Это был священный лабиринт, и весь остаток дня, после неприятных ощущений на празднике в Оксфорде, Ансельм искал покоя в извилистой дорожке.
— Стало быть, ты не знаешь, кто этот человек, но считаешь, что его появление в Оксфорде сулит недоброе?
Уильям Фальконер криво усмехнулся, услышав сбивающее с толку сообщение приятеля. Баллок, в свою очередь, поджал губы и уставился на высокого, костлявого мужчину, стоявшего перед ним. Фальконер был ведущим магистром университета и преподавал пестрой компании клириков, составлявших часть студенчества, семь гуманитарных наук.
Единственное, на что он соглашался, чтобы отдать должное своему статусу — это поношенная черная мантия. Он отказывался от тонзуры и от биретты магистра, предпочитая ходить с непокрытой головой и отращивать редеющие седые волосы до тех пор, пока не приходилось просто снова коротко подстригать их. У него было грубое, пышущее здоровьем лицо и руки работяги, что сбивало с толку и заставляло думать, что это человек вовсе необразованный — до тех пор, пока не заметишь острый, пронизывающий ум, светящийся в светло-голубых глазах Фальконера. Этот взгляд заставил подчиниться не одного непокорного студента.
Оба мужчины стояли в комнате Фальконера в колледже Аристотеля — в студенческом общежитии, которым Фальконер управлял, чтобы чуть пополнить свое скудное жалованье преподавателя. Прошло два дня после тревожащей Баллока встречи. Предыдущий день он провел, пытаясь убедить себя, что все это нелепо. В конце концов, странник просто был одним из многих, прибывших в город на праздник. Кроме того, вчера ничего предосудительного не произошло. И все-таки он прислушался к своей интуиции и на третье утро праздника поспешил в колледж Аристотеля, чтобы проверить свои опасения на друге.
Мужчины стояли, потому что комната, хоть и достаточно большая для них, была забита книгами и оборудованием для опытов, которые придумывал пытливый Фальконер, и места для удобной жизни в ней почти не оставалось. Слева от камина грозила падением стопка особенно заветных книг и бумаг, включая ценные труды аль-Ховаризми, арабского математика. Справа стояло несколько банок разной величины с зельями и мазями, выделявшими странные, экзотические запахи. Фальконер давно не замечал этих запахов и, честно говоря, в основном забыл, с какой целью хранится вся эта стряпня. В угол робко спряталась кровать, потому что основное место в комнате занимал массивный дубовый стол, служивший как для еды, так и для работы. На нем лежали кости животных, человеческие черепа, резные деревянные фигурки, блестящие камни и рассеченные скальные обломки, в глубине которых виднелись странные очертания. Питер Баллок давно привык к беспорядку.
— И я скажу тебе, кого он мне напомнил. Того тамплиера, Гийома де Божё!
Фальконер немного подумал и помотал головой.
— Нет, это невозможно. Последнее, что я о нем слышал — он во Франции и готовится стать гроссмейстером ордена. Его обязанности просто не позволят ему инкогнито путешествовать в Оксфорд в самом начале зимы. Ты, должно быть, ошибся, Питер.
По ворчанью Питера стало понятно, что Фальконер его не убедил. Он просто не видел приезжего и ту атмосферу властности и спокойствия, которая укутывала его плотнее, чем теплый плащ.
Это правда, прошло больше года, как оба они видели тамплиера. И в то время все были очень заняты, потому что тогда в Англии находились язычники-татары. Тамплиер тогда здорово помог Фальконеру в разгадке убийства. Но Баллок не верил, будто это означает, что он всегда будет на их стороне. Тамплиеры были замкнутым орденом, идущим в христианском мире своими собственными, уединенными путями. Лежавшие на поверхности обязанности заключались в том, чтобы сопровождать паломников в Святую Землю. Кроме того, они еще действовали, как надежные банкиры и гарантировали, что доверенные им на Западе деньги будут переправлены на Восток. Но все догадывались, что под поверхностью существовали и подводные течения. Поэтому Баллок не сомневался: если ваш путь совпадает с путем тамплиеров, можно получить от союза выгоду. Но если ваши дорожки пересекутся, стоит держать ухо вострю. Особенно если имеется что-то, обладающее ценностью для Ордена Бедных Рыцарей Храма.
— Ну, ты можешь думать все, что хочешь, Уильям. Но я готов держать пари, что должно произойти нечто нехорошее.
Словно в ответ на предсказание Баллока дверь в убежище Фальконера распахнулась, и на пороге возникла растрепанная фигура Майлза Байкердайка, одного из новых студентов Фальконера. Он определенно бежал, потому что задыхался, стоя в дверях. Лицо его светилось от волнения.
— Магистр…
— Глубоко вдохни, Майлз Байкердайк, и расскажи, в чем дело, — сделал замечание Фальконер. С каждым годом студенты казались ему все моложе и вели себя все более по-детски. Фальконер не понимал, почему. Майлза с его круглым, пухлым лицом и тонкими светлыми волосами можно было принять за младенца. Однако младенец все же сумел выпалить свою новость.
— Магистр Фальконер. Произошло убийство. Говорят, голова полностью отделена от тела.
Брат Роберт Ансельм любил бродить в лабиринте. Симметрия радовала и успокаивала его, когда в голове была путаница. Путаница была и сейчас, и он шаркал по извилистой дорожке лабиринта, стараясь сосредоточиться на четырех элементах мессы, когда переходил из одной четверти в другую. Вход в Евангельскую Весть. Три поворота — и Приношение. Поворот назад, и снова Евангельская Весть. Три петли назад, вернуться в Приношение. Две петли, войти в Освящение. Как и с религиозным рвением — путь прямым не бывает. Еще две петли, и он окажется в последней четверти — Причащение. Головокружительная, петляющая дорожка внутрь представляла собой первый шаг на тройном пути. Очищение.
Нельзя сказать, что голову монаха отделили от тела. Слухи, несомненно, окажутся преувеличенными. Однако, когда Питер Баллок и Уильям Фальконер увидели тело, они поняли, что в данном случае слухи не сильно отличались от действительности. Но прежде всего требовалось, чтобы их отвели туда, где лежит тело. Майлз Байкердайк проводил их к Джону Хэнни, еще одному студенту Фальконера, сидевшему в холодном, похожем на пещеру холле на первом этаже колледжа Аристотеля. Хэнни сидел с белым лицом и дрожал. Именно он и нашел тело. Все еще сильно перепуганный, он согласился отвести обоих мужчин туда, где видел предположительно обезглавленный труп. Они пошли по Хай-стрит, и на Карфэксе, когда Хэнни собирался повернуть к Северным воротам, Баллок его остановил.
— Где, ты говорил, лежит тело, мальчик?
— За борделями Броукен-Хейз, на нижнем заливном лугу.
— Тогда пойдем через замок, через боковые ворота в Гемель.
Баллок говорил о проходе, которым пользовались каноники аббатства Осни, чтобы попасть в часовню святого Георгия, расположенную в стенах замка. Этот путь будет быстрее, чем обходить городские стены. Баллок повел остальных вдоль по Грейт-Бейли на территорию замка, от входа в который хранил ключи. Они прошли сквозь боковые ворота и оказались на заливных лугах рядом с аббатством Осни гораздо быстрее, чем если бы шли обычной дорогой. Пока они шли по мосту и по Осни Лейн, Баллок расспрашивал юношу.
— А что ты там делал вместо того, чтобы готовиться к занятиям?
Юноша вспыхнул и начал заикаться. Прежде, чем он успел сказать какую-нибудь глупость, Фальконер остановил его, подняв руку. Вопрос Баллока был вполне уместным, потому что любой, оказавшийся рядом с убийством, мог стать подозреваемым. Он должен был хотя бы поднять крик, обнаружив тело. Если юношу поймают на лжи, его положение станет еще более затруднительным. Фальконер примерно представлял себе, что тут происходило, поэтому он подтолкнул Хэнни к правдивому ответу.
— Я уверен, что Питер Баллок простит тебе этот грешок, если ты скажешь нам правду.
Юноша молча уставился себе на ноги, для тепла плотно закутанные в мешковину.
— Магистр, я проснулся еще до рассвета, чтобы поудить угрей. В последнее время я постоянно голоден, а денег на еду нет.
Угри были собственностью аббатства, и ловить их считалось браконьерством. Фальконер молча выругался — как он мог не обращать внимания на благосостояние тех, за кого отвечал? Почему не видел, что Джон Хэнни голодает?
Не все студенты университета происходили из богатых семей. Многие были бедными, и им разрешалось просить милостыню, чтобы остаться в университете. Для таких, как они, образование было единственной надеждой на будущее и способом достичь успеха. Хэнни зарабатывал, прислуживая за едой богатым однокашникам, и питался тем, что оставалось после них. Уж наверное оставалось немного. Фальконер только сейчас увидел, сколько заплат на плаще юноши. Несколько лет назад он не пропустил бы подобные признаки нужды.
