Ему протянули карандаш. Лебедев не глядя оставил на каком-то клочке замысловатую закорючку. И демонстративно отвернулся. Пусть думает что хочет.
Спиной он ощутил легкое дуновение, словно кто-то подошел. Или барышня взмахнула шалью. Ему все равно, пусть его оставят в покое, напиться не дадут по-человечески. Лебедев демонстративно взялся за рюмку. Но кто-то произнес у него за спиной:
— И этот человек учил не ставить подпись не глядя…
Из дневника Юлички Прокофьевой
Писано февраля 7-го числа, поутру
Это было ужасно. Не могла заснуть всю ночь. Пила капли, но ничего не помогает. Вчера пришел Он, сказал, что надо опасаться. Оказывается, завелся в городе какой-то сумасшедший, что убивает девушек. Вешает их и душит. Это такой кошмар! Как можно убить девушку! Он совсем испуган, говорит, чтобы не смела выходить из дома, открывала только ему. Или посыльным из магазина. Он все будет приносить, пока убийцу не поймают. Говорит, что власти нарочно скрывают убийцу, чтобы не поднялась паника. Все-таки скоро коронация. Он добился своего. Напугал так, что не нахожу себе места. Как представлю всю эту картину… Нет, невозможно! Только не меня. Я буду сидеть под замком сколько угодно, раз так. Пусть весна проходит, пусть что угодно, но болтаться на веревке — никогда. Он сильно встревожен, никогда его таким не видела. Как он меня любит! Понимаю, что это глупо, но в его страхе я вижу столько заботы и нежности, что, пожалуй, даже рада этому. Даже в магазины не хочется. Все думаю о нем. Это так мило! Не могу высказать, как его люблю. Он такой смешной становится, когда говорит строгие вещи. Прямо еле сдерживаюсь. Хочется его поцеловать. Но нельзя, подумает, что я дурочка. Все выслушала. И обещала носу не показывать. Он, уходя, еще раз предупредил, что опасность нешуточная. И вот я не спала ночь. Хорошо, хоть мечты, как мы поедем в Ниццу, скрашивали мне бессонницу. Сейчас закончу эти строчки и лягу соснуть. Солнце в окно бьет, что может случиться. Он меня любит, и это главное! Как хорошо! Ах, если бы не этот гадкий страх. Но теперь я уже не боюсь.
* * *
Лебедев решил, что от нервов свихнулся, потому что к водке не прикасался. Далее: что еще не проснулся, и все это ему только снится, и вот сейчас Антонина растолкает его, и все закончится. И даже что надышался где-то веселящего газа, и вот ему мерещатся галлюцинации. Любые иные доводы рациональное сознание допускать отказывалось. Нельзя же верить в призраки и привидения. Это неприлично, в самом деле.
Аполлон Григорьевич зажмурился до искр перед глазами и отчаянно помотал головой. Открыв глаза, обнаружил все то же и на том же месте.
Призрак, явившись ясным днем, не думал растаять. Напротив, улыбался в усы. Как ни дико, но пора поверить в чудо. Ничего другого Лебедеву не оставалось. Он проглотил ком в горле и хрипло спросил:
— Ты?
— Можно потрогать, — ответил призрак, протягивая руку.
— Как? — только выдохнул Лебедев.
— Это долгий разговор… Здравствуйте, Аполлон Григорьевич!
Призрака схватили в охапку и сдавили в таких яростных объятиях, что он чуть не задохнулся. Лебедев прижимал его со страстью молодой любовницы и шептал:
— Дорогой ты мой! Дорогой! Вернулся! О господи… Я знал! Я чувствовал!
Мужчины на то и сильный пол, что самый высокий порыв умеют закончить быстро и без лишних слов. Они троекратно расцеловались. Лебедев незаметно смахнул слезу, чего не бывало. Все-таки нервы шалят.
— Дай хоть насмотреться на тебя… — сказал он и поправился с улыбкой: — На вас, дорогой мой Родион Георгиевич… Глазам не верю…
Действительно, это был Ванзаров. Чуть исхудавший и бледный, но все-таки Ванзаров. Лебедев рассматривал дорогие черты, узнавая и не узнавая старого друга. Вороненые усы были на месте, хитрый огонек в глазах — все тот же. Но появилось в нем что-то новое, неуловимое, словно перепрыгнул какой-то важный рубеж и теперь обрел новые возможности и опыт, которого ему не хватало. Так не взрослеют, так обретают знания, которые даются тяжело, но стоят бесценно. Быть может, вся дальнейшая жизнь есть только плата за накопленное богатство.
— Не могу понять, в чем дело… — сказал Лебедев, приглядываясь и так до конца не уяснив случившуюся перемену. — Анатомически все тот же, только похудел.
— Это есть, — согласился Родион. — Немного сбавил вес.
— Негодяй! Хитрец! И жулик! — выпалил Аполлон Григорьевич и, чтоб не выпить водки, закинул в рот леденцы. — Я же чуть с горя не спился! Я же чуть больницу по камням не разнес! Я же над вашей могилой слезы проливал!
— И могила, и крест на Серафимовском, все как полагается. Иначе нельзя.
— О змей коварный! О дракон безжалостный! Тоже мне, Орфей нашелся!
— Рад, что вы овладели собой.
— Куда там овладел, — сказал Лебедев, жадно хрустя конфетками. — Чуть с ума не сошел. Не говоря уже о Гривцове. Хорошо хоть ему сходить не с чего… Но как все устроили? Зачем?
— Живому человеку умереть так, чтобы никто не задавал вопросы, пара пустяков. Я вам расскажу, как это делается, может пригодиться. Обо мне еще успеем поговорить. Может, займемся вашими бедами?
Аполлон Григорьевич коварно прищурился:
— Это какими же?
— Во всяком случае, ваша новая любовь к разряду бед не относится. Решили завести семью? Это похвально.
Родиону строго погрозили пальцем, у которого ноготь был разъеден химикатами:
— Ай, как нехорошо. Только с того света, и уже сплетни слушаете.
— Негде было сплетни слушать, — сказал Ванзаров. — Я только ночным поездом приехал, здесь остановился. Квартирка моя на Садовой улице, наверное, уже сдана.
— Вы мне зубы не заговаривайте. Откуда узнали про… Про даму моего сердца?
— Во-первых, от вас не пахнет вашими незабываемыми сигарками. И вы жуете леденцы. Зачем? Чтобы не думать о курении. Кто мог отучить вас от сигарок? Только божественное создание, вам небезразличное. Даже министр внутренних дел спасовал.
— Как хорошо, что вы вернулись! — с облегчением сказал Лебедев. — Как без вас…
— Кто посмел вогнать в тоску? — напомнил Родион.
— Это вы по лицу моему все поняли?
— Как всегда — цветущее.
— Что вы мне, как барышне, комплименты отвешиваете? Участковых заметили?
— Водка раньше полудня — признак печали.
Забыв про обещание вернуться, Аполлон Григорьевич начал рассказывать. Нет, он не рассказывал, а докладывал — четко, ясно и по существу. Не придумывая и не украшая. Как это и было всегда. Рассказывал тому, кто во всем разберется и найдет нужные ниточки. И даже сам выводы делать не рискнул.
Ванзаров слушал внимательно, не перебивая, лишь подергивал кончик уса. Кажется, ему было интересно. Лебедев особенно старался подчеркнуть необычность и ловкость совершенных убийств.
— Наверху уже третья жертва? — спросил Родион.
— И Вендорф всех на уши поднял. Раньше надо было…
— Осмотрим место преступления, — сказал Ванзаров и пошел уверенно к лестнице, словно за этим появился.
Бросив серебро на стойку, Лебедев не без удовольствия пристроился в хвост.
* * *
Родион вежливо поздоровался. Пристав 1-го Казанского, господин Бриженгоф, прижался к стеночке, чтобы не упасть. Чувствительный такой мужчина попался, а еще коллежский советник. Впрочем, смельчаков среди чиновников полиции не нашлось. На появление давно умершего Ванзарова господа реагировали по-разному, но все без исключения реагировали. Кто-то выронил чашку с недопитым чаем, кто-то заехал локтем по бесценной вазе, самые отважные спрятались за спину товарищей, а чиновник Лесников тонким смешком заржал, хоть и служил в пехоте. Что говорить о чиновниках, когда суровые городовые буквально побелели на глазах, что на фоне черных шинелей выглядело довольно контрастно. В общем, немая сцена удалась.
Аполлон Григорьевич с хищным и мстительным торжеством наблюдал за их страданиями, тайно надеясь, что кто-то хлопнется в обморок. Но его не порадовали. Всего лишь за сердце один схватился, а другой выбежал, чтобы подышать свежим ветерком.
Ванзаров с непроницаемым лицом приближался к Вендорфу, который разглядывал гостиную. Лебедев плотоядно потирал ручки (образно говоря), ожидая, как нервный полковник вот сейчас вскрикнет или охнет с испуга. Полковник резво обернулся:
— А, Ванзаров! Очень кстати, вы-то нам и нужны…
Как ни в чем не бывало! И тут Аполлону Григорьевичу открылась истина во всей паскудности: старый лис все знал, виду не показал и провел его, как младенца на веревочке. Ай да любитель обедов! Хоть Лебедев был обижен, но оценил мастерство маскировки. И ведь виду не подал, что знает правду.
