— Да, мы знаем, что Англия имеет там свои интересы.
— Например, вы сейчас полностью контролируете Румынию и Болгарию. Нам это тоже важно.
Черчилль достал из внутреннего кармана небольшой листок, протянул его Сталину.
— Хотел дать тебе в руки. Без почты. Посмотри. Ты забираешь себе девяносто процентов влияния на Румынию, Англия — Грецию. Югославию делим пополам.
Сталин принял листок, отошел к столу, взял в руку синий карандаш и повел им по строчкам как указкой. Молчал несколько длинных секунд, затем одним движением перечеркнул весь листок жирной синей линией.
— Нэт.
Подвинул листок к краю стола, предлагая Черчиллю забрать его.
— Нэт. Наши интересы — победить Гитлера. Что по пути, то хорошо. Но никаких дележек делать не будем.
Черчилль недоуменно качнул головой, нерешительно взял бумажку и затем опять подал ее Сталину.
— Джо, подумай. Возьми. А то получается, мы за коньяком Европу делили.
— Нэт. Забэры. Мне надо… — Сталин помолчал мгновение. — Скажи, Уинстон, где Гесс?
Пораженный вопросом Черчилль вскинул брови, посмотрел на Сталина.
— Гесс? Наверное, в тюрьме. Он сумасшедший.
— У нас другие сведения.
— Мне не хватает еще о нацисте думать, Джо.
Черчилль поклонился вежливо в сторону Сталина и повернулся, собираясь идти к выходу.
Сталин никак не отреагировал и, только когда Черчилль уже подходил к выходу, медленно и с расстановкой произнес ему вслед:
— С Гессом вы уже Европу один раз поделили. Советский Союз помешал. Теперь с нами хотите. Нэт. Мы не будем делить Европу. Русская пословица говорит, что не надо одним задом на двух стульях сидеть.
— Но с Англией ми дружим. Верно…
Глава 30
Допрос
В комнату, где был заперт Роман, вошли трое сотрудников, которые уже говорили с ним в аэропорту. Среди них и Густав. Он отложил в сторону папку, которую принес с собой, и взял со стола бутылку с виски.
— Неплохой виски, — сказал он, внимательно рассматривая этикетку, — но я предпочитаю коньяк.
Произнесенная фраза сняла некую напряженность.
— Вы должны не коньяк пить, а водку, — задиристо бросил толстяку белокурый молодой человек из группы допроса, глядя в лицо знатока виски.
Толстый Густав благодушно засмеялся, но виски налил. Сделал глоток и с наслаждением поцокал языком, явно провоцируя своего собеседника на дальнейшие колкости. Он расстегнул пиджак, достал откуда-то громадный белый носовой платок и старательно промокнул себе мокрый лоб, затем допил виски до конца.
Женщина, которая вела в аэропорту допрос, брезгливо поморщилась и почти прокричала:
— Давайте работать! Один пьет, другой болтает! Вы, как истинный русский, пьете только водку? — обратилась она к Роману.
— Ну вот. Надеюсь, у вас нет претензий, и у нас нет претензий, — вмешался в разговор толстяк. — Поговорим? — Роман согласно кивнул. — Мы не пограничники… Как бы помягче сказать… Мы спецслужба.
— Понял. Разведка?
— Что вы! Какая разведка в спокойной и доброй Швейцарии? Скорее контрразведка, — хрипловато засмеялся толстяк.
Роман понял уже, что попал в какой-то переплет, но никак все еще не мог понять причину задержания. Никто, правда, на него не давил, не кричал, и это уже вселяло некоторый оптимизм. Однако вся обстановка не располагала к приятному разговору.
— Вы не могли бы мне конкретно объяснить, в чем меня обвиняют?
Густав повернулся к своим сотрудникам, сделал рукой жест, который можно было расценить как предложение выйти.
— Друзья, у меня будет небольшое rendezvous с молодым человеком, мы поговорим, а вы пока погуляйте — попейте кофейку.
Вся группа безропотно покинула помещение, а Густав сел напротив Романа.
— Хорошо, что не истерите. Вы можете нанести вред.
— Швейцарии? Издеваетесь?
— Нисколько. Не думаю даже шутить.
— Думаете, я привез бомбу?
— Да нет, бомбу мы бы нашли, — толстый засмеялся. Ему явно нравилась ситуация, в которой он мог играть роль шефа. — Вы ищете документы. Зачем? Документы не ваши. Мы не хотели бы, чтобы вы копались в наших делах.
— Вообще-то, я журналист, ваши секреты меня не интересуют.
— Какое отношение вы имеете к семье Рудольфа Гесса?
Роман, конечно, уже понял, что контрразведчиков интересует именно Гесс.
— Я пишу книгу. Про холокост. Это причина вашего беспокойства? — нагло ответил вопросом на вопрос он.
— Да ради бога. Если вы, конечно, пишете книгу. Или статью. Для кого вы это пишете, кстати?
— Что значит для кого? Пишу и все. Потом предложу журналу. Какому-то…
— У нас другие сведения. Не будем ходить вокруг да около. Мы думаем, что вы пишете книгу для русских.
Роман удивился:
— Вы считаете, что я агент КГБ?
— Не считаем, а знаем.
Густав сел напротив Романа, достал небольшую записную книжку, медленно пролистал странички.
— Вы ведь неоднократно беседовали с сыном Гесса. Какие документы он вам передал? Что вы привезли с собой?
— Вообще-то, это мое личное дело. Например, по немецким законам.
— Вы забыли, что вы в Цюрихе. И тут вынюхиваете. Откуда нам знать, враг вы или журналист?
— Это значит, что если я занимаюсь темой нацизма, то это вредит нейтральной Швейцарии? Как минимум это странно.
— Мы не очень нуждаемся в ваших ответах. В ваших документах мы нашли доверенность сына Гесса. Это опасная штука.
— Вы что…
— Помолчите, вас уже не спрашивают… Не стоит ковыряться в бумагах. Вы лезете не в свои тайны. Вы пытаетесь влезть в чужие тайны.
— Не пытаюсь, — все-таки вставил Роман.
— Очень опасно для вас, — коротко ответил толстяк.
Роман давно понял, что допрос зашел слишком далеко и все может закончиться для него очень плохо. Он не понимал до конца, что страшного в поиске архивов, но весь ход допроса, поведение толстяка явно показывали, что
