его в скважину он зачем-то приложил к нижней губе цилиндр и дунул. Сиплый звук на мгновение всколыхнул воздух и неожиданно, будто мазнуло по лицу мягкой кистью. Он звонко чихнул, еще и еще раз, прикрыв нос ладонью.
Маленький замок, висевший на квадратных проушинах, и цветом и формой напоминал печатный пряник-лошадку. Саня приладил ключик в скважину и заветная дверь отворилась.
Ожидать что-то роскошнее привычного хостела он не смел. Но и в крысиной норе оказаться не рассчитывал. А вот же пришлось.
Комната, даже не комната — каморка. Ни тебе паркета-ламината, ни линолеума — доски! Крашеные доски на полу, у окошка, зашторенного жалюзи, дешевая кровать из Икеи. Вместо шкафа напольная вешалка с полуметровой штангой. Интерьер так себе, не барский. Санек рухнул спиной на кровать и матрац ему понравился — мягонький. Оклеенная дешевыми обоями под газеты, комнатка выглядела не празднично. Но это была отдельная жилплощадь, а не верхняя койка в хостеле. Потому решение напрашивалась само собой — беру!
Довольный квартирант привстал на кровати и глянул во двор: внизу, похожая на циферблат, сверкала на солнце жестяная крыша то ли башни, то ли карликовой трубы. Довольный он снова откинулся на подушку и взял с подоконника книгу.
«Пособие по разведению и содержанию грифонов», — прочел равнодушно, пролистнул под пальцем за секунду и, зевая, кинул на прежнее место. Книги его не занимали. Читать в свои двадцать он не любил, да и писал так, что Ворд краснел от возмущения. По русскому на ЕГЭ при пересдаче еле-еле баллов наскреб: «Нафига эта грамотность, я ж не в писатели готовлюсь». Не определился пока Александр Невзорович кем быть, а вот как жить намечтал давно — респектно. Для того и в Питер приехал.
Коренастый, красномордый бригадир каменотесов отчего-то сегодня был трезв и оттого же зол, как оголодавший клоп. Он метался по площадке с готовым ритуальным товаром, выкрикивая: «В мраморную пыль! В пепел!» А дальше затейливо и нецензурно, — за что, наверное, и получил свое прозвище «матрица» от здешнего настоятеля, да так и приклеилось оно, как жвачка к подошве — и хочешь соскрести дочиста, да хрен! Причиной его ярости стал гранитный обломок, прикрытый ветошью, о который Матрица умудрился споткнуться. Камень лежал посреди двора. А должен был в контейнере у стены. Ну, да! Недоглядел Санек и теперь от начальственного гнева прятался за мужиком с бабочкой на шее, вернее за его надгробьем. В такие минуты лучше не отсвечивать, а то и вправду шмальнет напалмом и поминай, как звали. Кто ж знал, что бригадир явится с самого утра трезвый и нарушит все планы. А планы у Сани были такими: пока солнце и светло отдать должок Евлампии Селёдкиной, подновить могилку. Надо ж долг отдавать. Сам-то он уже неделю барствовал в пустой квартире. Наслаждался тишиной и покоем отдельного бытия. Вот и теперь в его кармане лежал пластиковый пузырек на пятьдесят миллилитров — аж за шесть сотен! — моментально сохнущей краски.
Проскочив сквозь группу женщин в платках и юбках до пят, что толпились возле храма, Он шмыгнул в кладбищенскую сень. Огромные деревья, образуя купол где-то на высоте птичьего полета, нежно шелестели вновь народившимися листочками, совершенно презирая тлен и прах, что питал их корни.
Саня быстро нашел могилку и тут же принялся выдирать сорную траву из ее середины. Все что вырвал, собрал в кучку и бросил неподалеку, к ржавой ограде, за которой покоился с миром всеми забытый дореволюционный покойник.
Наконец, наступил самый главный момент. Отерев о штаны руки, юный реставратор с нескрываемым любопытством приподнял файлик, по — прежнему болтавшейся на кресте, — чем черт не шутит, — а вдруг там и вторая дата образовалась! Но нет. Все, как и было. Саня сорвал объявление, сложил вчетверо и сунул в карман штанов. Из другого достал пузырек и кисточку, но вдруг вспомнил, что забыл растворитель. Бежать назад к Матрице в лапы, так потом и не вырвешься! Скинув футболку, он обильно поплевал на нее и потер центр креста. Буквы вроде стали яснее. «Не переживай, Серёдкина-Селёдкина, все будет ок!» — подбодрил сам себя с улыбочкой и, открутив крышку, быстро окунул в содержимое пузырька тонкую кисточку.
«ЕВЛАМПИЯ СЕЛЁДКИНА 1886», — вывел старательно белой краской и замер.
— Твою пасть! — взвыл он, и тучи голубей тотчас взмыли из-под крон и с оградок. — СеРёдкина!
Указательным пальцем мазила пытался стереть букву «Л», но краска мгновенно схватилась, как и обещал производитель. Санек дерну футболку с плеча, сунул в рот ее край, яростно пожевал и, натянув на указательный палец пропитанный слюной трикотаж, попробовал исправить положение. Тёр аккуратно, долго, но бесполезно. Импортная краска стояла намертво!
— Тьфу, ты, — плюнул он на могилу с досады и закупорил пузырек. Ненужную кисточку, с застывшей на кончике белой каплей, бросил тут же.
Негромко матерясь, натянул футболку. Мокрое пятно холодило живот и ощущение это было непреодолимо гадким, какого прежде он никогда не испытывал, даже насквозь промокая под осенним дождем.
Как-то не задался сегодняшний день. Проклятая буква впилась в камень и ни растворитель, ни нож не смогли ее сковырнуть. Саня старался изо всех сил: скреб, тер, потом повторял все заново и, наконец, сдался — стоял и тупо пялился на крест, под которым теперь лежала не Серёдкина, а какая-то неведомая Селёдкина неизвестно когда скончавшаяся в еще царском Санкт-Петербурге.
А что если баба заявится на могилу и увидит, что ее родственницу «перекрестили», да и попрет из комнаты… С невеселыми мыслями он зашел во двор мастерской, где его поджидало новое огорчение: Матрица все-таки умудрился сломать большой палец на ноге, а перед тем как уехать в травму приказал не пускать больше бездельника. Попёрли, значит, его из мастерской.
Казалось бы, достаточно неудач для одного дня, но злобный фатум не унимался и через пару часов, в бабьей квартире случился потоп.
Возможно, внизу давно подтекало. Под раковиной в кухне валялась темная тряпка, обрезок какой-то одежды: штанина или рукав. На нее изредка падали капли, как-то не особо беспокоившие Санька. Но только не сегодня, в этот проклятый день, когда, казалось, все звезды Чепухинской натальной карты сошлись в зловещем каре.
Лишь только он открыл кран, где-то внизу под раковиной бойко и весело застучало, и под ноги обрушился мощный поток. Медный таз, что стоял рядом на табурете мгновенно перекочевал под лохань допотопной раковины, прикрученной к стене двумя проржавевшими болтами.
На какое-то
