Дражайший старец присел, сухо щелкнув коленями, потрогал для чего-то сетку, и мысли его заметались невнятными обрывками: «Ну где же я этот стык возьму? Стык, надо полагать, – это место, где начинается одно и заканчивается другое. А если что-то одно начинается и там же заканчивается? Стало быть, масса плотная. Что же там найти-то можно? Камень, что ли, вскрывать? Ай-ай-ай, ну зачем же так сложно? Пусть бы вот сам так попробовал… Страшно ведь, да и не мастер я. Ну а с другой стороны, если вот, например, я, то можно и все, можно на этом совсем все, потихоньку. Ведь как узнается-то. Если только тяжелое очень придется, стало быть, как тогда, телегой…» – Размышляя так о чем-то только ему понятном, он протрусил к другому окошку, несколько более узкому, затем к третьему, и… мелкие ноздри Антона Ивановичи раздулись от радости – оно было не только не забрано сеткой, но и не закрыто.
Луна недоуменно наблюдала, как маленький костлявый человечек, тихо кряхтя и даже постанывая, влезал в подвальное окошко. Нелепо – ногами вперед. На всякий случай луна даже посветила этому беспокойному существу. Впрочем, зря. Антон Иванович все равно упал. Тяжко, но тихо: падение пришлось на куль с чем-то мягким. То ли мука, то ли еще что-то. Беззвучно ругаясь, он встал, машинально отряхнулся от невидимой пыли и вынул из кармана свечу. Засветив ее, огляделся. Его окружал добротный, аккуратный, набитый всякой всячиной подвал. Дражайший старец достал уже изрядно помятые листы и, бормоча что-то под нос, опять принялся поворачивать их и так и этак. Затем уже и сам стал как бы пристраиваться вокруг листов, держа их неподвижно, будто пытаясь что-то понять этими маневрами. И, видимо, какая-то идея таки в голову пришла. Антон Иванович неожиданно твердо и решительно сказал «Ага!» и двинулся в глубь подвала. Туда, где в его неосвещенной части вырисовывались очертания тяжело нависавшей с потолка балки.
Пробираться пришлось с трудом. Казалось, что он в лесу и шагает по узенькой тропинке. Вокруг нее теснились мешки, полки, банки, какие-то сетки и инструменты. Тень от свечи делала их очертания гигантскими, тогда как тень самого Антона Ивановича мельчала и дрожала. Пряный тяжеловатый запах щекотал его чувствительный нос. Глаза слезились от невыразимого желания чихнуть, но он мужественно сдерживал этот порыв, так как чихал Антон Иванович чрезвычайно громко, что было совсем некстати в столь таинственном и рискованном предприятии.
Наконец тропинка уперлась в балку. Вернее, лицо Антона Ивановича наткнулось на паутину, свисающую с нее. Он поднял свечу и, насколько хватало рук, посветил себе, чтобы осмотреться. И подозрения, возникшие у него в отношении этой балки, подтвердились. Предназначение ее было совершенно непонятно – балка ничего не подпирала! Очень узкая вверху и расширяющаяся книзу, она, казалось, была вырезана из цельного куска дерева. Темного и старого. Эта балка выглядела так, как будто сначала появилась она, а потом уже в придачу к ней или в честь нее был построен и сам дом. Антон Иванович на всякий случай еще посеменил туда и обратно по тропинке, на предмет поиска какого-нибудь столь же таинственного предмета, и, ничего не нашедши, вернулся к своей находке, решив тщательно ее исследовать. Поставив свечку на пол, он подтащил первый попавшийся мешок под балку и, с трудом на него взобравшись, принялся по сантиметру ощупывать твердое дерево. Под руками была абсолютно гладкая и неприступная поверхность – никаких впадинок, щелок или чего-либо еще, за что можно было бы зацепиться… Упорствуя в своем желании обнаружить хоть что-то, Антон Иванович еще и еще раз ощупывал старое дерево, и, неожиданно разозлившись, вцепился в балку обеими руками, и злобно затряс ее. Дальнейшие события развивались стремительно и имели далеко идущие последствия для несчастного старца.
От тряски то ли с балки, то ли с потолка прямо в лицо Антону Ивановичу полетели пыль, земля, мелкие частицы дерева. Тот, и так еле сдерживающийся последние пятнадцать минут, от всей этой попавшей ему в нос роскоши все-таки не удержался и со страшной силой чихнул. Точнее, даже рявкнул, загасив вылетевшим воздухом свечу. Чих этот был настолько мощным, что Антону Ивановичу показалось, что в ушах его что-то лопнуло, а в голове зазвенело. Эхо от этого звука немедленно поскакало по подвалу, натыкаясь на банки и мешки, отчего-то не приглушаясь, а делаясь все звонче и звонче. Пришмыгивая носом, Антон Иванович ощупью спустился с мешка, трясущимися руками достал платок и, обтерев слезящиеся глаза, осторожно открыл их… Почти такие же маленькие глазки в упор смотрели на него из темноты. И в них читалось выражение такой жгучей ненависти, смешанной с упреком, что нервы дражайшего родственника не выдержали. Ну боялся Антон Иванович крыс! До смерти. Беззвучно заорав от ужаса, он бросился в темноту. Разбуженные суетой подвальные вещи с удовольствием мстили непрошеному гостю. Они кидались ему под ноги, били по лбу и толкались. Антон Иванович, задыхаясь, кружил по подвалу, пытаясь пробираться к чуть светящемуся вдалеке спасительному окошку. В какой-то момент этих кружений перед ним опять выросла балка. Вместо того чтобы обогнуть ее, он опять взобрался на мешок и со злобой ударил в дерево кулаком. Кулак провалился во что-то мягкое и даже склизкое и не желал выходить обратно. И тут Антон Иванович сдался. Он прислонился лбом к дереву и тихонько заплакал.
«Этот дом решил меня изжить, – шептал он. – Вот и капкан. Рука не поддается. Так я тут и останусь. Или умру от страха или от позора. Или еще от чего…» Вспомнив эту третью причину, Антон Иванович мгновенно перестал плакать. Стараясь не дышать, потянул аккуратненько руку из дыры. Когда пол-ладони уже было благополучно извлечено, пальцы проскользнули по чему-то округлому и прохладному. Непроизвольно сжавшись, они вытащили это нечто наружу. Так и вылез Антон Иванович из недружелюбного подвала своей родственницы. В пыли, обрызганный слюнями, с шишкой на лбу, трясущимися коленями и… Антон Иванович разжал пальцы. С крупным, сверкающим в нежном лунном свете бриллиантом на ладони…
Глава восьмая
Визит к доктору. Это не он! Феофана Ивановна злится. Антон Иванович и шкафчик
Интересно, с какими различными мыслями просыпаются по утрам люди! Одни, как будто и не почивали вовсе, продолжают додумывать мысли, с которыми уснули. Другие, счастливцы, встают с абсолютнейшей чистотой в голове. Каждое утро с рождением дня они будто заново рождаются. Третьи же, и таких большинство, начинают мыслить сообразно ситуации.
Так, проснувшись, рассуждал Василий, пытаясь отвлечься от настойчиво дающих себя знать последствий ушиба. Нога, однако, осталась совершенно равнодушна к его философии. Боль торжественно выдвинулась на первый план.
Вася осторожно размотал бинт. Нехорошая краснота и вздутость на щиколотке не радовали. Он сполз с кровати и храбро прошелся по комнате. Ну что ж, ходить-то можно, только вопрос – далеко ли? Боль шла откуда-то изнутри, может из самой кости. И время от времени из тупой, которую еще можно было перетерпеть, переходила в острую, хищно пронзая ногу до колена, заставляя Василия невольно охать и кривиться.
Нацепив на лицо бодрую улыбку, Вася присоединился к завтраку с домашними. Отправляя в рот кусок сыра, он пытался припомнить медицинские рецепты, когда-либо попадавшие ему в жизни. Но, видимо, ушиб ноги каким-то непостижимым образом сказывался на его мыслительных способностях, потому как в голову лезла всякая ахинея, типа: «Касторки, батенька, и только касторки. Самое пользительное средство! Мягко проходя по горлу, снимает там воспалительный процесс. Переходя в желудок, способствует пищеварению, ну а далее очень естественным путем выводится из организма, заодно помогая больному избавиться от запорных мук».
«Ага, – думалось Васе, – это значит, если заболело горло, то и до поноса недолго…»
А еще в голове звучал назойливый голос лекаря, который сразу после ушиба ему повязку накладывал: «Неплохо было бы кровь юноше пустить! Местный отечный процесс снять». При этом вид у лекаря был настолько вампирский, что тут же рисовалась картина, как этот доктор, не пользуясь даже ланцетом, а только руками и зубами, пускает эту самую кровь своим пациентам. Причем непременно в вечернее и ночное время. По расписанию. «Брр!» – очнулся Вася.
К лекарю-вампиру больше идти никак не хотелось. Однако к кому-то за помощью обратиться надо. А вдруг кость треснула? Как тогда работать? Его только руки да ноги и кормят. Его отец, позавтракав, сказал, что едет в Дно. Это было очень кстати: по дороге можно было заехать и показаться доктору Никольскому, который Васе всегда помогал, если сильно прихватывало.
Ах, как чудесно было преодолевать такую знакомую дорогу не пешком, а развалившись в свободной и вкусно пахнущей маслом и деревом телеге! Золотистое небо над запрокинутой Васиной головой источало персональное к нему, Василию, благодушие. А на кочках, когда телега подпрыгивала, оно даже дружески и ободряюще подмигивало. Ранний час, в который праздно живущие люди еще только пытались проснуться, создавал ощущение единоличного владения этим утренним миром. Одним словом… И Василий вздохнул… Если бы не нога – блаженство…
