Великие шпионы не раз помогали правителям выиграть войны — или проиграть их. Но никогда еще, в разгар операции, они сами не становились императорами.
Это был очень плохой век когда императоры в Великом Городе менялись чуть не раз в три года, один другого хуже, а жрецы их скорбного бога, кажется, готовили народ к смерти заживо. Боролись не только с банями, но с любой радостью жизни, стилиты с верхушки своих колонн провозглашали конец всего сущего, а просто люди, отчаявшись, запасались амулетами и вызывали демонов, или сутками рыдали перед изображениями бога, которые тогда еще не были запрещены. Впрочем, у меня в Самарканде, где никто не готовился умирать, век был не лучше, потому что именно в эту пору арабийя ворвались, наконец, в мой город.
А никому в тот момент не известный человек по имени Лeo… тогда, за несколько лет до падения Самарканда, он пригнал стадо в пятьсот баранов бывшему императору, который очень хотел вернуть себе утраченную власть: Юстиниану Безносому.
Что такое пятьсот баранов? Один хороший ужин для десяти тысяч солдат. Или не очень хороший — для пятнадцати тысяч. Но если это мятежное воинство давно уже марширует на столицу впроголодь — это очень много. Так что скотоводу из Сирии, переселившемуся во Фракию, его стадо принесло вскоре титул спафария, а Юстиниану, кто знает, именно эти бараны помогли победить какого-то, ныне забытого, Тиверия. Юстиниан снова стал императором, в Великом Городе начали убивать без счета, но спафария Лео там уже не было. Он был отправлен агентом Юстиниана в горные княжества севернее земли армян — в Лазику и Иверию, к абазгам и аланам, но и к армянам тоже.
Эту историю в подробностях никто, наверное уже не напишет, а жаль. Какая была бы книга! Лео работал там долго и упорно несколько лет, переезжая из княжества в княжество, ускользая от излишнего внимания арабийя, обещая немалые деньги лазам и другим за удар по врагам Рима с севера. Знал ли Лео, что служит очень плохому императору, который завидовал даже своим шпионам, когда у них все получалось слишком хорошо? Может быть, и знал. Потому что когда Юстиниан в ключевой момент оставил Лео без денег, обещанных горным народам за их вступление в войну, Лео без этих денег обошелся. Его новые друзья пошли воевать просто потому, что и сами хотели отомстить арабийя за многое.
Шпион Лео вернулся в Великий Город, когда там уже не было никакого Юстиниана, там не было и промелькнувшего у власти Филиппикуса. Был Анастасиус, который понял, что не найдет никого лучше Лео на пост стратига Анатолийской фемы.
И тут к Лео пришла война.
Вообще-то странно, что она не началась раньше, это просто чудо, что империя халифа так надолго забыла несчастный, почти уничтоженный Рим, где в городе Константина один бездарный император сменял другого с какой-то неприличной скоростью. Считали, что ромэи сдадутся в любой момент, а сейчас есть страны поважнее — Африка, Андалус? Возможно.
Но когда война снова началась, они, подступившие с двумя армиями к городу Амориуму, нашли там в лице местного командующего удивительного человека.
Он, оказывается, научился говорить на их языке. Несколько лет в горных княжествах он явно потратил не зря.
А говорил он с ними о странных, новых, но привлекательных вещах. Лео предлагал арабийя не просто мир и дружбу, и еще союз, он предлагал им слияние двух империй и множество прочих радостей — причем без всякой войны. Он, как говорят, даже тайно ездил в гости к повелителю правоверных, и уж точно принимал его эмиров у себя в лагёре.
Для того же, чтобы этот грандиозный план получился, всего-то надо было, чтобы в городе Константина оказался новый император — друг и брат, и — да, тайный подданный халифа. А раз так, то двум армиям повелителя правоверных лучше было уйти от Амориума. Цель иная, куда грандиознее, так близка — ведь уже и император Анастасиус пал, а на его место пришел какой-то ни на что не годный Феодосиус.
Дайте мне год, просил Лео своих новых друзей, и приходите к стенам Города Константина с армией побольше, она мне понадобится, чтобы воплотить в жизнь наш с вами грандиозный план.
И солдаты с востока империи, знать не желавшие никакого Феодосиуса, провозгласили императором своего стратега Лео. Сенат и патриарх в городе Константина тоже не желали Феодосиуса, ну, а о том, что Лео — лучший друг врагов империи, им никто не сказал.
И Лео, войдя в столицу, возложил на голову иранское украшение — корону, сделанную в виде города, окруженного зубчатой стеной. Это было весной, а летом его верные друзья-арабийя пришли помогать своему другу-императору с немалой армией. Как и обещали.
Но перед ними был уже не шпион всеми забытого к тому времени Юстиниана, и не мелкий стратиг из восточной фемы. Новый император сидел за тройной стеной великого города, и без серьезных переговоров пускать туда своих друзей отказывался. А серьезные переговоры требуют времени.
Трудно сказать, когда именно командующий армией — брат халифа, Маслама — заподозрил, что происходит не совсем то, что ожидалось. Ожидание у стен превратилось в настоящую осаду и… Флот из тысячи восьмисот кораблей, заперший столицу и покрывший всю гладь Пропонтиды? Рвы, которыми осаждающие окружили город? Но в городе почему-то не кончались запасы, не кончались и тайные переговоры.
Лео, конечно, ждал зимы. И это оказалась жуткая зима — но не для защитников города, у которых еды и дров было запасено достаточно. Десять недель вокруг Города и в нем самом лежал снег — невиданное чудо. В лагере арабийя начали поедать все, как говорят — даже женщин и рабов. Трупы солдат бросали в море, потому что рыть мерзлую землю было нечем.
Главное же чудо произошло еще раньше — и имя этому чуду было огонь, греческий огонь, от которого пылало даже само море.
От флота арабийя осталось двадцать кораблей.
Но император, как выяснилось, заготовил своим неудавшимся друзьям кое-что еще. Вторая морская армада арабийя, из Александрии, не дошла до стен города, потому что на ней как-то неожиданно взбунтовались рабы. И еще булгары, которые давно уже мечтали взять город Константина — они появились под его стенами, но напали вовсе не на сам город, а почему-то на армию тех, кто его все еще осаждал. И уничтожили более двадцати тысяч.
А тут еще в тыл арабийя ударили хазары.
Кто же это заранее успел организовать все эти странные события? — могли бы спросить себя несчастные завоеватели. Но времени на размышления уже не было.
Потому что до них как-то дошло, наконец, что осада длится гораздо дольше года, из ста восьмидесяти тысяч воинов осталось меньше четверти, а армия ромэев еще даже не всходила из-за стен. Зато флот Лeo делал среди волн все, что Хотел, и от каждой лодки арабийя убегали так быстро, как позволяли весла и паруса.
Те, кто был еще жив, ушли. Это случилось тридцать пять лет назад, и больше к стенам Города арабийя не подступались.
Впрочем, они попытались. Но им удалось всего лишь перейти границу. И дальше был Акроинон.
Там победили два императора, прежний и нынешний, отец — Лео, и сын — Константин, не отходивший от отца при Акроиноне.
Заново отстроенный флот арабийя сжег в Керамейской бухте уже один нынешний император. Отец оставил ему хорошую кровь — и возродившуюся империю в наследство.
Если бы правил все еще Лео, то мне было бы проще понять, что происходит. Потому что из всей его потрясающей истории я сделал один главный вывод: какое же терпение было у этого человека! И как он умел долго, тщательно все готовить. Никаких «съездите и спросите».
Но пусть даже сегодня это всего лишь сын шпиона и победителя Лео. И что — он сейчас стоит перед самой границей с армией (тысяч пятнадцать-двадцать, если я хоть что-то понимаю в этом деле) и не знает, что делать, не знает даже, кто командует якобы пятитысячным войском на той стороне?
Я посмотрел по сторонам. Справа и слева от меня вверх взлетали косые морщины бурых скал, по ним карабкались, цепляясь корнями, кусты и кривые деревья. Я — между мирами. Кругом — ни одного человека, с оружием или без.
Но они появятся в любой момент, и тогда… Тогда меня ждет…
Два столбика комаров бессмысленно толкутся над какой-то лужей в закатных лучах. Чир щедро взмахивает длинным хвостом.
Да нет же, император знает, кто командует армией на той стороне. И по крайней мере Феоктистос хорошо понимает, что мне имя этого командующего совсем не понравится.
Абу Муслим.
Страх — это маленький человечек, сказал я себе. Он сидит где-то в районе живота, и сжимает там мышцы изнутри, неожиданно сильными для такого мелкого создания ручонками. Он знает, как сделать, чтобы задрожали ноги, чтобы конь почувствовал твою слабость и потерял уверенность. Он грызет твои внутренности мелкими неровными зубками.
Я не смогу вытащить оттуда этого человечка, сказал я себе, не смогу взять его за маленькую грязную пятку, дернуть и шарахнуть злорадного зубастого гаденыша уродливой головой о ближайшую скалу. Но я могу сказать ему два слова. Два слова. Ему хватит.
