Входя в главные ворота аббатства, он помедлил, пытаясь решить, с кем лучше поговорить. После рассвета прошло много времени, значит, аббата в капитуле не будет. И все утренние службы закончились. В прежние времена монахи сейчас занимались бы физическим трудом. Но времена для приора и его сотоварищей изменились. Тяжелые работы выполняли теперь послушники, а каноники посвящали себя молитвам и размышлениям. Старый афоризм о том, что мир поделен на три класса — тех, кто сражается, тех, кто работает и тех, кто молится — содержит немалую долю истины. Особенно в стенах этого аббатства. Шагая по монастырю, он заметил, что к нему приближается знакомая фигура. Брат Питер Тэлэм был казначеем Осни и занимался всеми внешними сношениями, в особенности строительными работами, которые, начавшись двадцать лет назад, до сих пор не завершились. Он был крупным мужчиной с суровым выражением лица, с походкой такой же стремительной и непреклонной, как и его повадки. Поэтому всегда казалось, что он очень спешит. И действительно, он был так занят, что почти наткнулся на Фальконера и попятился назад, как лошадь, в последний момент.
— Магистр Фальконер, я вас не заметил. Давно мы с вами не виделись.
Фальконер припомнил, что в последний раз они беседовали несколько лет назад, когда он расследовал случай странной смерти повара папского легата. Неприятное это было время для аббата и казначея. Похоже, он все-таки может оказаться втянутым в схожую историю.
— Брат Питер. Думаю, вы очень заняты.
Жизнь Тэлэма была сплошной суетой, так что ничего удивительного не произошло, когда он подтвердил, что так оно и есть.
— Да, занят. Ля-Суш куда-то делся, а работники просто сидят и ждут его распоряжений.
Фальконер невольно подумал, не есть ли пропавший Ля-Суш тот самый монах, которого они нашли на лугу. Хотя тогда с какой стати Тэлэм говорит о «его работниках»?
— Ля-Суш?
— Ля-Суш. Удо Ля-Суш, масон и главный каменщик на нашем строительстве. Страшный грубиян из Голландии, и считает, что может появляться и исчезать, когда ему вздумается.
Фальконер заметил, что в глазах брата Питера вспыхнули отголоски прошедших сражений. Ему стало жаль голландца — зря он думает, что может перехитрить брата Питера. Многие коварные городские лавочники пытались — а теперь сильно жалеют об этом. Но раз уж он масон, то должен быть человеком не глупым, прошедшим подготовку не менее загадочную, чем любой профессор философии в университете, и должен обладать секретными знаниями догматов столь же сложных, как и догматы ученого-математика. Если кто и может заставить Тэлэма побегать за свои денежки, так это Удо Ля-Суш.
К этому времени казначей уже приплясывал на цыпочках, не в силах дольше сдерживать свой короткий, отрывистый шаг. Похоже, его волновало не только отсутствие каменщика.
— Более того, на утренней службе не появился брат Джон Барлей. Аббат, человек доброжелательный, опасается за его здоровье — ведь он и брат Джон одного возраста. Поэтому мне нужно найти не только Ля-Суша, но и заблудшего брата.
Судя по голосу, казначей сильно рассердился на просьбу бегать туда-сюда в поисках пропавших каноников. Но Фальконер подумал, что у брата Джона Барлея, вероятно, есть весьма уважительная причина отсутствовать.
И прежде, чем Тэлэм помчался дальше, он схватил монаха за руку. Фальконер знал, что аббат совсем не молод. Значит, и пропавший Джон Барлей тоже.
— Скажите-ка, Тэлэм Брат Джон что, лысый? И только над ушами у него седые прядки? — Фальконер растопырил пальцы у висков и помахал ими, показывая прядки волос, которые видел у трупа. Уголки рта у Тэлэма опустились. Если бы Фальконер не знал его, он бы подумал, что тот гримасничает, но на самом деле монах таким образом улыбался. Только так он умел выражать веселье.
— Да, это брат Джон. Скажем просто, что ему больше не требуются услуги цирюльника, чтобы подправлять тонзуру.
— В таком случае боюсь, что у меня для вас плохие новости.
Очень скоро аббатство Осни заполнилось слухами, вплоть до скандального предположения, что брат Джон занялся членовредительством. Хотя как он мог перерезать себе горло, а потом безмятежно улечься, скрестив на груди руки, сочинитель сплетни объяснить не сумел. Сплетня послужила только к вящему раздражению брата Роберта Ансельма, которому пришлось совершить еще одно паломничество по лабиринту. Для начала — поворот в Евангельскую Весть. Три поворота — и в Приношение. Поворот — и назад в Евангельскую Весть. Три поворота — и снова в Приношение. Два поворота — и в Освящение. Два поворота — и Причащение. Священная дорожка гипнотически вела его взад и вперед, принося покой в душу. До тех пор, пока брат Роберт не дошел до Святого Иерусалима в центре лабиринта и не шагнул на вторую ступень тройного пути. Озарение.
Когда Фальконер добрался до кабинета приора, он услышал повышенные голоса. Точнее, один повышенный голос, в который время от времени вплетался утомленный голос Ральфа Харботтла, аббата.
— Вам нужно найти еще денег, иначе камень скоро закончится, значит, кончится работа у моих людей, и я буду вынужден искать им другую.
О строительных работах говорилось с иностранным гортанным акцентом, очень властным тоном. Должно быть, это тот самый Удо Ля-Суш, старший каменщик. Ответ Харботтла выдавал человека измученного, уставшего от раздоров.
— Честно говоря, мастер, вам следует побеседовать об этом с братом Питером. Казначей у нас он.
— А он заявляет, что не может создавать деньги из воздуха. Он говорит, что вам нужно привлекать больше паломников. В городском монастыре есть не только святая, но и кровь святого Томаса-мученика. — Голландец помолчал и произнес вкрадчиво: — Говорят, мой предшественник знал что-то о реликвии…
— Нет! — Голос Ральфа Харботтла внезапно сделался твердым и властным. — Нет, я запрещаю вам касаться этого вопроса. Если нам придется отложить работу, начатую аббатом Личем, так тому и быть. Новые здания строятся уже двадцать лет, так что еще двадцать лет не имеют большого значения. Вы работаете у нас всего два года, и времени у вас впереди много.
— Немного, если вы не сможете мне платить.
Фальконер отпрянул, когда из кабинета аббата вылетел коренастый, крепко сбитый мужчина. Обветренное лицо и бугры мышц, торчавших из-под закатанных рукавов темно-синей рубашки, выдавали, что он работает под открытым небом. Мужчина нахмурился, увидев, что Фальконер загораживает ему дорогу, и магистр шагнул в сторону. Масон толкнул его, проходя мимо, и затопал дальше по коридору. Похоже, Удо Ля-Суш не тот человек, кому можно перечить, когда он в не в духе.
— А, магистр Фальконер. Благодарю вас за то, что вы пришли. Плохая история.
Фальконер обернулся и увидел в двери кабинета уставшего аббата, Ральфа Харблотта. Он выглядел более старым, чем в последний раз, когда Фальконер видел его. Кожа была пепельного цвета и тонкая, как пергамент, седые волосы редкими прядками падали на лоб и уши. Фальконеру показалось, что, не держись аббат за дверной косяк, он бы упал.
— Я имею в виду убийство.
Фальконер с трудом представлял себе, о чем еще мог сокрушаться Харботтл. Хотя, возможно, он все еще думает о ссоре с масоном и о нехватке денег. Фальконера также заинтересовало упоминание о реликвии, но он выбросил это из головы — куда важнее сейчас убийство каноника. По настоянию Тэлэма он неохотно согласился повидаться с аббатом. Не желая быть втянутым в это дело, магистр все-таки признал, что должен по меньшей мере сам рассказать Харботтлу, что он видел.
— Это правда, аббат.
— Я распорядился, чтобы тело принесли сюда. Хотя нисколько не сомневаюсь, что констебль захочет вмешаться и будет задавать вопросы братьям. Ну, вы же знаете — «Где вы были вчера ночью?» и «Это вы убили брата Джона?».
Харботтл вскинул вверх руки — это было ему отвратительно. При мысли о грубом вмешательстве Баллока Фальконер заговорил, больше не раздумывая, одновременно ругая себя за то, что нарушает собственное обещание не лезть в это дело.
— Может быть, вам известно, что кто-нибудь в аббатстве завидовал брату Джону Барлею или не любил его?
Харботтл выглядел потрясенным.
— Я так и знал! Магистр Фальконер, это дом Божий, место для молитвы и раздумий! Здесь нет места для зависти и ненависти, и тех пороков, что приводят к таким невоздержанным чувствам!
Фальконер еле удержался, чтобы не напомнить аббату о скандальном убийстве, уже случившемся однажды в монастыре, и о том, кто оказался преступником. Похоже, еще чуть-чуть, и бедняга будет окончательно сокрушен. Он явно дошел до предела из-за изменчивой судьбы аббатства. Но Харботтл был человеком проницательным, иначе он не смог бы подняться до такого высокого положения в ордене. И он заметил угрюмый взгляд Фальконера. Кроме того, будучи человеком необычайно благочестивым, аббат был также реалистом. Он вздохнул и опустился на твердую деревянную скамью.
