дурные вести могут подождать. Принесите ему попить, — бросил епископ кому-то из стоявших рядом. — Согрейте вина, но и сейчас, сюда, принесите чашу. И займитесь лошадью, пока бедная животина не пала.
В то же мгновение чья-то рука потянулась к свисавшей с морды коня узде. Кто-то со всех ног пустился за вином, а епископ сам подставил крепкое плечо под правую руку гонца. Только теперь тот разжал пальцы и отпустил седло.
— Пойдем-ка внутрь. Тебе надо отдохнуть.
Гонца довели до ближайшей кельи, где он с благодарным вздохом повалился на топчан одного из братьев. Хью Берингар, по собственному опыту знавший, каково скакать многие мили без продыху, ловко стянул с измученного воина тяжелые сапоги.
— Милорд, — продолжил гонец свой рассказ, — в Эвешеме мы пересели на свежих лошадей и поехали дальше. Весь день до сумерек мы провели в пути и к ночи рассчитывали быть в Глостере. И вот вечером, близ Дирхэрста, когда мы, растянувшись, ехали по лесной дороге, на нас налетел вооруженный отряд. Нападавшие выскочили из леса, ударили нам в тыл и, захватив одного из наших, ехавшего последним, скрылись в темноте. Все произошло так быстро — мы и ахнуть не успели.
— Кто это был? — воскликнул, почуяв недоброе, Кадфаэль. — Имя?
— Ив Хьюгонин, один из сквайров государыни. Тот самый, у которого вышла стычка с де Сулисом, ныне покойным. Достойный лорд, его схватили люди Фицроберта, ибо подозревают в убийстве этого самого де Сулиса. Тут сомневаться не приходится. Они схватили Ива в пику государыне, взявшей его под свое покровительство. — И вы не попытались его отбить? — нахмурясь, спросил епископ.
— Погоню мы наладили, да все без толку. Кони под ними были свежие, да и этот лес они, видать, знают как свои пять пальцев — ровно сквозь землю провалились. А когда мы известили о случившемся государыню, она приказала мне без промедления скакать к вам. Бесчестное деяние, достойный лорд, ведь безопасное возвращение с этого совета было обещано всем.
— Я немедленно дам знать королю, — решительно заявил епископ. — Он прикажет Фицроберту освободить этого юношу, как в свое время приказал отпустить графа Корнуэльского. Филипп своеволен, но он послушался короля тогда, послушается и теперь, несмотря на всю свою злобу.
«Послушается ли? — размышлял между тем Кадфаэль. — Да и захочет ли Стефан хоть пальцем пошевелить ради какого-то сквайра из враждебной партии, невиновность которого вовсе не была доказана. Король не стал его задерживать и отпустил по требованию императрицы, а теперь, надо полагать, ей и предоставит вызволять пленника. А что предпримет она? Уж во всяком случае все свое войско на Фицроберта не двинет, да и вообще лишнего шага не сделает. Она считает, что признала услугу Ива, отметила ее и теперь они в расчете. С глаз долой — из сердца вон. Недаром юноша держался в хвосте колонны, от нее подальше».
— Я думаю, — продолжал гонец, — что их лазутчик следовал за нами всю дорогу. Он вызнал, где едет нужный им человек, и сообщил своим. Они устроили засаду у поворота, в густых зарослях. Все произошло в одно мгновение.
— И это случилось близ Дирхэрста? — переспросил Кадфаэль. — Уж не в тех ли краях, где нынче правит Фицроберт? Далеко ли оттуда его замки? Видать, не зря он уехал из Ковентри спозаранку — торопился подготовить засаду. Не иначе как задумал это с самого начала, как только понял, что Ива ему на расправу не выдадут.
— До Криклейда будет миль двадцать, ну а до Фарингдона и того больше. Но неподалеку, в Гринемстеде, у него есть новый замок, тот, что он недавно отбил у Роберта Масара. Это менее чем в десяти милях от Глостера.
— Ты уверен, — нерешительно спросил Хью, с опаской поглядывая на Кадфаэля, — что они… действительно взяли его в плен?
— Само собой, — ответил гонец с прямотой смертельно уставшего человека. — Он был нужен им живым, а не то уложили бы на месте. Зачем им скакать невесть куда с мертвым телом. Да в последнее время они и не больно рвутся проливать кровь, ведь почитай у каждого есть родня и в том и в другом лагере. Если родичи убитого возмутятся, с ними хлопот не оберешься. Нет, они его не убили — на сей счет тревожиться не стоит.
Гонца отвели в приорские покои перекусить и отдохнуть, а епископ отправился в свою резиденцию, чтобы срочно написать письма и отослать их с нарочными в Оксфорд и Мэзбери. Станет ли заниматься этим делом Стефан — неизвестно, но в любом случае следовало известить и его, и пребывавшего в Девизесе дядюшку плененного юноши, ибо при дворе императрицы этот барон пользовался некоторым влиянием. Нельзя было пренебрегать ни малейшей возможностью.
Кадфаэль долго молчал, вглядываясь в удрученное лицо Берингара, а потом вздохнул и сказал:
— Теперь мне придется выручать не одного, а двух пленников. Если у меня и были сомнения насчет того, что мне делать, то теперь их не осталось. Это знак свыше.
— Но я все равно не могу отправиться с тобой, — невесело отозвался Хью. — Ты в ответе за все графство. Достаточно и того, что один из нас пренебрегает своими обязанностями. Но не оставишь ли ты мне эту добрую лошадку, Хью?
— Непременно, но с одним условием. Обещай мне вернуть ее — и вернуться сам.
За воротами приората они распрощались. Хью и три его оруженосца отправились на северо-запад той же дорогой, какой приехали. Кадфаэлю предстоял путь на юг. Перед тем как сесть на коней, друзья крепко обнялись, но, разъехавшись каждый в свою сторону, пришпорили коней и больше не оглядывались. С каждым ярдом связывавшая их нить растягивалась и становилась тоньше. Она превратилась в волосок, в паутинку, но так и не порвалась.
Поначалу Кадфаэль ехал, не замечая ничего вокруг, ибо был полностью поглощен невеселыми раздумьями. Другая нить, нить, связывавшая его с обителью, оборвалась в тот миг, когда он свернул на юг. Приняв окончательное, нелегко давшееся ему решение, монах испытывал и облегчение, и страх.
Облегчение, непривычное чувство свободы, осознание возможности ехать куда угодно и делать что угодно пришло первым, и лишь потом подступил страх. Страх понимания того, что он сознательно, зная, на что идет, стал отступником. Единственным искуплением этого греха могло стать спасение Оливье и Ива. В противном случае ему не может быть оправдания.
