– Не смейте! – прервал меня грек. – Мы с вами стоим друг друга!
– Возможно, – пожал я плечами и вышел из комнаты, провожаемый изумленным взглядом Аглаи Платоновны.
Вот теперь я считал, что половина дела сделана, что я могу, наконец, позволить себе заняться вплотную убийцей Ольги, как только передам письмо Императору Александру через Кутузова и отчитаюсь перед ним об итогах поездки в Кале.
Я сразу же остановил извозчика, забрался в экипаж и всю дорогу смотрел в каретное окошко, пытаясь понять, не снарядил ли Филипп за мной какую-нибудь погоню. То, что кровь у грека горячая, я заметил с первого взгляда. Сейчас я только сильнее укрепился во мнении, что он уроженец Молдавии или Валахии…
Однако никакой погони я за собой так и не углядел. Похоже, рассудок все же у Филиппа взял верх над яростью. Откровенно говоря, я ему теперь совсем не завидовал!
Едва я ступил на крыльцо собственного дома, как на улицу выбежали полураздетая Мира и взбешенный Кинрю.
– Яков Андреевич, что вы себе позволяете? – Японец метал гром и молнии. – Да вы едва держитесь на ногах! Какая была необходимость, мчаться бог знает куда, на ночь глядя? Да вы на часы-то смотрели?
– И никому ничего не сказал, – всплеснула руками моя индианка. – Яков, ты никого не жалеешь! Мы думали, что тебя похитили или убили… Ты бы хоть записку оставил!
Мира вся продрогла в своем полупрозрачном платье, расшитым серебром и дорогими каменьями на восточный манер. Ее черные, густые волосы были распущены. Я невольно удивился тому, как похожи они с Филиппом…
– Ну, ведь ничего не случилось, – ответил я примирительно.
* * *
– Я жду тебя у себя, – настойчиво прошептала Мира, как только все страсти улеглись.
Ее огромные глаза горели желанием. Я и сам только сейчас осознал, как истосковался по ней. Ее смуглые теплые руки, нежные уста, ласковые признания… Сколько во всем этом было родного, домашнего!
– Хорошо, – отозвался я. – Вот только зайду к себе в кабинет, а потом непременно спущусь к тебе, – пообещал я.
Я никому не сказал о письме, считал, что так будет гораздо надежнее. Мало ли что? Еще какая-нибудь горничная подслушает? Или лакей?
У себя в кабинете я, наконец, извлек письмо из конверта, предварительно удостоверившись, что потайная дверь заперта. Ликованию моему не было предела! Я и надеяться не смел, что все выйдет так просто… Теперь я снова уверовал в свою счастливую звезду, которая освещала мне путь к великим масонским истинам.
Я отодвинул картину, отпер тайник и спрятал письмо на темно-вишневом бархатном дне палисандрового ларца. Теперь я мог смело послать за Иваном Кутузовым!
Я покинул свой кабинет и вернулся к Мире, которая была приятно удивлена переменой моего настроения, бросавшейся в глаза любому с первого взгляда.
– Яков, ты что-то скрываешь от меня? – любезно осведомилась она, убирая в прическу черные волосы.
– А разве ты не нашла ответа в своих астрологических таблицах или раскладах карт? – улыбнулся я. – Мне казалось, что ты сама знаешь ответы на все вопросы!
– Судьба не всегда открывает свои секреты, – отозвалась индианка в таком же тоне. – Даже самым посвященным своим адептам. Мне кажется, что ты скрываешь от меня что-то очень серьезное! Я боюсь за тебя!
– Не стоит так волноваться, – ответил я. – Теперь-то, уж, точно все самое страшное уже позади.
– А вдруг ты себя переоцениваешь, – засомневалась Мира.
Меня ее беспокойство начало раздражать.
– За время моего отсутствия ты стала слишком мнительной, Мира, – менторским тоном проговорил я, и моя индианка на какое-то время перестала мне докучать. Я чувствовал, что расстраиваю ее, но поделать с собой ничего не мог. К стыду своему я должен был признать, что моя индианка сможет накликать беду. Мне казалось, что я уподобился какой-то суеверной дворовой бабе.
* * *
Утром я приказал послать человека к Кутузову.
Часы пробили двенадцать, когда на пороге моей гостиной появился Иван Сергеевич, в сопровождении самого Балашова.
Мира тут же поднялась с дивана, оставила свое рукоделие, молча поклонилась обоим, подобрала юбки жемчужно-серого платья и вышла из комнаты.
– Что с вашей подругой? – удивился Кутузов. Он недоуменно смотрел ей вслед.
– Нездоровится, – пожал я плечами.
Поведение Миры, которая открыто демонстрировало свою неприязнь, окончательно вывело меня из себя. Кинрю хмыкнул себе в ладонь.
– Кто это? – удивился Александр Дмитриевич, который видел моего Золотого дракона и Миру впервые. – Вы нас не представили!
– Мира, как бы это выразиться… моя компаньонка или, если хотите, воспитанница, – ответил я. – Мне пришлось увезти ее из Калькутты, чтобы спасти от смерти.
Кутузов и Балашов понимающе переглянулись. Этот взгляд обжег меня как каленое железо, только утвердив во мнении, что наши взаимоотношения с Мирой надо как-то решать. Я не мог допустить, чтобы в обществе Миру открыто считали моей любовницей.
– Юкио Хацуми, – отрекомендовал я Кинрю, – мой друг и телохранитель.
– Очень рад познакомиться, – Балашов едва заметно кивнул японцу. – Яков Андреевич, надеюсь, вы понимаете, что нам бы хотелось переговорить с вами наедине…
– Разумеется, господа, – я сделал знак Кинрю, чтобы он оставил нас.
Японец нехотя вышел из комнаты, смерив моих гостей ледяным взглядом.
– Ну… – Кутузов выжидающе уставился на меня. – Вы так до сих пор и не удостоили нас отчетом о вашей поездке в Кале! – проговорил он после недолгой паузы. – До нас доходили слухи, что английский фрегат затонул. Вы имели разговор с Веллингтоном?
– Вы можете вернуть нам письмо? – в свою очередь осведомился министр полиции. – Вы сумели его сберечь?
Мне показалось странным, что Балашов сразу завел речь о письме, словно у него не оставалось никаких сомнений в том, что ответ мой будет обязательно отрицательным. Судя по всему, служба информации в министерстве, которым заведовал Александр Дмитриевич, была поставлена на очень высоком уровне.
– Господа, пройдемте в мой кабинет, – отозвался я. – Там и переговорим о столь важном деле.
Мое предложение ни у Кутузова, ни у Балашова возражений не возымело. Выйдя из гостиной, мы миновали несколько пустовавших комнат и попали в мое святилище, которое располагалось справа по коридору.
– Итак, рассказывайте… – снова заговорил Кутузов. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете моего фонаря. Словно кто-то водрузил на Ивана Сергеевича маску из воска.
В ответ я пересказал ему свой разговор с герцогом Веллингтоном.
– Так, так, – проговорил Кутузов задумчиво и забарабанил пальцами по столу. – Я знал это! Что-то мне подсказывает, что балканский кризис разрешится не в скором времени! Но так или иначе, мы благодарим вас за то, что вы проделали такой путь. Возможно, заступничество Артура Веллингтона за Россию перед своим правительством и сыграет еще какую-то роль… Время покажет!
– Верните письмо, – потребовал Балашов.
Я кивнул, отодвинул картину, открыл свой тайник, в присутствии этих господ, ибо имел основания им полностью доверять, вытащил из него свой ларец, сверкающий инкрустацией, приподнял крышку и издал сдавленный стон. Письма в нем не было! Моему взору предстала лишь темно-вишневая бархатная обивка.
– Что происходит? – встревожился Балашов.
– Я сам бы хотел, что бы мне это объяснили, – отозвался я глухо.
– Кольцов! Вы в своем уме? – взвился Кутузов. – Потрудитесь же объясниться! Неужели вы не понимаете, что поставлено на кон?! Я не узнаю вас.
Я с громким щелчком захлопнул крышку палисандрового ларца, инкрустированного мозаикой маркетри, поставил его на место и запер тайник.
– Письмо украли, – с трудом выдавил я из себя. – Но как такое могло произойти? Из моего собственного дома?! Из кабинета?! Из тайника, наконец?! – Вторичное исчезновение императорского послания стало для меня настоящим ударом. – Нет, этого не может быть!
– Я бы на вашем месте, Яков Андреевич, осторожнее выбирал друзей, – ядовито заметил Александр Дмитриевич.
– Вы намекаете на Юкио? – осведомился я.
– Вот именно, – подтвердил Балашов. – Этим азиатам никогда нельзя доверять.
– То, что вы говорите, невозможно, – устало ответил я.
Вдруг меня осенила догадка. Я отодвинул коричневый гобелен. Моя потайная дверь была взломана.
– Черт возьми, – пробормотал Кутузов. Я впервые слышал из его уст такие слова. – Как бы там ни было, это письмо не должно попасть в руки к австрийцам! Я даю вам неделю на его поиски!
– Идемте за мной, – велел он министру и шагнул в ту самую дверь, которую я до сей поры считал потайной. Теперь мне невольно подумалось, что слишком много людей в Санкт-Петербурге догадывались или знали наверняка о ее существовании в моем кабинете.
Я вышел в гостиную и присел на диван у камина, уставившись в одну точку. Краем глаза я заметил, что Мира убирала свое рукоделие в изящный, шитый жемчугом ридикюль.
