Нет, все это ничего не дает. Как и тот факт, что, порвав с Уэллер-Хаусом, Форстер не посчитал нужным вернуть хозяйке кое-какие бумаги: в одной из папок Аргайл обнаружил официально заверенную опись коллекции, прилагавшуюся к завещанию. Исходя из того, что опись была составлена пятнадцать лет назад, молодой человек предположил, что она имела отношение к завещанию дяди Годфри. К сожалению, опись семидесяти двух картин и двадцати семи рисунков не содержала никакой полезной информации, кроме названий и авторства картин. Но, поскольку это было единственное описание коллекции и к тому же незаконно присвоенное, Аргайл спрятал его в карман, чтобы вернуть хозяйке. Он отметил, что рисунок с изображением руки значился как рисунок неизвестного французского художника восемнадцатого века. Подобная неопределенность никоим образом не могла удовлетворить любопытство Джонатана, но с ценой – тридцать фунтов – он мысленно согласился.
Аргайл широко зевнул и решил, что пора и отдохнуть. Он отложил изученные папки, прочее засунул в ящик стола, запер его и сообщил терпеливо ожидавшему Хэнсону, что на сегодня закончил. Он успел просмотреть едва ли четверть имевшихся в кабинете материалов, но остальное могло и подождать. От бумажной пыли у Аргайла пересохло в горле. Хэнсон, освободившийся от дежурства, с энтузиазмом поддержал его предложение посидеть в пабе.
Джонатан вернулся в Уэллер-Хаус ровно в половине восьмого, когда последний в этот день «F-111» пронесся, почти задевая трубы на крышах домов. Аргайл прошел прямо на кухню и поставил на стол бутылку недорогого вина. Он купил его в пабе, отказавшись от любезного предложения старого Джорджа угостить его пинтой пива.
– А, это вы, – сказала миссис Верней, – чем сегодня занимались?
– Помогал полиции расследовать дело.
– Они подозревают вас?
– Нет, попросили разобраться в счетах и бумагах Форстера.
– Ну и как? Вы справились?
– Конечно, нет. Я не силен в бухгалтерии. Форстер мог быть чист как стекло или вторым Аль Капоне – я все равно не сумел бы понять это из его записей.
– До Аль Капоне ему далеко; на мой взгляд, он был самым заурядным жуликом.
– Хм. Кстати, я нашел там вот это. – Джонатан вручил Мэри Верней опись коллекции. Она взглянула на нее почти равнодушно.
– Он прятал ее у себя? Меня это нисколько не удивляет. Если вам попадется еще что-нибудь из моих вещей, будьте добры, прихватите и их заодно. Договорились?
– Разумеется, если только Хэнсон разрешит. Забавно, что Форстер уверял вашу кузину, будто не нашел в доме описи коллекции.
– Наверное, так ему было удобнее морочить ей голову. Ну да что теперь об этом: все равно ничего не вернешь. Надеюсь, вы любите крольчатину?
– Я обожаю крольчатину.
– Отлично. Я задушила этого кролика собственноручно. Как видите, я даже научилась здесь убивать. У нас тут немало людей, готовых распотрошить любое живое существо, покрытое шерстью. Убийство ближних – одно из основных деревенских занятий.
– Похоже на то.
– Э-э?
– Форстер. Я слышал, уже кого-то арестовали?
– Да, – небрежно бросила она, – Гордона. Но я не считаю его виновным.
– Вы слишком хорошо думаете о своих соседях, – заметил Аргайл.
– Разве?
– Конечно. Когда я сказал вам, что Форстер, возможно, был связан с криминалом, вы сразу отвергли эту мысль, хотя он и не вызывал у вас симпатии. Теперь полиция арестовала Гордона, и вы опять не согласны с тем, что он – убийца, хотя и подозреваете его в грабежах.
Мэри Верней пожала плечами:
– Я тешу себя мыслью, что научилась разбираться в людях и знаю, кто на что способен. Пожалуйста, вы можете собирать доказательства того, что Джеффри был вором, я не против. Кто знает? Может быть, вы окажетесь правы. Надеюсь, вам удастся меня в этом убедить. Будьте добры, передайте мне уксус, он стоит справа от вас.
– Расскажите мне о Форстере, – попросил Аргайл, усаживаясь за кухонным столом поудобнее. Разливая в стаканы вино, он испытал некоторое смущение – слишком убогим показался ему собственный вклад в вечернюю трапезу.
– Рассказать? А что вас интересует?
– Все. Вы хорошо его знали? Каким он был?
– Ах, – задумчиво произнесла она, – это запутанная история. – Она посыпала картофель перцем и яростно перемешала его в сковородке. – Но почему бы и нет? Их обоих уже нет в живых. Вы знали, что он был любовником моей кузины?
– Мне намекнули об этом в пабе.
– Форстер познакомился с Вероникой давно. Время от времени он навещал нашу семью, а когда умер дядя Годфри, оказал семье большую услугу, подсказав, как уменьшить налог на наследство. В последние два года он целиком завладел умом и сердцем Вероники. О любви, разумеется, не было и речи – он просто использовал ее.
– Почему вы так думаете?
– Увы, Вероника была не очень привлекательной особой. Я имею в виду не физически, а… ей не хватало какой-то теплоты, человечности. Не знаю, понимаете ли вы, о чем я. Кроме того, у нее был неуравновешенный характер – наверное, об этом вам уже сообщили. Форстер знал за кузиной эту слабость, и, когда у него возникли финансовые проблемы, принялся охмурять ее, рассчитывая наложить лапу на фамильное серебро, как я полагаю. Не могу точно сказать, что он продал; Вероника тем более ничего не знала: она безгранично доверяла ему и к тому же говорила, что нет смысла нанимать эксперта, если собираешься все время проверять его. Нужно отдать ему должное: он был великолепным актером.
– В чем это выражалось?
– Все считали его пренеприятной личностью – все, кроме Вероники. При этом никто не сумел бы объяснить, чем он был так неприятен. Все просто знали: этому человеку нельзя доверять. Бог знает, как только его жена прожила с ним столько лет.
– У него есть жена? Куда же она подевалась?
– Говорят, на несколько дней уехала в Лондон – еще до его смерти. Так что вот-вот должна вернуться. Во всяком случае, ее никто не заподозрит в том, что это она столкнула мужа с лестницы.
– Почему вы так думаете? Или это опять ваш оптимизм в отношении человеческой натуры?
Мэри Верней медлила с ответом, не зная, как выразить свою мысль.
– Она абсолютно непостижимая женщина. Хотя, видит Бог, у нее был мотив для убийства.
– Расскажите, какая она?
– Очень простая и наивная, намного моложе Форстера. Она была слишком неопытна, чтобы за красивыми словами разглядеть его истинное лицо, а когда вышла за него замуж, было уже поздно. Я, правда, не уверена, что с годами Джессика избавилась от иллюзий, – уж очень она глупа. Такие люди всегда становятся жертвами. Это совершенно бесхарактерная, бесцветная личность. И выглядит она так, словно каждый вечер замачивает лицо в отбеливателе, – совсем не умеет следить за собой. Она очень милая и кроткая… и все-таки я не представляю, как она жила с ним все эти годы. Но раз она терпела мужа столько лет, с какой стати ей было вдруг убивать его?
– Иногда такое случается.
– Да, конечно, но тогда получается, что она должна была тайно приехать в поселок, столкнуть его с лестницы и потом так же незаметно вернуться в Лондон к сестре. Для жены Форстера это слишком сложно.
Аргайлу этот довод не показался убедительным, и Мэри Верней, заметив его скептический взгляд, рассмеялась:
– Вы просто ее не видели. К тому же еще не известно, был он убит или сам упал с лестницы. Кстати, почему вы так настаиваете на версии убийства?
– Слишком уж странное совпадение – он умер в тот день, когда мы должны были встретиться.
– Вам повезло: вы избежали неприятного разговора.
– Я говорю серьезно.
– Знаю. Но даже если Джеффри был вором, все равно его смерть в день вашего приезда могла оказаться случайным совпадением.
– Он согласился поговорить со мной об украденной картине.
– Собираясь пригрозить вам преследованием за клевету.
– Но ведь вы сами говорите, что никогда не доверяли Форстеру.
– Ну да, он бессовестно использовал людей в своих целях, он был лжец и мошенник. Весь его бизнес был построен на лжи.
– Чем же он тогда сумел привлечь вашу кузину?
– В нем был некоторый шарм. Мне такие мужчины не нравятся, – уточнила миссис Верней, – но есть женщины, которые находят их привлекательными. Знаете, этакий красивый ловкий кавалер. А бедняжка Вероника была уже немолода и очень несчастна. Она рано потеряла мужа – глупый осел напился на пятую годовщину их свадьбы и утонул в собственном пруду на глубине в пять дюймов. У него даже не хватило сил откатиться в сторону. Вероника считала его бесхарактерным и не особенно убивалась по нему. Она даже вернула себе девичью фамилию, решив, что Бомонт звучит более аристократично, чем Финси-Грош. Больше ей не встретился человек, ради которого она захотела бы пожертвовать своей фамилией.
Как видите, у нее не было ни мужа, ни детей, ни сердечных привязанностей, конечно, она стала легкой добычей для опытного соблазнителя.
