– А чего Лыков с тобой нянчится? Одежу купил и даже часы!
– Да мы с ним раньше были знакомы.
– Ну и что? Я вон с архиереем был знаком – дважды видал издали… Ты каторжный, а он начальник округа.
– Я и сам не пойму. Просто он порядочный человек, лежачих не добивает, а норовит руку подать…
В шесть утра, как было приказано, солдаты разбудили начальство. Самовар уже кипел, пахло свежеиспеченным хлебом. Арковский станок расположен на главной сахалинской дороге, соединяющей два округа. Движение здесь бойкое, часто ездит и начальство. Поэтому к приему гостей в станке всегда готовы.
Отдохнувшие кони понесли шибко. Лыков с любопытством осматривался. Ну-ка, что здесь за тайга такая особенная? В сто раз хуже сибирской и совершенно непроходимая… Но ничего страшного сыщик не обнаружил. Хороший лес, как и в Сибири. Выше всех вздымаются тополя и ильмы. Много ели и лиственницы. Тянутся огромные папоротники и лопухи чуть не с них высотой. А еще какие-то зонтичные и просто трава в человеческий рост.
Через пятнадцать верст такой живописной дороги появилось селение. Дуров доложил, что это Верхний Армудан и он уже относится к Тымовскому округу. Селение стоит на перевале водораздельного хребта. Собственно Армудан – дрянная речка, мелкая и извилистая, приток Тыми. Из-за высотного положения здесь всегда холодно; Лыков с Таубе даже накинули поверх шинелей пыльники.
Тракт оставался в хорошем состоянии, и экипажи двигались быстро. Через два часа прошли Нижний Армудан, затем прибыли в Дербинское. Это крупное по сахалинским меркам село имело собственную тюрьму, правда, вольную, а не кандальную. Дербинское стояло на слиянии Амги с Тымью, что позволяло его жителям подкрепляться рыбой. Не успели путешественники выйти из тарантаса размять ноги, как к ним подскочил оборванец. В каждой руке он держал по большой кэте и торговал их по копейке за штуку. Алексей выдал предпринимателю пятак, а рыбу поручил Ваньке Пану. Тот живо соорудил кулек из лопухов и уложил туда покупку.
Дербинское названо по имени бывшего смотрителя, убитого арестантами за жестокость. Через Амгу перекинут основательный мост, какого нет даже в Александровске. Большие склады, новенькие тюремные балаганы, есть и храм. Но путешественников сильнее интересовало, где бы попить чаю. Появился смотритель, болезненного вида мужчина. Фамилия у него оказалась заковыристая – Конде-Марков-Ренгартен. Выяснив, что проезжие не к нему, он ушел, не пригласив к самовару… Лыков с отчаяния уже присматривался к квасному заведению, когда их выручил молодой подпоручик с румяным симпатичным лицом – начальник здешней воинской команды. Он сделал рапорт и увел гостей к себе. Подполковник сделал смотр, но без шагистики. Зачем на Сахалине строевые приемы? Начальника батальона интересовало, обучены ли солдаты грамоте, как содержат свое оружие, умеют ли читать карту и ориентироваться в тайге. Подпоручик был на своем месте, солдаты подтянуты. Довольный Таубе объявил команде благодарность, напился чаю, и поездка продолжилась.
Наконец в четыре часа пополудни они въехали в Рыковское. Им открылось весьма необычное селение. По обязанностям – уездный город, а по наружности – нечто невообразимое.
Рыковское состоит из четырех фактически обособленных друг от друга деревень, каждая в одну улицу. Длина порядка – не менее трех верст! Стоишь в одном конце, а другого не видать… Между порядками раскинулись полосами в пятьсот саженей пахотные земли. Засаженные картофелем и ячменем, они еще больше разделяют жителей улиц-деревень. Бесконечные порядки режет пополам и одновременно объединяет пятая улица. Она главная и играет роль проспекта. «Проспект» как бы нанизывает на себя все поперечные концы, выстраивая Рыковское в единый организм. На нем стоят лишь казенные здания и присутственные места. В середине селения они образуют неизменную площадь. Лазарет, полицейское управление, телеграф, школа, дом начальника округа – все как в Александровском. Но удивляет тюрьма. Она не окружена стеной, в ней нет ворот и часового при них. Четыре большие казармы и хозяйственные постройки раскинуты как попало и занимают значительное пространство. Только кандальное отделение огорожено палями, вокруг которых ходит караул. Все остальное настежь: беги не хочу! Неужели здешнее начальство так надеется на тайгу?
Долина Тыми, сколько видит глаз, обработана. Лучшие земли отведены для тюрьмы и воинской команды, те, что похуже, отданы поселенцам. Вызревает даже пшеница! Правда, не всегда и не у всех. Лыков обнаружил редкие на Сахалине покосы и выпасной луг, по которому скиталось чахлое стадо.
Экипажи остановились перед домом окружного начальника. Навстречу им, предупрежденный телеграммой, тут же вышел хозяин.
– Здравствуйте, господа! Я сотник Бутаков, звать Арсений Михайлович.
Тымовский начальник оказался крепким мужчиной лет сорока, с седой бородой и серьезными, чуть угрюмыми глазами. В лице его проглядывали бурятские черты, как это часто бывает у забайкальцев.
Лыков с Таубе назвались, опустив свои придворные и свитские звания, и прошли в дом. Бутаков велел ставить самовар. Сам усадил гостей, пристроился напротив, подпер седую голову и посмотрел вопросительно.
– Арсений Михайлович, расскажите, как произошел вчерашний побег, – попросил Лыков.
– Лучше меня это сделает смотритель, я уже послал за ним.
– Хорошо. А что предпринято для погони?
– А об этом лучше спросить у начальника Тымовской воинской команды.
– За ним тоже послали? – уточнил Таубе.
– В это время дня посылать за капитаном Мевиусом бесполезно.
– Это почему же? – нахмурился барон. – Ему была дана телеграмма о моем прибытии.
Бутаков вздохнул, посмотрел в окно, потом в потолок. Наконец пробурчал:
– А! Сам виноват! Извольте: капитан Мевиус с утра до вечера пьян и руководить не может.
Таубе встал.
– А кто может? Кто на самом деле командует ротой?
– Вчера вернулся из отпуска штабс-капитан Бисиркин, и мы тут облегченно вздохнули… Поверьте, господин подполковник, – катаклизма! Тяжело мне, как начальнику округа, исполнять свои обязанности, не имея помощи от военных. Сергея Ивановича не было пять месяцев… у него грудь хунхузами прострелена, надо следить, я понимаю… Но эти пять месяцев прямо хоть пропадай!
– А другие офицеры?
– Есть еще два поручика, но оба с ленцой, службой не интересуются. Только в Дербинском сидит приличный офицер, и все!
– Почему молчали, не сообщили генералу Кононовичу?
– Не люблю доносов, – коротко ответил Бутаков.
– А служить за двоих, извините, любите?
– Да уж привык.
– Понятно, – Таубе надел фуражку. – Я сейчас иду в роту. Вернусь через тридцать минут. Без меня прошу совещание не начинать.
Бутаков с Лыковым остались вдвоем. Алексей присматривался к тымовскому начальнику. Кононович очень его хвалил: честен, деятелен, независим. Терпеть не может сплетен и доносов, что только что и подтвердилось. Никого не боится. Всех ссыльнокаторжных в округе (а это больше трех тысяч человек) знает не просто по именам, но и в лицо и по характеру. С семи часов утра каждый день принимает прошения и решает их тут же, без проволочки. Справедлив, что особенно ценит каторга. И набожен: лично изготовил резные вставки для царских врат здешнего храма.
Почувствовав, что его изучают, Бутаков спросил:
– А вы заместо Ипполита Ивановича будете?
– Да. Господин Белый убыл в отпуск по личным делам. Наследство получает.
– В любимой Малороссии?
Алексей улыбнулся и подтвердил это.
– Сколько же вы у нас пробудете?
– До осени.
Сотник неодобрительно покачал головой:
– Только-только в дела войдете, и сразу уезжать… Какой из вас, извините, работник? Не иначе как за провинность сюда турнули?
– Да. Так вышло, что я одного негодяя в окно выкинул. Вместо того чтобы арестовать… Решили меня за это проветрить.
– Тут полно таких, кого я и сам бы с удовольствием выкинул. Например, тех пятерых, что утекли. А почему вы не у себя в округе, а к нам приехали?
– Генерал воспользовался тем, что я оказался под рукой, и велел произвести здесь расследование. Я же сыщик. В Департаменте полиции занимаюсь розыском и задержанием особо опасных. Много народу вам сюда поставил…
Бутаков впервые улыбнулся.
– Сыщик! Это хорошо. А то у нас дознанием занимаются отставные фельдшеры. Такое лепят – хоть святых выноси!
Тут распахнулась дверь и быстро вошел, почти вбежал, человек. Невысокий, с большими усами, лицо обветренное и какое-то властно-усталое. Такое бывает у людей, много лет без отдыха отдающих распоряжения…
