Благодаря работе у Ежи появилось много знакомых среди чекистов и пошедших на службу к большевикам офицеров Генштаба. Он осторожно начал возрождать свой былой проект уже под крылом тайных служб новой власти. Новорожденная республика отчаянно нуждалась в средствах и с поистине детским доверием хваталась за любую возможность их приумножить. Множество фантастических и абсурдных проектов воплощалось и рушилось в ту грозную и романтическую пору — какие с великой помпой, а какие под покровом тайны.
Именно тогда, в 1924-м, молодой ученый Ковальчик пригласил своего студента, третьекурсника факультета востоковедения, достойно овладевшего тюркскими языками, Алексея Субботского принять участие в научной экспедиции в Туркестан. Экспедиции с невразумительными научными и практическими целями — отыскать древнее сокровище, с пестрым и молодым составом, конечно же, окутанной глубочайшей секретностью, блюсти которую был приставлен к участникам комиссар Савочкин. Вооруженная большей частью личным энтузиазмом и сознательностью группа запечатлела свою решимость на фотографии, которую и видит сейчас перед собой Прошкин, — Субботский кивнул на фотографию 1924 года, где среди группы молодых ребят были и он сам, и гражданин, известный Прошкину как Ульхт, он же Ковальчик.
Основываясь на сегодняшних своих знаниях и опыте, Алексей должен повиниться — мероприятие было обречено с самого начала. Никакого опыта экспедиционной работы ни у кого из участников не было. О поисках древних сокровищ они знали не больше, чем Том Сойер и Гекльберри Финн, пытавшиеся откопать клад на городском кладбище при помощи садовой лопаты. О существовании специального инструментария, надлежащем инвентаре или экипировке начинающие путешественников даже не подозревали. Карты их были весьма и весьма приблизительны, маршруты разработаны на основе теоретических умозаключений без учета географических реалий местности, а о том, чтобы нанять проводников, не могло быть и речи. Средства группе выделили весьма скудные. Оружия, кроме карманных ножей, пары стареньких охотничьих ружей да наградного браунинга комиссара Савочкина, у отважных исследователей не было. А в Туркестане месяц за месяцем то вяло тлела, то разгоралась во всю силу самая настоящая жестокая война, о которой в московских властных коридорах вспоминать очень не любили…
Правда, поначалу путешествие происходило весело и оживленно. Сборище неофитов, гордо именовавшее себя «научной экспедицией», погрузилось на нескольких мулов и отправилось в горы. Они то забирались вверх, то снова спускалась в предгорья, впрочем, без всякой системы. Конечно, на клад и намека не было, но все же появились первые научные плоды: геолог Миша Левкин складывал в холщовый мешок камушки, указывающие на близкие залежи серебра, сам Ковальчик чертил уточненные карты гористой местности и делал фотографические снимки некоторых участков, пока для этого имелись чистые дагерротипные пластины, ботаник и по совместительству зоолог Курочкин собирал гербарий и ловил бабочек, даже засунул в большую банку со спиртовым раствором маленькую желтую змею, покрытую отвратительно вонявшей слизью, объявив, что это совершенно новый подвид…
Общее веселье продолжалось до той поры, пока у экспедиции наличествовали съестные припасы. Когда они закончились, выяснилось, что социализм остался в Москве. А тут, в Туркестане, советские деньги совершенно не считают платежным средством, казенную бумагу с печатями Наркомата обороны лучше вообще спрятать подальше и никому не показывать: неровен час, и голову саблей снесут или, того хуже, свяжут и посадят в яму, чтобы потом обменять на плененных Красной армией сподвижников… Именно такая судьба запросто могла постигнуть Субботского и Савочкина, когда они, взгромоздившись на ленивого ослика и прихватив пустой мешок, оправились в ближайшее селение за продуктами. Спасло их только то, что Субботский, совсем немного знавший таджикский и чуть лучше — фарси, пропел местному беку невразумительную историю про то, что они-де, несчастные гимназисты-сироты, разыскивают в восточных краях единственного родственника (дядюшку) — поручика Черниговского полка, который сражался раньше под знаменами атамана Семенного, а кожанку Савочкина, браунинг и документ, на котором стоит печать со звездой, нашли по дороге… Вряд ли эта история звучала убедительно, но худющий Субботский в потертой студенческой тужурке и молоденький Савочкин в разномастном рванье очень мало походили на воинов, а на ученых — еще меньше, и местный бек, посовещавшись со своим ишаном[19], их отпустил, экспроприировав предварительно и ослика, и браунинг. Казенную бумагу сознательный Петя Савочкин умудрился стащить обратно.
Обретя свободу, оба незадачливых исследователя со всех ног помчались в направлении городка, где, как понял из разговоров местных жителей Субботский, квартировало подразделение Красной армии. Но и в Красной армии Савочкину с Субботским тоже мало обрадовалась. Им связали руки ремнями и отвели их в пыльный сарай — «до выяснения». После двухдневного «выяснения» голодные и совершенно измученные пленники попали наконец к комдиву Дееву. Надо отдать должное просвещенности и многообразным талантам покойного Дмитрия Алексеевича. Он выслушал их заинтересованно, в словах о принадлежности двух оборванцев к научному племени нисколько не усомнился, хотя и распорядился дать телеграмму в ведомство, официально отрядившее экспедицию, и даже задал несколько узкопрофессиональных вопросов, поразив Субботского уровнем своей компетентности…
— Так ведь Дмитрий Алексеевич до революции готовился себя синологии посвятить и, как говорят, подавал большие надежды, в экспедициях своего приемного отца фон Штерна участвовал неоднократно, — не удержался и похвастался информированностью Прошкин.
Алексей сдвинул очки и потер переносицу:
— Да, это, конечно, объясняет его заинтересованность, но тогда я был просто приятно удивлен. Тем более товарищ Деев совершенно не упоминал о своей причастности к востоковедению…
Субботский продолжал.
Просвещенный комдив распорядился помочь экспедиции — предоставить ученым продукты питания и конвой из конармейцев. И даже выразил желание лично посетить лагерь, чтобы познакомиться с руководителем этого мероприятия, а также подробнее узнать о результатах. Бывших «задержанных» отмыли, выдали им армейскую форму, коней, накормили и с почетом препроводили к дому Деева — дожидаться, когда комдив завершит неотложные дела и проследует с ними в лагерь.
Пока Савочкин с головой зарылся в свежие газеты на веранде дома, наивный Субботский решился зайти внутрь. И тут состоялось его первое знакомство с Баевым. Конечно, сейчас Александр Дмитриевич утверждает, что этот знаменательный эпизод совершенно изгладился из его памяти за давностью лет, ведь сам он тогда был сущее дитя! Дитя, надо заметить, злобное, надменное и очень агрессивное. Хотя Субботский сам был не больше чем четырьмя-пятью годами старше Баева, но помнит все случившееся ясно и отчетливо, а разговоры готов передать дословно!
Итак, Субботский зашел в комнату и удостоился лицезреть отрока лет двенадцати или около того, возлежащего на огромной горе шелковых подушек и пушистых ковров с царственностью настоящего падишаха. Отрок был закутан в расшитый восточный халат, на пальцах его сияли кольца с разноцветными каменьями, на тоненьких запястьях — паренек был весьма хрупкого сложения — позвякивали многочисленные браслеты. А его глаза, обведенные сурьмой, казались неправдоподобно огромными. Мальчишка чистил ногти на холеных пальчиках при помощи изящного серебряного кинжала. Субботский сперва поздоровался по-русски, а затем старательно перебрал все известные ему тюркские языки и диалекты, пытаясь установить контакт с этим высокомерным созданием, но молодой человек сохранял глубоко оскорбленный вид и изображал, что ни слова не понимает. Потом вдруг неожиданно вскочил, в мгновение ока скинул халат (под которым оказалась армейская форма, хорошо подогнанная по фигурке), попрятал в карманы украшения, куда-то растолкал подушки и вытянулся в струнку… Через минуту в комнату вошел Деев и тотчас принялся строго отчитывать мальчишку, указав на его накрашенные глаза:
— Александр, как долго я буду наблюдать эту азиатчину? Немедленно пойдите и умойтесь!
Надо отдать должное Сашиному упрямству: идти умываться он даже и не подумал, а вместо этого совершенно нагло ткнул пальцем в сторону Субботского и поинтересовался на вполне литературном русском:
— Кто этот гражданин? Вломился в помещение, я уже караульного звать хотел…
— Он сотрудник научной экспедиции, молодой ученый, товарищ Субботский, — официально представил Лешу Деев.
