– Мы с комиссаром отправимся завтра с утра пораньше, – сказал Петрусенко. – Если вас это устраивает, составите нам компанию.
Сергей весело поднял руки:
– Я птица ранняя, встану первый и вас всех разбужу!
…На вокзале Карлсруэ Ермошин и Эльза взяли экипаж и поехали на окраину, к летному полю. Петрусенко и комиссар Эккель отправились пешком – отель «Европа» располагался рядом, в центре города.
В вестибюле респектабельного и дорогого отеля было уже довольно людно. Наступало время завтрака, постояльцы спускались в ресторанный зал, но кое-кто выходил на большую, залитую солнцем веранду – там тоже были накрыты столики. Комиссар Эккель показал портье свой полицейский знак и поинтересовался русским князем. Потом он и Петрусенко сели в мягкие кресла и стали ждать. Через некоторое время портье подал им знак. Но минутой раньше Викентий Павлович и сам догадался, что статный седоусый мужчина с массивной тростью, неторопливо спускающийся по широкой лестнице, – князь Томин.
То, что подошедшие господа представляют полицию, князя совершенно не шокировало. Он радушно пригласил их за свой столик, заказал, не слушая никаких возражений, завтрак на троих.
– Если я правильно понял, вы ехали специально ко мне из Баден-Бадена? – воскликнул он, вскинув руки. – Значит, вы мои гости, и никаких разговоров!
Когда же он услышал, что речь идет о его племяннике, оживился еще сильнее. И рассказал много интересного о Викторе Замятине. Тот был единственным сыном старинной аристократической московской фамилии.
– Моя сестрица страшно его избаловала, впрочем, я тоже приложил к этому руку, каюсь! Но мальчик был веселым, добрым, открытым!
Дальше он рассказал то, о чем Викентий Павлович знал, да и комиссар Эккель тоже слыхал. Неограниченный доступ ко всякого рода удовольствиям, азартным играм, отсутствие характера да и желания сопротивляться… И вот – печальные последствия: подорванное здоровье, и физическое, и душевное. Витенька Замятин несколько раз впадал в тяжелую депрессию, развивалось слабоумие. Родители делали все, чтобы излечить сына, помочь ему. Виктор лежал в нескольких отечественных и зарубежных дорогих клиниках и даже стал как будто поправляться. И вот, год назад, родители отвезли его в Варшаву – там открыл клинику с санаторием профессор психиатрии Збигнев Круль. Его считали одним из лучших учеников австрийской знаменитости – психолога и психиатра Зигмунда Фрейда. Лечение у Круля было дорогим, но Замятиных это не смущало. Виктор остался в клинике, писал родителям хорошие письма, доктор тоже писал им, что лечение проходит неплохо, хотя есть и трудности. Но профессор надеялся с ними справиться и обещал поставить пациента на ноги, вернуть к нормальной жизни. Как вдруг, этой весной, Виктор исчез из клиники. Сбежал! Сначала они не особенно беспокоились, потому что получили от него два письма. Потом он замолчал. Сколько сил приложили родители, разыскивая его! Но все было бесполезно…
Викентий Павлович и комиссар переглянулись. Оказывается, догадка Петрусенко была верна: теперь слова из телеграммы родителей Замятина казались понятны. Конечно же, они радовались, что их сын наконец обнаружился в Баден-Бадене, жил там какое-то время. Они думают, что его исчезновение – такое же, как и первое, по его собственной прихоти! Что ж, им неизвестны все обстоятельства дела…
Князю Томину они тоже не стали рассказывать, как и при каких обстоятельствах пропал Виктор Замятин. Князь ведь тоже очень обрадовался известию о племяннике. Его новое исчезновение теперь воспринимал почти шутливо.
– А что, может, Витенька и прав! – восклицал он. – Мы все его все еще мальчиком считаем, а ему уже двадцать восемь лет! И если, как вы говорите, с рассудком у него почти что все в порядке, то его можно понять! Опека, опека, постоянные наблюдения – ведь это так надоедает, так раздражает! Вот он и исчез. А потом вновь где-нибудь объявится! Пусть, пусть поживет самостоятельно, у него, видимо, это получается. Нехорошо только, что родителям не дает знать. Но тут ничего не поделаешь, они его так воспитали. Он хороший мальчик, добрый, но эгоистичный, это есть, признаю… Такой миляга! У меня, кстати, есть здесь его фотография, одна из последних.
– Где она у вас? – тут же спросил Петрусенко.
– На втором этаже, в номере. А что, хотите взглянуть?
– Мы бы не отказались… Нет-нет, князь, не торопитесь! Давайте спокойно закончим наш приятный завтрак, это ведь не к спеху…
Когда они кончали пить кофе, князь Томин поднялся:
– Подождите меня, господа, я быстро вернусь.
Он вернулся минут через семь. Протянул им небольшой литографический снимок очень хорошего качества – четкий, контрастный. Делали его, видимо, в специальной фотомастерской. В кресле с высокой резной спинкой сидела пожилая женщина с изысканной прической. Рядом, положив руку на спинку кресла и слегка наклонившись к женщине, стоял молодой человек, по виду – почти юноша. Невысокий, светловолосый, с легкой улыбкой на губах, опушенных негустыми усиками. Очень симпатичный…
Комиссар Эккель с интересом разглядывал фотографию. А Викентий Павлович с трудом сдержал возглас изумления. Он медленно поднял на князя вопросительные глаза, и тот сразу же ответил:
– Это моя сестра. Ну а это – как вы сами видите, Витенька. Что вы скажете – он сильно изменился?
Викентий Павлович пожал плечами.
– Да, немного есть, – ответил спокойно. Он уже взял себя в руки. – Вы позволите, князь, взять нам эту фотографию с собой? Я и комиссар обещаем, что вернем ее в целости и сохранности.
Он еще раз посмотрел на обаятельное лицо Виктора Замятина. Настоящего Виктора Замятина, а не того, которого знал он, с которым провел рядом не один день в пансионате «Целебные воды». Это был совсем другой человек!
Вот уже два раза Витенька Замятин ездил в Варшаву – погулять, развеяться. Профессор Круль сам предложил это, к большой радости молодого человека. В санатории были отличные условия не только для лечения, но и просто для жизни. Свой стадион с беговыми дорожками, разными турниками и лесенками, небольшой плавательный бассейн, библиотека, игровые комнаты – бильярд, кегельбан. Был даже бар, но в нем, конечно, подавались коктейли безалкогольные, кофе, соки… И все-таки это был закрытый мир, и когда к Замятину вернулась жизненная бодрость и здоровый рассудок, он стал этим миром тяготиться.
Родители привезли его в санаторную клинику Збигнева Круля в очень плохом состоянии – тяжелая депрессия, сменяющаяся приступами агрессии, буйства. Здесь его лечили и новейшими препаратами, и гипнозом, и сном, и специальным массажем. Профессор даже специальную художественную мастерскую оборудовал, где Витенька занимался своим любимым делом. И наконец наступил день, когда доктор сказал:
– Ну что ж, мой юный друг, пора вам возвращаться не только к жизни, но и в жизнь… Хотите съездить прогуляться в Варшаву? Я дам вам экипаж и, – прошу меня простить, – на первый случай сопровождающего, нашего сотрудника.
Психиатрический санаторий располагался в одном из пригородов, до самого города езды было минут тридцать. И вот уже дважды Витенька гулял по Варшаве… Витенька – так всегда все вокруг называли его: родители, родственники, друзья. Ему уже исполнилось двадцать восемь лет, но выглядел он гораздо моложе. Когда бывал здоров, его светлые глаза глядели на людей с такой прозрачной доверчивостью и простодушием, а улыбка казалась совсем мальчишеской! Вот почему он и оставался до этих лет все «Витенькой», даже сам привык называть себя так.
Сегодня он приехал в Варшаву третий раз. Как чудесен был этот город – с дворцами и парками в Вилянуве и Лазенках, красиво мощенными тротуарами, высокими костелами, ажурным мостом через Вислу, старинным королевским замком! На кленах и каштанах уже распустились ярко-зеленые листики, вовсю цвела сирень… Омрачало настроение только постоянное присутствие «няньки» – высокого, крепкого санаторного санитара. Он, конечно, старался быть ненавязчивым, даже одет был в неброский серый костюм. Но Витеньку он раздражал еще и потому, что он надеялся в этот раз приехать в город один. Но уже понял – доктор Круль одного его никогда не отпустит. Тогда он просто сбежал от своего надзирателя – очень легко и просто. Увидел на тумбе афишу: «Большие бега», воскликнул радостно:
– Вот здорово! Мне всегда везло на бегах, я в лошадках хорошо разбираюсь. Поедем, я поставлю и за себя, и за вас!
Санитару, сопровождавшему Замятина, было сказано: не препятствовать пациенту делать все то, что неопасно для него. В прошлые две поездки Витенька тоже веселился от души: катался на русских качелях и американских горках, смотрел представление в цирке-шапито, познакомился с двумя барышнями, угощал их в кафе-кондитерской… Вообще вел себя немного дурашливо, но прилично, спокойно. Потому сотрудник санатория не ожидал от него подвоха и на этот раз. На ипподроме они купили программку, Витенька быстро сориентировался, сделал в кассе ставки на каждый заезд. Когда побежала первая группа лошадей, он закричал:
