Официант принес наши заказы. Мой состоял из яичницы-болтуньи и тостов. Хиггс взял себе овсяную кашу с кокосовым молоком.
— Мистер Геллер, — произнес он, помешивая кашу. — Мне очень приятно, что мы будем работать вместе. Надеюсь, помощь детектива с такой репутацией, как ваша, поможет мне выиграть первое серьезное уголовное дело.
— Я сделаю все возможное. Но сейчас мне хотелось бы поделиться с вами кое-какими соображениями по поводу места убийства. Вчера я снова побывал там с моим другом-репортером.
— С другом-репортером?
— Это известный писатель — автор детективов из Америки. Его зовут Эрл Стенли Гарднер.
Хиггс просиял.
— Как же, Перри Мейсон! Хоть сейчас могу привести пару цитат. Тем не менее, нам следует быть аккуратными в отношении того, к какой информации, полученной в ходе наших расследований, можно давать доступ мистеру Гарднеру. Это дело и так уже вызывает повышенное внимание со стороны американской прессы — так пусть он представляет в ней нашу позицию.
— Решено.
Он отодвинул недоеденную кашу на край стола и дотронулся салфеткой до губ.
— Почему бы вам не поделиться своими мыслями по пути?
— По пути?
— Да, я думаю, настала пора посетить нашего общего клиента.
Начальником тюрьмы в Нассау оказался усатый, одетый в мундир цвета хаки канадец по имени Миллер. Он провел меня и Хиггса по узкому холодному коридору и остановился перед одной из четырех дальних камер. Отперев дверь, он впустил нас внутрь, закрыл дверь и ушел.
Единственное, что можно было сказать о камере де Мариньи, — это то, что она не казалась мрачным подземельем. Напротив, это было ослепительно яркое подземелье. Две электрические лампочки — ватт по 500 каждая — висели под высоким куполообразным потолком и освещали каждый выступ на белых стенах этого немалого — 12 метров в длину и 8 — в ширину — склепа. Пол здесь был сделан из неровно подогнанных каменных плит, а в противоположной от двери стене находилось решетчатое окно, расположенное слишком высоко, чтобы из него можно было выглянуть наружу, но, тем не менее, пропускавшее в камеру свежий воздух.
Из мебели в камере были армейская койка у стены и табурет, на котором возвышался помятый эмалированный таз. В одном из углов стояло большое оцинкованное ведро без крышки, служившее для отправления естественных потребностей и наполнявшее камеру характерным запахом.
Бородатый де Мариньи в желтой шелковой рубашке и темных брюках без ремня стоял у стены как высокий печальный дьявол. Очевидно, он был слишком большим для того, чтобы поместиться на складной койке, на которую он сейчас указывал.
— Прошу садиться, джентльмены, — сказал он. Странно было слышать его изысканный французский акцент в таком месте. — Я предпочитаю стоять.
— Как они обращаются с вами, Фред? — спросил Хиггс.
— Нормально. Капитан Миллер — честный человек. А это кто? — спросил он, указывая на меня. — Я где-то видел вас. Точно, я видел вас в «Вестбурне». Вы — полицейский!
— Нет, — сказал Хиггс, махнув рукой. — Это — Натан Геллер, Фредди. Он — тот американский детектив, которого наняла ваша жена.
Теперь граф улыбнулся, но в уголках его широких чувственных губ затаилось что-то недоброе.
— Как же, вы — тот, кто дал на меня показания. О том, что я был у «Вестбурна» в ночь убийства.
— Вообще-то, я оказал вам услугу.
— Да? Может, объясните, какую?
Я пожал плечами.
— Я подтвердил вашу историю. Те жены пилотов ВВС могли потом сдать вас.
Он задумался над этим, и его улыбка стала почти искренней.
— Я об этом не думал. А вы думали, Годфри? Хиггс сказал «да».
— Садитесь, садитесь, — вдруг засуетился де Мариньи, превращаясь в заботливого хозяина.
Мы с Хиггсом сели на его койку.
— У вас есть сигареты, Годфри? Мои закончились.
Хиггс дал ему сигарету и поднес серебряную инкрустированную зажигалку. Де Мариньи жадно затянулся и с облегчением потряс головой.
— Принесите мне сигарет, Годфри. Можно даже американских.
— Хорошо, Фредди, — сказал адвокат. — Я подумал, вам и мистеру Геллеру стоит встретиться. Он будет важным членом нашей команды защиты.
— Он выслеживал меня из кустов, — с самодовольной улыбкой сказал де Мариньи. — А теперь будет работать на меня — искать улики, искать настоящего убийцу. Ничего себе поворотик.
— Если позволите, граф, — сказал я. — Я нахожу весьма интересным, что вы так невозмутимо относитесь ко всему этому.
Он снял таз с водой с табурета и сел. Он был похож на длинноногого, неуклюжего фермера, от которого отвернулась удача. Слегка нахмурившись, он сказал:
— Прежде всего, мистер Геллер, — можно, я буду звать вас Натан?
Нат.
— Нат! Прежде всего, не называйте меня графом, Нат. Я никогда не пользовался этим титулом, и я постоянно прошу местную прессу не обращаться ко мне так. Но все мои жены настаивали на таком обращении.
— Какая же женщина откажется, чтобы ее называли графиней, — сказал я.
— Вы очень понятливы, Нат. Так вот, я так спокоен потому, что я невиновен. Я не совершал этого преступления и, надеюсь, вам не составит труда доказать этом.
— Вот это вряд ли — здесь все подтасовано против вас... и нас, — покачал головой Хиггс. — Хэллинан и, возможно, сам герцог используют все свои связи...
— Мошенники, — с чувством произнес де Мариньи. Он затянулся и улыбнулся мне.
— Вы щуритесь?
— Здесь чертовски яркий свет.
— В этом тоже есть своя польза: удобно следить за крысами, тараканами и пауками. Конечно, здесь немного тяжело спать, ведь они не уходят отсюда на ночь. Еще я хочу извиниться за этот отвратительный аромат... Мне никогда еще не приходилось спать с собственными испражнениями под носом.
— Что за черт, — сказал я. — Впервые слышу слово «испражнения» в тюрьме.
Он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.
— Очаровательное чувство юмора. У вас сомнительные манеры, но вы, бесспорно, настоящий американец.
— Бесспорно. Почему вас так ненавидел Гарри Оукс?
Я заготовил де Мариньи подвох, но он легко обошел его.
— Потому, что его бесило, что я занимался сексом с его дочерью.
— А, — сказал я. — До или после свадьбы?
Он снова широко и ехидно улыбнулся.
— Я никогда не занимался с ней сексом до свадьбы.
Явное вранье, но я промолчал: старался улучшить свои манеры.
— Через несколько месяцев после венчания, — сказал он, — мы были в Мехико-сити, где Нэнси подхватила брюшной тиф. Кроме того, она нуждалась в сложной зубной операции. У нас с ней одна группа крови, поэтому я мог сдавать свою кровь для переливания. Но еще через несколько месяцев, из-за продолжавшейся болезни, по настоянию врачей она сделала аборт.
Де Мариньи прервался, чтобы снова затянуться. Все его небрежные манеры сейчас исчезли.
— Юнис и Гарри почему-то подумали, что я изнасиловал Нэнси в Мехико-сити, ну, залез к ней в постель в перерыве между переливаниями, и «подверг насилию» свою жену! Оукс пришел в ярость, он назвал меня сексуальным маньяком. Ничего из того, что говорила ему Нэнси, не могло разубедить Гарри. Это был очень странный, грубовато-эксцентричный человек, знаете ли.
— Конечно, — сказал я, думая, что вообще все это очень странно.
— Но это было только начало, — слабо усмехаясь сказал де Мариньи. — Вскоре Нэнси отправилась к дантисту в Нью-Йорк, для операции. В то время мне требовалась операция на миндалинах, поэтому мы остановились в одном отеле, в соседних номерах. Но сэр Гарри узнал об этом и ворвался к нам в номер как бешеных бык. Он, без сомнения, ожидал застать там дикую оргию. Затем угрожал выставить меня вон. Я сказал, чтобы он убирался, или я сверну ему шею.
— Не самый удачный выбор слов, — сказал я, но до де Мариньи дошло; он вздохнул и продолжил:
— С тех пор между нами — холодная война. В марте сэр Гарри вломился ко мне в дом, чтобы забрать Сидни, своего сына-тинэйджера. Я не виноват, что парню больше нравится общаться с сестрой и со мной, но сэр Гарри посчитал, что я разбиваю сыновнюю привязанность, — он пожал плечами. — Это был последний раз, когда я видел сэра Гарри.
— Послушайте, майамские копы утверждают, что у них есть ваши отпечатки из «Вестбурна».
— Ерунда, — сказал он, взмахивая рукой, будто собираясь шлепнуть муху. — Я не был в «Вестбурне» больше двух лет. Если они и нашли там какие-то отпечатки, так это те, которые я оставил во время допроса.
Хиггс нахмурился.
— Мне говорили, Баркер — эксперт по дактилоскопии.
— Этот парень — эксперт по резиновым шлангам. Какой он дактилоскопист, — сказал я.
— Вы думаете, американцы ведут нечистую игру? — спросил де Мариньи.
— Возможно. Что, тупые, как бревно? Конечно. Они «выбрали» вас в убийцы и теперь отметают все, что не вписывается в их сценарий преступления.
— С помощью Хэллинана, без сомнения, — горько сказал де Мариньи. На миг с него слетела маска самоуверенности. — Дома, на Маврикии, мы принимаем таких человечков за тех, кто они есть: профессиональных подхалимов. У них не хватает способностей, чтобы добиться успеха в жизни; они не годятся для дипломатической службы и заканчивают тем, что перебиваются кое-как на каком-нибудь заброшенном острове, убеждая всех, что они — очень важные персоны.
