В жирное воскресенье, последнее воскресенье перед началом поста, она решила еще раз посетить бал в парижской Опере и из ложи герцога Орлеанского полюбоваться масками и танцами. Николя знал, что тихие придворные забавы были ей скучны, поэтому она искала подвижных развлечений на стороне. Катание в санях, охота в ближних лесах и особенно ночные выезды в столицу порождали множество толков и слухов. Вдобавок за эти развлечения королеве часто приходилось расплачиваться насморками, к счастью, без тяжелых осложнений. Посланник императрицы Марии-Терезии Мерси д’Аржанто, который после поездки Николя в Вену охотно поверял ему свои тревоги, жаловался, что королева постоянно забывает о мерах предосторожности, а на балах в Опере и вовсе разговаривает с кем попало, танцует с подозрительными молодыми людьми и ведет себя вольно и непринужденно.
Прежде чем приступить к исполнению обязанностей пажа, Луи, попрощавшись с отцом, отправился немного отдохнуть, Николя прошел дворик, именуемый «Лувром»[13], где уже вовсю обсуждали утреннее происшествие. Его все знали, поэтому он прошел беспрепятственно, задержавшись только, чтобы спросить, надобно ли ему присутствовать при малом выходе короля. Потом он отправился в Зеркальную галерею и бродил там до тех пор, пока не настал час, когда, в согласии с требованиями приличия, можно отправляться на аудиенцию к королеве. Он понимал, что его хочет видеть не только госпожа Кампан, но и сама Мария-Антуанетта. Запах жареного лука защекотал ему ноздри и довел его до прихожей «Бычий глаз», откуда можно было понаблюдать за тем, что происходит в апартаментах короля. Огромного роста широкоплечий швейцарец приветствовал его, как приветствуют своего и вдобавок уважаемого человека во дворце; швейцарец жил здесь, обедал и спал. Простая ширма загораживала его кровать и стол, равно как и жаровню, где он готовил себе пищу. Он никогда не покидал своей позолоченной пещеры и четко знал, когда и какие из девяти внушенных ему слов следует произносить: «Проходите, господа, проходите!», «Король, господа!», «Отойдите, входа нет, сударь». При звуках его громкого голоса плотные толпы придворных, устремивших взор на его широкую руку, лежавшую на позолоченном шарике дверной ручки, становились либо еще плотнее, либо рассеивались.
Ждать пришлось долго. Из-за позднего возвращения королевы малый прием и одевание, во время которого она принимала лиц, имевших право присутствовать при ее туалете, откладывались. Завершив прием, ее величество обычно отправлялась во внутренние комнаты, где встречалась с друзьями, а главное, со своей модисткой Розой Бертен для обсуждения и примерки новых нарядов. Сидя в кордегардии, Николя видел, как прошла модистка, а следом за ней госпожа Полиньяк. Госпожа Кампан появилась около девяти; она указала ему место на скамьях, протянувшихся вдоль стен огромного зала.
— Простите, господин маркиз, здесь нам будет удобнее и не придется опасаться лишних ушей. После нашей беседы вас примет королева. Честно говоря, даже не знаю, с чего начать…
Она теребила в руках кусок малиновой ленты.
— …Дело очень деликатное, что оправдывает срочность письма, которое ваш сын любезно согласился вам доставить. С чего же начать?
— Сударыня, если хотите знать мое мнение, расскажите мне все просто и без прикрас, словно мы с вами, удобно устроившись у камелька, обсуждаем последние сплетни.
Он чувствовал, что, несмотря на твердый характер, позволявший ей безо всякого снисхождения выговаривать сумасбродному окружению королевы, несмотря на известное влияние на свою госпожу, обязанное как постоянству привычки, так и ее безоговорочной преданности, она никак не может решиться начать разговор.
— От вас ничто не ускользает ни при дворе, ни в городе; могу я спросить, знаете ли вы некую госпожу Каюэ де Вилле?
Николя задумался: он уже где-то слышал это имя. Действительно, в последние годы царствования Людовика XV досужие языки долго обсуждали интриганку с таким именем, сумевшую мошенническим путем получить значительные суммы. Обладая прекрасными манерами, она благодаря своей потрясающей наглости втиралась в доверие к состоятельным людям. Выдавая себя за любовницу короля, она утверждала, что только опасение рассердить официальную любовницу, графиню дю Барри, лишает ее возможности открыто пользоваться своим положением. Она регулярно ездила в Версаль, где тотчас скрывалась в меблированных комнатах дешевой гостиницы, в то время как все думали, что ее призвали ко двору по причине, называть которую вслух не принято. Сартин, бывший в ту пору начальником полиции, установил за ней наблюдение. Благодаря супругу она завела знакомства среди сильных мира сего. Когда же супруг потерял место начальника одного из отделений в департаменте иностранных дел, то, хитрая и изворотливая, как сам дьявол, она не постеснялась соблазнить нескольких министров и сумела втереться в доверии к честному аббату Террэ, тогдашнему генеральному контролеру финансов, и тот назначил ее супруга генеральным казначеем королевского дома.
— Муж и жена. И у обоих одинаковая репутация.
— Какая же?
— Очень дурная.
— Ваш ответ упрощает задачу. Вы знаете Розу Бертен?
— Кто ее не знает? Достаточно только поглядеть на платье королевы, как тотчас вспоминаешь о ней. Я видел, как она только что прошла во внутренние покои.
— Так вот, представьте себе, она стала жертвой этой Каюэ де Вилле! Мошенница научилась подделывать почерк королевы и втайне использовала эти фальшивки самым бесчестным образом. Она получала так называемые поправки, деньги, возникающие при пересчете сумм на заказы, предъявляя модистке от имени королевы записочки собственного изготовления. Когда мадемуазель Бертен показала мне ворох этих записочек, мне, к великому моему сожалению, пришлось сообщить ее величеству, как злоупотребили ее именем и ее подписью. И…
— И что же?..
Госпожа Кампан помолчала.
— Уже не в первый раз сия дама выставляет себя не в лучшем свете. Так, мой муж, господин Кампан, несколько раз встречал ее у господина Сен-Шарля…
— Я с ним не знаком.
— Габриэль де Сен-Шарль — интендант финансов, обладающий привилегией каждое воскресенье присутствовать на приеме в спальне королевы и, как я полагаю, любовник сей дамы. Вышеупомянутая дама сделала копию портрета королевы и попыталась через моего мужа убедить меня показать ее работу ее величеству. Представляете, какова дерзость! Наслышанный о ней, господин Кампан решительно отказался исполнить ее просьбу. Так вот, спустя немного времени он увидел, что этот портрет стоит на канапе у королевы. Интриганка достигла цели при посредничестве принцессы де Ламбаль! К счастью, королева отослала его назад, посчитав его несовершенным и практически не передающим сходства.
— И спутала карты аферистки, тем самым положив конец ее карьере?
— Нет! Мы узнали о других темных делишках, лишний раз подтверждающих ее неслыханную дерзость. Господин Бас, ювелир, намерен предъявить к оплате векселя за драгоценности, якобы заказанные для ее величества. Говорят о какой-то инкрустированной шкатулочке, о табакерке с портретом Генриха IV и кошельке с серебряным шитьем. Ювелир намерен отстаивать свои права. Вот о каких печальных обстоятельствах я хотела поговорить с вами, сударь.
— А что думает обо всем этом королева?
— Увы! Став жертвой злоупотреблений, она лишь попросила вразумить виновницу. Я в отчаянии.
— И тем не менее она одобрила ваше обращение ко мне. Она знает о нашей беседе…
— Да… Однако имеется некое недоразумение, которое я не могу понять.
— Как бы там ни было, ваши опасения совершенно справедливы. Поверьте, я непременно объясню королеве, какому риску она подвергается, оставляя все как есть. Но если она решит проявить снисхождение, я не смогу пойти против ее воли.
— О, я все понимаю. Но зная, что вы в курсе этих историй, я буду чувствовать себя спокойней. Вы, полагаю, смогли бы издалека наблюдать…
— Разумеется, сударыня, только издалека. Успокойтесь, я сделаю все возможное.
Из апартаментов королевы высыпала толпа придворных, и госпожа Кампан встала со скамьи. К Николя подошел паж и сказал, что королева ждет его. Они пошли во внутренние покои. Ходил слух, что королева недовольна тем, что реконструкция ее апартаментов продвигается слишком медленно. Николя, знакомый со многими дворцовыми закоулками, плохо разбирался в лабиринте комнат женской половины. Паж провел его мимо парадной спальни, туда, где начиналась лестница в туалетную и гардеробную антресольного этажа, затем провел через аттик[14], в маленькую прихожую, где недавно устроили бильярдную, и дальше, в комнату, временно оборудованную под библиотеку; обращенные на юг окна комнаты выходили на двор.
