— Галлюцинации!
Эти двое подпрыгивают при моем восклицании. Если бы мистер Селус, великий охотник, слышал его, сравнил бы его с воем раненой болотной кошки.
Я в упор смотрю на капитана.
— Это было нападение на меня. Покушение на убийство.
Лицо капитана наливается краской; кажется, его сейчас хватит удар. Я искренне надеюсь, что он не свалится замертво.
Но к капитану быстро возвращается присутствие духа и он поворачивается к врачу с многозначительным взглядом:
— Вы должны помнить: нас предупреждали, что эта молодая женщина страдает от слишком большого воображения, близкого к паранойе. Я подозреваю, что мы имеем дело со случаем женской истерии, вызванной ушибом головы. Не было ни нападавшего, ни отважного спасителя. Все это плод фантазии впечатлительной молодой женщины, начитавшейся романов ужасов. Вы согласны, доктор?
— Само собой разумеется.
Капитан резко поворачивается влево, как на военном параде, рывком открывает дверь лазарета, выходит, хлопая ею.
Но прежде чем она закрывается, зеркало на стене отражает двух человек, стоящих в коридоре перед лазаретом.
Лорд Уортон и Фредерик Селус.
Я слезаю со стола для обследования, чтобы достойно встретить двух клеветников, но врач хватает меня за руку.
— Мисс Блай, вы на борту судна. По морским законам на вас распространяется власть капитана, которая может быть применена без особых ограничений. — Он по-отечески улыбается мне. — Если вы будете создавать проблемы, капитан высадит вас в следующем порту и вам придется завершать свое кругосветное путешествие вплавь.
От приступов ярости меня бросает то в жар, то в холод, когда я направляюсь к каюте женщины в черном, которая наклонялась надо мной на носу парохода.
Истеричная женщина — надо же! Ух уж эти напыщенные, невоспитанные козлы. Зла на них не хватает!
Я могу понять рвение капитана защитить репутацию своего судна, но только до тех пор, пока это не идет в ущерб правде и моему доброму имени.
Я воздержусь от конфронтации с капитаном, потому что судовой врач прав: меня могут ссадить с парохода, и расплатой за это станет срыв моего кругосветного путешествия. Но я не могу оставить без внимания покушение на мою жизнь и позволить запятнать мою репутацию. Появление перед дверью лазарета Селуса с Уортоном говорит, какую сторону снова занял отважный охотник. Война объявлена, границы проведены, и нельзя отступать ни на шаг.
Мне понадобятся союзники в предстоящих битвах, и женщина, пришедшая мне на помощь, кажется наиболее подходящей — и единственной — кандидатурой на данный момент, поскольку мужчина, скинувший моего обидчика за борт, не желает проявлять себя.
Я не слишком хотела идти с визитом к этой женщине, зная, какой предельно замкнутый образ жизни она ведет, однако мне нужно обязательно выяснить, что ей удалось заметить на носу судна.
Видела ли она борьбу? Если да, то я могла бы опровергнуть обвинения в «женской истеричности», которыми капитан запятнал мою репутацию.
Да и вопрос о том, кого я все же видела под вуалью, крепко засел в моем сознании и не дает покоя. Внешность этой женщины вызывает в моей памяти определенный отклик, но какой именно?
И я решаюсь идти в лобовую атаку.
Остановившись на секунду перед каютой, я делаю глубокий вдох и приказываю себе успокоиться. Врываться, как к Селусу, — только настроить эту женщину против себя.
Я тихо стучу в дверь и жду ответа. Никто не выходит.
Снова жду, постучав чуть сильнее.
Еще сильнее, почти колочу, потому что женщина, вероятно, спит.
«Все ясно, — говорю я себе, — она не собирается открывать дверь».
Неужели капитан предупредил, что я могу навестить ее? Или эта дама настолько ревностно оберегает свою личную жизнь от вмешательства посторонних, что не откроет дверь, даже если пароход начнет тонуть?
Я борюсь с искушением крикнуть, что мы тонем. Но лучше этого не делать, потому что, если я спровоцирую панику, капитан только укрепится в своем мнении о моем психическом состоянии и высадит меня на берег с багажом в следующем же порту.
— Ну ладно. — Дверь не откроется на мой стук. Это ясно.
Справившись с желанием хорошенько пнуть ее ногой, я собираюсь уйти, но останавливаюсь. Непреодолимый импульс заставляет развернуться и нажать на дверную ручку.
Та поворачивается, и, толкнув дверь, я открываю ее.
Посередине каюты в длинном черном домашнем платье возлежит женщина на вельветовом покрывале, накинутом на закрытую крышку гроба. Рядом с гробом стоит высокий золотой канделябр со свечами, по которым, как слезы, стекают небольшие капли воска.
Струйка дыма медленно поднимается от сигареты в мундштуке, когда женщина отрывает глаза от журнала и смотрит на меня.
— Как вы посмели?!
— Я, я…
Она спускается с крышки гроба и идет ко мне, конечно, для того чтобы захлопнуть дверь у меня перед носом.
Я взираю на даму, парализованная от изумления. Это невозможно. Это невероятно. Этого не может быть.
— О Боже, вы… вы…
Она пронзительно визжит и хватает мою руку, рывком тянет на себя и захлопывает дверь позади меня.
— Я с удовольствием оставил бы ее в Суэце, — говорит капитан.
Судовой врач, первый помощник капитана, лорд Уортон и Фредерик Селус собрались в гостиной у капитана, чтобы за бренди и сигарами обсудить, что делать с молодой журналисткой, создающей проблемы на борту.
— К сожалению, я не могу этого сделать, — продолжает капитан. — Ее шеф, человек по имени Пулитцер, смешает меня с типографской краской в своих газетах, если из-за меня сорвется это смехотворное кругосветное путешествие, которое она совершает.
— И все же ее нужно обуздать, — качает головой лорд Уортон.
— Она зациклилась на том происшествии в Порт-Саиде, — поясняет врач. — И в этом нет ничего удивительного. Для леди Уортон и для вас убийство на базаре также, наверное, стало тяжелой психологической травмой.
— Безусловно. Ее светлость была потрясена, но она не сделала из этого cause célébre[20] для всей страны.
— На суда, плавающие в данном районе, действительно иногда проникают грабители и безбилетники, — говорит первый помощник капитана. — К своему несчастью, она могла столкнуться с одним из них, проникшим на борт, когда мы стояли на якоре.
— Но вы не видели, чтобы кто-то нападал на нее, не так ли? — спрашивает лорд Уортон.
— Нет, не видел, но я оказался там после того, как человек, который пришел ей на помощь, скрылся. Странно, что никто не пожелал признаться, что совершил этот поистине героический поступок.
— Конечно, это был не я, — заявил лорд Уортон. — Я бросил бы за борт именно ее.
— Это также не вы, мистер Селус, — продолжил помощник капитана. — Вы играли в карты с капитаном и со мной. Тогда кто…
— Не имеет значения, кто помог ей, — перебивает его лорд Уортон. — Мы имеем дело с женщиной, у которой не только слишком богатое воображение, но и страсть к вульгарным сенсациям. А нью-йоркская газета Пулитцера не скупится подбрасывать их читателям. — Он затягивается сигарой и выпускает дым. — Наша обязанность — не допустить, чтобы она нарушила неустойчивый политический баланс в Египте, выхватывая не относящиеся к делу случайные события, и спровоцировала в стране кровопролитие.
— Правильно! — восклицает капитан и поднимает свой стакан; остальные следуют его примеру.
Лорд Уортон делает еще затяжку и, медленно выдыхая дым, смотрит на потолок.
Селус, спокойно наблюдая за лордом, делает вывод, что тот обожает быть в центре внимания.
— Вне всякого сомнения, — продолжает его светлость, — мои друзья в министерстве по делам колоний могут возложить ответственность на пароходную компанию и ее служащих, если эта молодая женщина позволит себе подорвать наши позиции, связанные с каналом.
«Угроза безосновательна, — думает Селус, — капитан парохода и его помощники не только патриоты страны, но и своей компании, и они сумеют защитить интересы последней».
Селус делает вид, что наслаждается бренди, чтобы не участвовать в разговоре. Что-то вне этой каюты — а именно на носу парохода — требует его внимания, и он хочет, чтобы совещание закончилось как можно скорее.
Слушая, как Уортон рассказывает о своей непродолжительной службе в Марокко, словно он был правой рукой самого министра иностранных дел, Селус с трудом сдерживает усмешку.
Последние два десятилетия часто общаясь с сотрудниками министерств по делам колоний и иностранных дел, он слышал кое-что об Уортоне и знает достаточно много о людях типа Уортона — человека, получившего свою должность благодаря тому, кого знал, а не что знал.
Селус, представитель третьего поколения французских гугенотов, бежавших от преследований во Франции, имеет взгляды на мир иные, нежели лорд Уортон. Его имя — Фредерик Кортни Селус — звучит не по-английски, из-за чего у него неоднократно возникали стычки в школе с такими, как Уортон, имевшие саксонские корни.
