Несчастному Иуде это движение некоторые, струсившие в тот миг, последователи потом припишут, как указующий вероломный поцелуй.
Целовать Учителя в заполненном мятущейся толпой полумраке Гефсиманского сада? Более нелепой выдумки сложно и придумать. Но ей поверили. Жест этот так и войдет в историю навечно, как Иудин поцелуй - символ коварства, лжи и предательства.
И сейчас же к ним бросились стражники, желая схватить обоих.
Со стороны ручья бежали проснувшиеся ученики. В тени смоковницы затаились уже обладатели квадратной и овальной теней, неотступно следовавших за обреченным пророком.
- Беги же! - Иуда схватил его за руку и пытался увлечь за собой.
Но преследуемый отстранил Иуду рукой. Лицо его было бледно, печально, но горело решимостью. Три года он скитался по Палестине под непрерывной слежкой врагов и соглядатаев Синедриона, которые распускали о нем несуразные слухи и устраивали провокации. Настал час просветления, наступал момент истины.
- Я - тот, кто вам нужен, - просто сказал он.
Служители тайной стражи бросились к нему, но выскочивший из тьмы с мечом Петр, отсек одному из них правое ухо.
- Вложи меч в ножны; ибо все взявшие меч, мечом погибнут, - с этими словами Иисус приложил руку к уху потерпевшего и исцелил его.
А затем добровольно отдался в руки окруживших его стражников, не позволив своим ученикам встать на его защиту.
- Дело сделано! - прошипел кот в черноте смоковницы, нервно дернув ухом.
- Часть дела сделана, - тихо поправил его Азазелло, зорко наблюдающий за удаляющейся к городу толпой.
- Рано говорить о завершении дела, - выскользнувший из уходящей толпы Фагот, вновь оказался рядом с товарищами.
Иисус был отведен в дом первосвященника Анны и провел там ночь взаперти, дожидаясь неправедного суда. А, все его ученики, узнав об этом, разбрелись по городу, не приняв никаких мер к его освобождению. Устрашение ли, воля Учителя или иные причины побудили их к этому - об этом уже не узнать....
Такова была истинная картина, отчего-то искаженная некоторыми евангелистами, а, возможно, их переписчиками и последователями.
Но, не кажется ли читателю странной удивительная ловкость апостола Петра, по легенде, якобы, простого рыбака из Галилеи, никогда не бывшего воином, столь точно сработавшего не на поражение врага, а на провокацию, чтобы озлобить слуг Каиафы? Не он ли, следуя предначертанному своим Учителем, трижды за ночь от него отречется?
Почему в Первом послании Петр называет евангелиста Марка, выходца из образованной и состоятельной иерусалимской семьи, своим сыном? Благодаря чьему влиятельному заступничеству он был освобожден из плена кровожадного царя Агриппы I. И, наконец, отчего, именно, благодаря Петру, человечество обязано печальными сведениями о дальнейшей судьбе Иуды?
В то же время апостол Павел, несомненно, самый осведомленный из окружения Иисуса, в своем описании последней вечери вообще не упоминает о предательстве Иуды - наиболее ярком, после казни Учителя, событии тех дней. Нет об этом речи и при отображении им сцены явления Иисуса апостолам.
Вопросы, вопросы, вопросы....
Глава двенадцатая
1.9. Каиафа. Распни его! Распни!
- Сыны и дщери Авраама, Исаака, Иакова.... Слушайте и внимайте! - Каиафа говорил высоким звенящим голосом, стоя у аналоя, - возьмите родственников и детей своих, пусть они возьмут своих единоверцев и идите все на площадь к дворцу Ирода, где остановился римский прокуратор. Все вы слышали слова мои о страшной опасности, нависшей над Иудеей....
Толпа, находившаяся в храме, глухо зароптала.
- Помните законы Моисеевы и исполняйте их..., - глаза первосвященника лихорадочно блестели.
Служитель подбросил в дымящуюся курильницу кедровой смолы. По храму поплыл ароматный приятный запах.
- Кричите же там все о распятии Иисуса назорейского..., - сильная костистая рука, сжимавшая посох первосвященника с двумя переплетающимися у навершия змеями, резко ударила им в каменный пол.
Тяжелое злобное дыхание сотрясало толпу.
- ...Яхве велик и всеведущ - он смотрит на нас, - закончил Каиафа.
Толпа бело-черно-серой змеей, по цвету одежд различных сект, вытянулась из храма и поползла к сумрачным башням дворца царя Ирода. По дороге к ним примыкали все новые и новые их приспешники.
Дворец жестокого и мнительного иудейского властителя фактически являлся хорошо укрепленной крепостью. Громадная площадь перед дворцом почти вся оказалась заполненной народом. Стоял глухой гул.
Фагот и Азазелло шныряли в толпе, подзадоривая выкриками и без того неистововавших людей. Бегемот сидел далеко в стороне в тени смоковниц, окружающих площадь, благоразумно решив держаться подальше от безумной давки, где можно было быть затоптанным насмерть. Да и появление циркового кота среди религиозных фанатиков не вписывалось в общую картину предъявления требований к римскому прокуратору.
- Предать казни гнусного обманщика! Умертвить лжепророка! - бесновалась толпа, то, растекаясь широкими ручьями вокруг мрачного дворца, у входов в который стояли вооруженные римские легионеры с каменными, ничего не выражающими, лицами, то, сливаясь в единое пестрое пятно на площади.
Вдруг толпа раздалась, и из нее вышел чернобородый человек, одетый в облачение иудейского первосвященника.
- Каиафа... Каиафа..., - прошелестело по площади.
Первосвященник поднял вверх руку с посохом, и толпа затихла.
- Я иду к римскому прокуратору Пилату, - прокричал он, - дождитесь меня.
У главного входа во дворец стояли две шеренги легионеров с квадратными бронзовыми щитами и обнаженными, поднятыми к плечам, короткими римскими мечами. Бесстрастные их лица были спокойны и непроницаемы.
- Прокуратор ждет меня, - надменно процедил Каиафа загораживающим вход солдатам.
Выделявшийся среди них знаками отличия центуриона на начищенной до блеска кирасе, медленно всмотрелся в его лицо, окинул фигуру пристальным взглядом, в поисках спрятанного оружия, и повелительно махнул рукой. Легионеры расступились и, пропустив иудейского посланца, вновь сомкнули строй. В каждом их движении сквозила гордая непреодолимая сила Рима - властителя всей земли, и бесстрашный первосвященник невольно поежился.
Понтий Пилат находился на втором этаже, в зале для приемов. Он был одет в просторную парадную латиклаву - белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой. Под ней, надетый на тунику, скрывался посеребренный панцирь с двумя орлами на груди. Ноги были одеты в котурны из толстой кожи, переплетенные ремешки которых были накрыты бронзовыми наколенниками. Сбросить тогу можно было мгновенно, и тогда представал готовый к бою воин, меч которого висел возле окна.
Загорелое лицо выделялось орлиным носом, выдающимся квадратным, резко очерченным подбородком и властными серыми глазами. Лоб тронули едва наметившиеся залысины.
Прокуратор стоял у суженного к верху, похожего на бойницу, окна. Через открытое окно был виден блиставший на солнце огромный Храм Иеговы.
В углу у стены стоял массивный резной стол из черного африканского дерева с бронзовыми ручками. На нем лежало несколько свитков папируса и большая медная прокураторская печать.
Сегодня было уже рассмотрено три дела о преступлениях против Рима. Они были несложными. Приговорен к распятию на кресте иудей Иисус Вар-Рабба за убийство также иудея, но служившего сборщиком налогов в пользу империи. Тайная служба прокуратора давно выслеживала этого дерзкого вождя секты сиккариев, поставивших своей целью расправу над единоверцами, пошедшими в услужение римским властям.
Прокуратор приказал прежде допросить его, помощью опытных и сведущих в пытках специалистов, чтобы попытаться раскрыть всю тайную организацию зелотов, сплотившихся для противодействия римской оккупации. Часть ее составляла секта сиккариев, называвшихся по-иному, кинжальщиками. Они и занимались, непосредственно, убийствами пособников римской власти. Хотя, пока особой угрозы для империи эти заговорщики не представляли. Акции их были редки и единичны, а связь с официальной местной властью Иудеи не прослеживалась.
Двое других осмелились плеваться и бросить камень в личный штандарт наместника с изображением императора Тиберия при въезде когорты охраны в Иерусалим, тем самым, оскорбив величие империи. Сегодня они также будут распяты.
Каиафа вошел, непрерывно постукивая о мрамор пола посохом первосвященника. Шумная поддержка фанатичной многотысячной толпы вселяла надежду на сговорчивость заезжего гордого и неуступчивого упрямца.
Наместник, смотревший на площадь из окна, при звуке шагов, резко обернулся и смерил вошедшего сердитым взглядом.
- Зачем ты настраиваешь людей на смуту, первосвященник? Какова твоя цель?
