— У тебя есть лошадь, Адам?
Кустистые брови Гериета приподнялись, глубоко посаженные глаза пристально взглянули на Берингара.
— Есть, милорд.
— Тогда я попрошу тебя оседлать ее и поехать со мной.
Адам Гериет прекрасно понимал, что это не просьба, а приказ, и отказаться он не может. Слава Богу, что шериф достаточно деликатен и дает ему возможность покинуть дом сестры, не роняя достоинства. Адам отодвинул лавку и встал из-за стола.
— Поехать? Но куда, милорд? — спросил он проформы ради и тут же окликнул своего веснушчатого крестника, который дивился на все происходящее из темного угла комнаты: — Ну что, малец, небось, застоялся без дела? Сбегай-ка, оседлай мою лошадку.
Юный Адам неохотно отправился к выходу. В дверях он помедлил, обернулся, окинул крестного долгим, неспокойным взглядом и удалился. Не прошло и пары минут, как с хорошо утоптанного двора донесся стук конских копыт.
— Ты должен знать, — продолжал между тем Хью, — те обстоятельства, при которых юная леди решила уйти в монастырь. Слышал, наверное, что она еще ребенком была обручена с лордом Годфридом Мареско, но он не женился на ней, а постригся в монахи в Хайд Миде.
— Да, это мне известно.
— Так вот, после того как монастырь в Хайде сгорел и вся братия разбрелась кто куда, Годфрид Мареско собрался в Шрусбери. А после того как он прослышал о разорении Уэрвелля, судьба девушки не дает ему покоя — вестей-то от нее никаких нет. Не знаю, станет ли ему легче от того, что ты сможешь рассказать, но я хочу, чтобы ты поехал со мной и сам рассказал ему всю эту историю.
Хью покуда ни словом не обмолвился о том, что Джулиана так и не добралась до Уэрвелля, а по непроницаемому лицу превосходно владевшего собой Адама решительно невозможно было догадаться, знает ли он об этой маленькой неувязке.
— Если ты и не сможешь сообщить ему ничего нового, — дружелюбно сказал Берингар, — то хотя бы поговоришь с лордом Годфридом о ней, поделишься воспоминаниями. Обоим станет легче.
Адам глубоко вздохнул.
— Ну что ж, милорд, я поеду. Лорд Годфрид прекрасный человек, так о нем все отзывались. Малость староват был для нее, конечно, но человек достойный. Она, бывало, только о нем и щебечет, так гордилась, ну ровно за короля собиралась выходить. Жаль, что такая девушка да постриглась в монахини. Она была бы ему прекрасной женой, уж я-то знаю. Я охотно поеду с вами, милорд.
Затем он обернулся к своей сестре и ее мужу, стоявшим рядом, и спокойно сказал:
— Шрусбери-то неподалеку — вы и глазом моргнуть не успеете, как я назад ворочусь.
Со стороны возвращение в Шрусбери выглядело обычной поездкой, хотя на самом деле все было не так-то просто. Всю дорогу Адам, опытный и закаленный солдат, держался так, будто и не догадывался о том, что он пленник и в чем-то подозревается, хотя прекрасно видел, что по обе стороны от него едут два шерифских сержанта, готовых пресечь любую попытку к бегству. Ехал он спокойно, хорошо держался в седле, и лошадь у него была вовсе недурна для простого солдата. По всему видно, что в войске он был на хорошем счету и пользовался доверием командира, отпустившего его навестить родных. Казалось, собственная судьба его вовсе не тревожит, большую часть пути он молчал, однако прежде чем отряд доехал до часовни Святого Жиля, он несколько раз обращался к Берингару. Сначала Гериет спросил:
— Милорд, может, вы слышали хоть что-нибудь, что сталось с леди Джулианой после этой ужасной напасти?
— Ты ведь справлялся о ней в окрестностях Уэрвелля, неужто никто не навел тебя на след? Там, должно быть, осталось немало монахинь, — уклончиво ответил ему шериф.
Наконец Адам воскликнул умоляюще:
— Милорд, прошу вас, скажите хотя бы, жива ли она?
Ни на один вопрос он не получил прямого ответа, да и что мог сказать ему Хью?
Когда всадники проезжали мимо невысокого холмика, с которого виднелись приземистые крыши и скромная колоколенка часовни Святого Жиля, Гериет задумчиво произнес:
— Нелегко, наверное, было человеку немолодому и не лучшего здоровья в одиночку добираться сюда из Хайд Мида. Дивлюсь, как лорд Годфрид вынес такое путешествие.
— Он был не один, — почти рассеянно отозвался Хью, — они прибыли из Хайд Мида вдвоем.
— И слава Богу! — одобрительно кивнул Адам. — А то поговаривали, что лорд Мареско серьезно ранен. Без доброго помощника он мог бы и не одолеть этот путь. — И при этих словах он глубоко и, как показалось Хью, с облегчением вздохнул.
Дальше они ехали молча. Слева тянулась стена, ограждавшая аббатские владения. Тень от нее падала на освещенную полуденным солнцем дорогу, отчего пыльный тракт казался рассеченным ударом черного клинка.
Всадники доехали до ворот аббатства как раз в то время, когда истекали полчаса, отведенные монахам для послеобеденного отдыха. Ученики и послушники заканчивали свои игры и забавы, братья постарше пробуждались от сна, и все принимались за повседневные монашеские труды — кто отправлялся в библиотеку корпеть над рукописями, кто в сады Тайм, кто на мельницу или к рыбным прудам. Брат-привратник, завидев нескладного пестрого жеребца Берингара, вышел из сторожки, окинул взглядом сержантов и с невольным любопытством посмотрел на приехавшего с ними незнакомца.
— Брат Хумилис? Нет, вы не найдете его ни в келье, ни в хранилище рукописей, — промолвил привратник в ответ на вопрос Хью. — Бедняге стало сегодня худо, он лишился чувств после мессы прямо здесь, во дворе. Слава Богу, не расшибся — тот молодой брат, что всегда рядом с ним, успел подхватить его. Но он не сразу пришел в себя, а когда малость оправился, его отнесли в лазарет. С ним там сейчас брат Кадфаэль.
— Какая жалость, — участливо откликнулся Хью, — ну, коли так, то вряд ли стоит его беспокоить…
Он задумался. Ясно, что доблестный крестоносец сделал еще один шаг к могиле, — говорил же Кадфаэль, что кончина Хумилиса неизбежна и приближается с каждым днем. А значит, надо поторопиться, нельзя откладывать расследование, которое может помочь пролить свет на участь Джулианы Крус. Ведь Хумилиса так волнует ее судьба, а времени у него, возможно, осталось совсем немного.
— О нет, — возразил привратник, — он пришел в сознание и владеет собой так же, как и всегда. Он просится на волю и твердит, что готов вернуться к работе, Да только лекари ему не позволяют. Может, он и слаб, да только не разумом и не памятью, а уж воле его любой позавидует. Если у вас для него важные вести, я могу сбегать туда и спросить, может, лекари вас и пустят.
Говоря о лекарях, привратник имел в виду брата Эдмунда и брата Кадфаэля, ибо в лазарете их слово было законом.
— Я сам схожу, — решил Хью. — Подождите здесь, — бросил он своим спутникам и, соскочив с седла, размашистым шагом устремился через двор к зданию лазарета. Оба сержанта тоже спешились и стояли, не спуская глаз со своего пленника. Но тот, похоже, вовсе не считал себя таковым. Некоторое время он невозмутимо оставался в седле, а потом, спрыгнув с лошади, непринужденно бросил поводья конюху, подошедшему, чтобы увести коня Берингара. Сержанты настороженно молчали, а Адам с нескрываемым интересом оглядывал монастырский двор и окружавшие его постройки.
На пороге лазарета Хью наткнулся на выходившего брата Эдмунда и нетерпеливо обратился к нему:
— Я слышал, что брат Хумилис у вас. Скажи, можно с ним сейчас поговорить? Я привез одного человека, которого мы разыскивали, — мои ребята караулят его у ворот. Если повезет, мы, может быть, выудим из него что-нибудь интересное, но не худо бы нам с Хумилисом сразу взять его в оборот. А то дашь ему время поразмыслить — он, неровен час, придумает какое-нибудь объяснение всем загадкам, и тогда правды не доищешься. — Некоторое время Эдмунд с недоумением смотрел на Берингара — видно, ему трудно было сразу переключиться со своих забот и сообразить, о чем идет речь. Наконец, собравшись с мыслями, он сказал:
— Брат Хумилис слабеет день ото дня, но пока прямой опасности нет. Он сейчас отдыхает. Этот достойный брат все время беспокоится о той девушке и считает себя виноватым в том, что случилось. Думаю, он обязательно захочет тебя увидеть. Там сейчас Кадфаэль — когда Хумилис упал, у него снова открылась рана, но она была почти залечена, и воспаления нет… — Эдмунд замялся, но по выражению его лица Хью понял, что лекарь хотел сказать: кто знает, какой срок отпущен больному, но добрые вести могли бы продлить его дни.
Берингар вернулся к своим людям.
— Идем, — обратился он к Гериету, — нам разрешили пройти к лорду Годфриду.
Адам без возражений последовал за шерифом. Сержантам было велено дожидаться за дверью.
Войдя в лазарет, Хью сразу услышал знакомый голос. Эдмунд и Кадфаэль отвели для Хумилиса крохотное, но отдельное помещение, дверь в которое оставалась открытой. Всю обстановку составляли топчан, табурет и маленький столик для книги или свечки. Благодаря открытому окошку и широко распахнутой двери в помещении было достаточно воздуха и света. У постели стоял на коленях брат Фиделис и бережно поддерживал больного, а Кадфаэль как раз заканчивал накладывать повязку на бедро и пах, где разошлись края не успевшей надежно зарубцеваться раны. Хумилис был раздет, но плотная фигура Кадфаэля скрывала его наготу от постороннего взора.
