— Не знаю, — покачал головой Василий. — Павел Семенович передо мной не отчитывался. Только вернулся оттуда чернее тучи. И говорить со мной не стал. А в скором времени и уехал от нас.
— И с тех пор…
— С тех пор я решил убить Орловского, — сурово сказал Василий, — и попытался это сделать. Три дня в засаде сидел, хотел его подкараулить. А потом меня его мужики выследили, так еле жив от них ушел, две недели кровью плевался. Все кишки они мне отбили. У него ведь в усадьбе целое войско…
Таким вот неожиданным образом я узнала имя человека, найти которого у меня почти не было надежды.
Василий отправился домой, готовиться к похоронам жены. А я осталась в «своей» комнате, наедине со своими мыслями.
Голова у меня шла кругом, новость была совершенно сногсшибательной. И мне предстояло решить, как жить дальше и что предпринять.
История получалась страшненькая. Уважаемый в городе человек, имеющий власть и положение, оказался негодяем. И не просто негодяем, а настоящим преступником. Я пыталась представить, каким образом Арина попала к нему в зависимость, и мне рисовались самые невероятные и омерзительные картины. Судя по ее первой реакции, а она чуть не погибла после первой с ним встречи, это наверняка было изнасилование. Во всяком случае — в первый раз.
«Если он действительно занимается такими вещами, — думала я, — а придумать такое простому мужику не под силу, да и жертва преступления еще не погребена… Если все это действительно так, то он заслуживает самого сурового наказания. Если все, что рассказал мне Василий, окажется правдой, то князь Орловский не достоин не только звания дворянина, но и просто порядочного человека».
Я попыталась представить себе их встречу с Синицыным. И мне стало не по себе.
«А не здесь ли надо искать причину гибели Синицына? — подумала я. — Орловский отказался от дуэли, но обиды не простил. А то, что Павел оскорбил его причем, совершенно заслуженно, уже не вызывает у меня сомнений. Неужели князь сам явился к нему в поместье и выстрелил в спину?»
Пару раз мне приходилось встречать Орловского на приемах и балах, и я не могла себе такого представить.
«Если он даже и является виновником смерти Павла и его слуги, то сделано это наверняка чужими руками. Человек, отказавшийся от дуэли, вряд ли способен на подобный поступок.
Василий утверждает, что у него в поместье целое войско… Но вряд ли это кто-то из них. Скорее он нанял убийцу на стороне… Значит, доказать его вину будет совсем не просто».
Сообщить обо всем полицмейстеру было бы, наверное, самым простым, но история была настолько невероятной, что, не располагая весомыми доказательствами вины князя, делать этого не стоило. В лучшем случае надо мной посмеются или примут за сумасшедшую. Если мне не изменяла память, то последний раз я видела Орловского в доме губернатора. Кажется, они даже были в приятельских отношениях. Что по сравнению с этим свидетельства какого-то крестьянина?
«Без большой комиссии по расследованию тут не обойтись, — размышляла я. — А для ее создания необходима чрезвычайно серьезная причина. Насколько я понимаю, подобными вещами у нас занимается третье отделение. Местными силами такого зверя не осилишь. Наверняка у него найдутся защитники в Петербурге, а то и при дворе…»
Нужно было срочно что-то предпринимать, а я валялась на кровати, изображая из себя дочь Синицына, и не могла выйти из дома. Мне хотелось плакать от отчаянья.
Бездействовать я просто не имела права. И для пробы решила посетить избу Василия, поглядеть на покойную, пока ее не успели похоронить.
Первые шаги дались мне с большим трудом. Настолько, что, пройдя несколько десятков метров, я готова была отказаться от своего намерения. Но по опыту я знала, что при вывихах самое глупое — лежать без движения. В этом случае проваляешься в постели не меньше двух недель. И, превозмогая боль, все дальше и дальше удалялась от дома. И оказалась права, потому что уже через несколько минут боль притупилась.
А к избе Василия я подошла, почти не хромая.
Я ожидала здесь увидеть много народу, во всяком случае, хотя бы несколько старух. В каждой деревне обычно имеется несколько женщин преклонного возраста которые, в ожидании скорой собственной смерти, получают какое-то особое удовольствие при виде гроба и заупокойных таинств. Может быть, таким образом они готовят себя к неизбежному…
Но вопреки моим ожиданиям, кроме самого Василия, никого в доме не застала. Может быть, потому, что к самоубийцам в народе особое отношение. Впрочем, не только в народе. Когда незадолго до описываемых событий из-за несчастной любви покончил жизнь самоубийством сын моих саратовских знакомых, четырнадцатилетний курносый гимназист, его похоронили за церковной оградой, по особому обряду, несмотря на уважаемое в городе семейство и его щедрые пожертвования церкви.
Весь город им сочувствовал, но таковы церковные правила…
Мария лежала на столе посреди комнаты, в головах у нее горели свечи, а лицо было закрыто белым платком. Приподняв его, я пожалела об этом. Повешенные всегда выглядят страшно, а тут еще были следы жестокого избиения.
Но у меня язык бы не повернулся осудить за это несчастного Василия. Его можно было понять. Труднее, вернее, совершенно невозможно было оправдать другого человека. Пользовавшегося всеми преимуществами богатства и высокого положения в обществе.
Чем дольше я смотрела на это страшное, с кровавыми подтеками, опухшее, совершенно невероятного цвета лицо с выкатившимися из орбит глазными яблоками, тем большую ненависть испытывала по отношению к истинному виновнику трагедии, произошедшей в этой семье.
Даже теперь было видно, что Мария была красавицей. По моим расчетам, ей еще не было и двадцати. Можно сказать, совсем еще девочка. Небольшого роста, но с точеной фигуркой, густой копной каштановых волос и красивой высокой грудью. Не часто среди крестьян встречаются такие совершенные формы.
Василий сидел в стороне, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону, уставившись себе под ноги и не поднимая головы. Глядя на него, я поняла, что несмотря ни на что, он любил свою жену до сих пор.
То, что произошло со мной на следующий день, не было результатом патологического пристрастия к авантюрам, как заявила моя подруга Шурочка, когда услышала от меня эту историю почти месяц спустя. Просто у меня не было другого выхода. Но я на нее не обиделась, она просто испугалась за меня задним числом. А немного позже призналась мне, что восхищается моим мужеством и просила прощения за это сомнительное высказывание. Мало ли чего не бывает между подругами.
Когда-нибудь я вам расскажу, в каких переплетах побывала сама Шурочка, и вы поймете, что она просто замечательная девушка, смелая, решительная, чего никогда не подумаешь, увидев ее в светской гостиной или кондитерской. Внешне она производит впечатление совершенно легкомысленной особы, сфера интересов которой не распространяется дальше кавалеров и лакомств.
После возвращения от Василия я не находила себе места, перебирая в голове все варианты моих последующих действий. И ни один из них не устраивал меня, потому что все они не приводили к желанной цели — наказанию порока и торжеству добродетели. А на меньшее я тогда была не согласна.
Я понимала, с кем собираюсь вступить в неравную борьбу, но страха и сомнения в собственных силах, как ни странно, не испытывала. Может быть, потому, что на тот момент еще не испытала горького чувства поражения, с ним мне предстояло познакомиться лишь через несколько лет. А пока, как необстрелянный щенок, бросалась в одиночку на свирепого зверя, не зная страха и упиваясь собственной смелостью.
Мне хотелось самой убедиться в злодеяниях князя, а для этого я должна была познакомиться с ним поближе. Я надеялась, что несколько наших случайных встреч не отложились в его памяти, потому что до поры не собиралась раскрывать свое инкогнито.
Как я уже говорила, мы встречались с ним пару раз, но представлены друг другу не были. К тому же это было несколько лет назад. И появиться перед ним я собиралась в таком виде, в котором меня вряд ли узнали бы даже близкие и родные. У меня в голове зародился, как мне казалось тогда, совершенно безукоризненный план, к реализации которого я и приступила на рассвете.
Первым делом я уселась перед зеркалом и долгое время изучала свою внешность. В обычной жизни я никогда не злоупотребляла ни румянами, ни прочими дамскими хитростями. Но имела некоторый опыт работы с гримом, поскольку неоднократно принимала участие в домашних спектаклях, очень популярных в дни моей юности. Подобные представления устраивались тогда почти повсеместно, и молодежь ими очень увлекалась.
Чаще это были так называемые живые картины, но иногда и настоящие спектакли. Мне лучше других удавались роли простых крестьянских девушек, и мои подруги хохотали от души, отмечая мою удивительную способностью к перевоплощению.
