«Знай, ты действуешь сам, без моего разрешения и благословения», — сказал на прощание Радульфус. Расставшись с Хью и пустившись в путь самостоятельно, Кадфаэль нарушил обет, отрекся от братьев и остался один. Все это следовало осознать, осмыслить и принять как свершившийся факт. Сейчас, как и в первую половину жизни, он был хозяином своей судьбы. Правда, он добровольно поступился свободой, обретя пристанище и покой в обители, — но что поделаешь. Видать, ему на роду написано на склоне лет вновь пожить в миру. Дай Бог, лишь недолгое время. Приведя в порядок свои мысли, Кадфаэль встрепенулся, огляделся по сторонам и вновь принялся размышлять, но на сей раз о предстоящем ему деле.
Итак, нападение на кортеж императрицы произошло близ Дирхэрста. Именно там Ив был отрезан от спутников и схвачен. Строго говоря, прямых доказательств того, что это дело рук Фицроберта, не было, однако кому другому такое могло прийти в голову? Филипп, как всем известно, был разгневан на юношу, хотел посчитаться с ним, а как раз в тех краях у него три замка и немало соратников. Только он, уверенный в своей силе, мог решиться на такой дерзкий налет. Правда, скорее всего, даже он не отважился бы везти пленника далеко — вдруг все же выследят, догонят и отобьют. Нет, скорее всего, его заточили в одном из замков. А самый ближний замок, по словам гонца, находится в Гринемстеде. Кадфаэль не очень хорошо знал те края, но он подробнейшим образом расспросил посланца Матильды.
Дирхэрст располагался в нескольких милях к северу от Глостера, а Гринемстед — примерно на таком же расстоянии, но только к юго-востоку. Тамошний замок гонец называл Масардери, по имени семейства Масаров, владевшего им с тех пор, как по повелению Вильгельма Завоевателя была проведена земельная перепись, названная Книгой Страшного суда. В Дирхэрсте находился приорат, принадлежавший аббатству Святого Дени. Остановившись там на ночь, он, возможно, сумеет узнать побольше о здешних делах. Время нынче тревожное, и местные жители наверняка держат ухо востро. Ради собственной безопасности им приходится быть в курсе того, что затевают их лорды.
Рассказывали, что замок Масардери был заложен, когда Вильгельм Завоеватель пожаловал эти земли Хэйскоту Масару, почти сразу после проведения переписи. Поначалу крепость была деревянной, и лишь со временем появились каменные укрепления, теперь, надо полагать, внушительные. Фарингдон был воздвигнут всего за несколько недель и попал в осаду прежде, чем его успели достроить. Наверняка там не было других оборонительных сооружений, кроме земляных валов и частокола, — их просто некогда было возвести. Едва ли Ива повезли в столь дальнюю и ненадежную цитадель. Да и Криклейд, независимо от прочности его стен, находился далековато от места похищения. Гринемстед, как ни крути, ближе всего.
— Что ж, — решил Кадфаэль, — перво-наперво отправлюсь в Дирхэрст, глядишь, там кое-что и разузнаю.
Ехал он, не останавливаясь на отдых, и намеревался продолжать путь до самой темноты. Монах не взял с собой никакой снеди и подкреплял свои силы тем, что распевал псалмы, сидя в седле. На несколько миль компанию ему составили купец с работником, тоже ехавшие верхом. Торговец всю дорогу тараторил без умолку, но у Кадфаэля в одно ухо влетало, а в другое вылетало. Время от времени монах кивал, давая понять, что заинтересован услышанным, но мысли его витали в долине Темзы. По приближении к Страффорду купец и слуга свернули в город, и Кадфаэль снова остался без попутчиков. Впрочем, встречные на дороге попадались частенько, и все они почтительно приветствовали бенедиктинского монаха. Путь был оживленным и относительно безопасным.
Уже смеркалось, когда Кадфаэль добрался до Эвешема, и тут внутри у него неожиданно похолодело. До сих пор он считал само собой разумеющимся, что вправе явиться в любую бенедиктинскую обитель и рассчитывать, что его примут как брата. Но ведь, нарушив обет повиновения, он сам лишил себя этого права. По существу, даже ряса ему более не принадлежала — разве что орден мог оставить ее из милости, дабы было чем прикрыть наготу.
Явившись в приорат, Кадфаэль попросил соломенный тюфяк и место в общей спальне странноприимного дома, пояснив, что ему не пристало пребывать среди братии, ибо на него наложена епитимья, каковая будет снята лишь по окончании покаянного паломничества. Это было близко к правде настолько, насколько он мог себе позволить. Брат — попечитель странноприимного дома, человек учтивый, ни возражать, ни задавать лишних вопросов не стал. Предложив новоприбывшему, если он хочет, исповедаться и причаститься, он ушел, а Кадфаэль отвел лошадь на конюшню, напоил, вычистил и задал ей корму. Вечерню и повечерие он отстоял в укромном уголке нефа, из которого, однако, был хорошо виден алтарь. От церкви он пока еще отлучен не был, но на протяжении всей службы ощущал гнетущую пустоту. Гнетущую физически, словно тяжкая ноша.
К полудню следующего дня Кадфаэль добрался до лесов, обступивших долину Глостера. Здесь, в центральных графствах Англии, леса были густы и богаты дичью. И где-то здесь, в этих щедрых охотничьих угодьях, Филипп Фицроберт устроил охоту на человека. Охоту, в результате которой Эрмина, отважная Эрмина, лишилась не только мужа, но и брата.
Монах оставил Тьюксбери по правую руку, направляясь в сторону Глостера самой прямой дорогой — той, по которой, надо полагать, недавно проехала императрица со свитой. Леса обрамляли широкие, ровные дороги. У поворота, в густых зарослях — так говорил гонец. Путешествие близилось к концу, и императрица, наверное, приказала ехать побыстрее, чтобы поспеть до темноты. Колонна растянулась, арьергард малость поотстал, и нападавшим, ударившим с обеих сторон, легко удалось отсечь и пленить одного человека. Где-то здесь все это и случилось, но за две ночи наверняка исчезли даже следы, оставленные конным отрядом. С южной стороны дороги сквозь деревья пробивался свет — за полоской леса показалась прогалина. Кто-то облюбовал это местечко, расчистил и раскорчевал для себя участок да здесь и поселился. В тени деревьев стояла окруженная дощатым забором хижина, а чуть поодаль виднелся хлев, откуда доносилось мычание коровы. Хозяин дома, ковырявшийся в земле, заслышав неторопливый цокот копыт, выпрямился и опасливо глянул на дорогу, крепко сжимая в руке лопату. При виде бенедиктинской рясы он облегченно вздохнул и, когда Кадфаэль подъехал примерно на дюжину ярдов, сердечно приветствовал его:
— Добрый день, брат.
— Да благословит Господь твои труды, — отозвался Кадфаэль и, повернув лошадь в просвет между деревьями, подъехал поближе.
Земледелец отложил лопату в сторону и отряхнул руки. Судя по всему, он был не прочь оторваться от своей работы да посудачить о том о сем с проезжим, благо тот монах, а стало быть, не опасен.
Коренастый, плотно сбитый мужчина с морщинистым, будто грецкий орех, загорелым лицом и острыми голубыми глазами, видимо, жил на своей заимке один — ни из хижины, ни из сада не доносилось человеческих голосов.
— Ты, я гляжу, живешь тут настоящим отшельником, — заметил Кадфаэль. — Неужто порой не тоскуешь без компании?
— Нет, брат, мне в одиночку милее. Ну а коли все-таки заскучаю, так у меня сын есть. Он женат и живет в Хардинге, всего-то в миле отсюда. То я к нему наведаюсь, то он ко мне, да и внучата меня по святым праздникам навещают. Так что я не совсем без компании, ну а на людях жить — это не по мне. А ты, брат, далеко ли путь держишь? Скоро ведь стемнеет?
— Небось в Дирхэрсте для меня найдется ночлег, — добродушно отозвался Кадфаэль. — А неужели, приятель, у тебя не бывает хлопот с теми молодцами, что тоже прячутся по лесам, но совсем по другой причине?
— Я живу трудом своих рук, — доверительно ответил поселянин, — и мой скромный достаток для разбойников не добыча. Тем паче по дороге частенько ездят люди, у которых есть чем поживиться. Да и вообще лиходеи нечасто здесь появляются — место-то для засады не самое лучшее.
— Это как поглядеть, — пробормотал Кадфаэль и внимательно посмотрел на собеседника. — А скажи-ка, приятель, слышал ты, как две ночи назад здесь проехала целая орава всадников? Примерно в то же время, что и сейчас, может, на часок попозже. Они в Глостер направлялись.
Селянин замялся, в его прищуренных глазах появилось настороженное выражение.
— Ну видел я, как они проехали, — сказал он наконец. — Разумный человек все примечать должен. Тогда я понятия не имел, кто это едет, а теперь знаю. То была императрица, та самая, которая чуть не стала нашей королевой. Она возвращалась из Ковентри с совета, что собирали лорды-епископы, к себе в Глостер. Но простому человеку вроде меня лучше держаться подальше что от ее юбок, что от мантии короля Стефана. Мое дело поглазеть, как такие важные особы проезжают мимо, да поблагодарить Господа, когда они проедут.
