Долгорукой убрал руку от уха, пожевал губами, распушил усы и спросил:
– И когда же, ваше сиятельство, его величеству будет доложено о возмутительном преступлении?
Министр прищурился, пытаясь вникнуть в подоплеку этого на первый взгляд простодушного вопроса.
Вник, оценил, чуть заметно усмехнулся:
– Как обычно, с утра великой пятницы император погружается в молитву, и государственные дела, кроме чрезвычайных, откладываются на воскресенье. Я буду с всеподданнейшим докладом у его величества послезавтра, перед пасхальным обедом.
Губернатор удовлетворенно кивнул.
– Убийство надворного советника Ижицына и его горничной при всей возмутительности сего злодеяния вряд ли может быть отнесено к числу чрезвычайных государственных дел. Вы ведь, Дмитрий Андреич, не станете отвлекать его императорское величество от молитвы из-за этакой пакости? Вас, поди ведь, и самого по головке не погладят? – все с тем же наивным видом спросил князь.
– Не стану.
Подкрученные седоватые усы министра чуть шевельнулись в иронической улыбке.
Князь вздохнул, приосанился, достал табакерку, сунул в нос понюшку.
– Ну, до воскресного полдня, уверяю вас, дело будет закончено, раскрыто, а злодей изобличен. А…а…ап-чхи!
На лицах москвичей появилась робкая надежда.
– Желаю здравствовать, – мрачно сказал Толстов. – Но позвольте узнать, откуда же такая уверенность? Следствие развалено. Чиновник, который его вел, убит.
– У нас в Москве, батюшка, важнейшие расследования никогда не ведутся по одной линии, – наставительно произнес Владимир Андреевич. – Для того при мне состоит особый чиновник, мое доверенное око, известный вашему высокопревосходительству коллежский советник Фандорин. Он близок к поимке преступника и в самое скорое время доведет дело до конца. Не правда ли, Эраст Петрович?
Князь величественно обернулся к сидевшему у стены коллежскому советнику, и лишь острый взор чиновника для особых поручений был способен прочесть в выпученных водянистых глазах высокого начальства отчаяние и мольбу.
Фандорин встал и, немного помедлив, бесстрастно произнес:
– Истинная п-правда, ваше сиятельство. Как раз в воскресенье думаю закончить.
Министр взглянул на него исподлобья:
– «Думаете»? Извольте-ка поподробней. Каковы ваши версии, выводы, предполагаемые меры?
Эраст Петрович на графа даже не взглянул, по-прежнему смотрел только на генерал-губернатора.
– Если прикажет Владимир Андреевич, изложу. Если же такого приказания не будет, предпочту сохранить конфиденциальность. Имею основания полагать, что на данном этапе расследования расширение числа посвященных в детали может стать губительным для операции.
– Что?! – вспыхнул министр. – Да как вы смеете! Вы, кажется, забыли, с кем имеете дело!
Золотые эполеты петербуржцев заколыхались от негодования. Золотые плечи москвичей пугливо поникли.
– Никак нет. – Тут уж Фандорин взглянул и на столичного сановника. – Вы, ваше сиятельство, генерал-адъютант свиты его величества, министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов. А я служу по канцелярии московского генерал-губернатора и вашим подчиненным ни по одной из вышеперечисленных линий не являюсь. Угодно ли вам, Владимир Андреевич, чтобы я изложил г-господину министру состояние дел по расследованию?
Князь пытливо посмотрел на подчиненного и видно решил, что семь бед – один ответ.
– Да полноте, батюшка Дмитрий Андреевич, пусть уж расследует, как почитает нужным. Я за Фандорина ручаюсь головой. А пока не угодно ли московского завтрака откушать? У меня уж и стол накрыт.
– Что ж, головой так головой, – зловеще процедил Толстов. – Воля ваша. В воскресенье, ровно в двенадцать тридцать, на рапорте в высочайшем присутствии обо всем будет доложено. В том числе и об этом. – Министр встал и раздвинул бескровные губы в улыбке. – Что ж, ваше сиятельство, завтракать так завтракать.
Большой человек направился к выходу. Проходя, ожег дерзкого коллежского советника испепеляющим взглядом. За ним потянулись чины, обходя Эраста Петровича как можно далее.
– Что это вы, голубчик? – шепнул губернатор, задерживаясь возле своего подручного. – Белены объелись? Ведь это ж сам Толстов! Мстителен и долгопамятен. Со свету сживет, найдет оказию. И я защитить не смогу.
Фандорин ответил глуховатому патрону прямо в ухо, тоже шепотом:
– Если до воскресенья дело не закрою, ни вас, ни меня тут все одно не будет. А что до мстительности графа, то не извольте беспокоиться. Вы видели цвет его лица? Долгая память ему не понадобится. Очень скоро его призовут к рапорту не в высочайшем, а в Наивысочайшем присутствии.
– Все там будем, – набожно перекрестился Долгорукой. – Два дня всего у нас. Вы уж расстарайтесь, голубчик. Успеете, а?
* * *
– Я решился вызвать неудовольствие этого серьезного г-господина по весьма извинительной причине, Тюльпанов. У нас с вами нет версии. Убийство Ижицына и его горничной девицы Матюшкиной полностью меняет всю картину.
Фандорин и Тюльпанов сидели в комнате для секретных совещаний, расположенной в одном из дальних закутков генерал-губернаторской резиденции. Мешать коллежскому советнику и его ассистенту было строжайше запрещено. На обтянутом зеленым бархатом столе лежали бумаги, в приемной за плотно закрытой дверью безотлучно дежурили личный секретарь его сиятельства, старший адъютант, жандармский офицер и телефонист с прямым проводом в канцелярию обер-полицеймейстера (увы, бывшего), в Жандармское управление и к окружному прокурору (пока еще действующему). Всем инстанциям было велено оказывать коллежскому советнику полнейшее содействие. Грозного министра Владимир Андреевич взял на себя – чтоб поменьше путался под ногами.
В кабинет на цыпочках вошел Фрол Григорьевич Ведищев, князев камердинер, – принес самовар. Сел скромненько на краешек стула и ладонью помахал: мол, нет меня, господа сыщики, не тратьте на мелкую сошку вашего драгоценного внимания.
– Да, – вздохнул Анисий. – Ничего не понятно. Как он до Ижицына-то добрался?
– Ну это как раз не штука. Д-дело было так…
Эраст Петрович прошелся по комнате, рука привычным движением выудила из кармана четки.
Тюльпанов и Ведищев, затаив дыхание, ждали.
– Ночью, во втором часу, не ранее половины, в дверь квартиры Ижицына позвонили. Д-дверной колокольчик соединен с колокольчиком в комнате прислуги. Ижицын жил вдвоем с горничной Зинаидой Матюшкиной, которая убирала, чистила платье и, судя по показаниям соседских слуг, также выполняла иные обязанности, более интимного свойства. Однако, судя по всему, до своего ложа покойный ее не допускал, спали они поврозь. Что, впрочем, вполне соответствует известным нам убеждениям Ижицына относительно «к-культурного» и «некультурного» сословий. Услышав звон колокольчика, Матюшкина набросила п-поверх ночной рубашки шаль, вышла в прихожую и открыла дверь. Была убита здесь же, в прихожей, ударом узкого, острого клинка в сердце. Затем убийца, тихо ступая, проследовал через гостиную и кабинет в спальню хозяина. Тот спал, свет был погашен – это видно по свече на прикроватном столике. Похоже, что преступник обошелся без света, что само по себе п-примечательно, ибо в спальне, как мы с вами помним, было совсем темно. Ударом очень острого лезвия убийца рассек лежавшему на спине Ижицыну трахею и артерию. Пока умирающий хрипел и хватался руками за разрезанное г-горло (вы видели, что ладони и манжеты ночной рубашки у него сплошь в крови), преступник стоял в сторонке и ждал, барабаня пальцами по крышке секретера.
Уж на что Анисий был ко всему привычен, но здесь не выдержал:
– Ну уж, шеф, это слишком – насчет пальцев-то. Вы меня сами учили, что при реконструировании картины преступления фантазировать не следует.
– Упаси Бог, Тюльпанов, какие фантазии, – пожал плечами Эраст Петрович. – Матюшкина и в самом деле была нерадивой горничной. На к-крышке секретера слой пыли, а на нем – следы множественных точечных прикосновений подушечками пальцев. Я проверил отпечатки. Они несколько смазаны, но это во всяком случае не пальцы Ижицына… Подробности потрошения я опускаю. Результат этой п-процедуры вы видели.
Анисий, передернувшись, кивнул.
– Еще раз обращаю ваше внимание на то, что при осуществлении … препарирования Потрошитель каким-то образом обошелся без света. Очевидно, он обладает редкостным даром отлично видеть в темноте. Уходил преступник не спеша: помыл руки у рукомойника, стер тряпкой следы г-грязных ног в комнатах и прихожей, причем весьма тщательно. В общем, не торопился. Самое обидное то, что, судя по всему, мы с вами явились на Воздвиженку через каких-нибудь четверть часа после отбытия убийцы… – Коллежский советник досадливо покачал головой. – Таковы факты. Теперь вопросы и выводы. Начну с вопросов. Почему горничная открыла ночному гостю дверь? Этого мы не знаем, но ответов возможно несколько. Знакомый человек? Если знакомый, то чей – горничной или хозяина? Ответа у нас нет. Возможно, позвонивший просто сказал, что принес срочную депешу. По роду службы Ижицын наверняка получал телеграммы и бумаги в любое время суток, так что горничную это не удивило бы. Далее. Почему ее труп не тронут? Еще того интересней – почему убит мужчина, впервые за все время?
