— Какие в Варнавине ночью освещенные места?
— Из окон, например. Или ты вдруг курить надумаешь! Тогда сразу все провалишь. Задачу понял? Иди пока отдыхай.
Потянулся длинный летний вечер. К ужину пришли отец и сын Рукавицыны. Их посадили за один стол с хозяевами, чем они первоначально смутились. Но простое обхождение Варвары Александровны развеяло скованность, и ужин прошел оживленно. Потом мужчины удалились в кабинет.
— Ну, видел? — спросил Лыков Тимофея.
— Видел. Мужик лет сорока, незнакомый.
— На кого похож?
— На мужика и похож.
— Невзрачный такой, заурядный?
— Да.
— Это Щукин, — обратился Алексей к Евлампию Рафаиловичу.
— Я же знаю Ивана Ивановича! — возразил Тимофей. — Этот совсем другой. Бородища седая с подпалинами, нос красный.
— Бороду наклеить можно, и нос подкрасить. А вот роста он был одного с Иван Иванычем?
— Роста? Пожалуй, что одного.
— Щукин, — уверенно повторил Алексей. — То-то я его никак не мог засечь!
— А пошто полицейскому сыщику за вами следить? — недоуменно спросил Рукавицын-старший.
— Бекорюков хочет знать, как идет мой розыск.
— Нехорошо, однако, что тут Щукин. Трудный человек. Как глянет, так и лес вянет.
— Ну уж какой есть. Полиция будет нам помогать — это главное. С исправника начальство уже стружку снимает за бездействие. Вот он и поставил Ивана Иваныча на цырлы. Это на пользу: что-нибудь, да нароет.
Лыков сообщил Евлампию Рафаиловичу, что ночью к нему явится переодетый Степан Окуньков и просидит полчаса в гостях. И еще велел ждать его, Алексея, завтра в пять утра с телегой на шоссе, возле поворота на Карасиху. Наконец, Рукавицыны ушли, но встречи этой среды для сыщика еще не закончились.
В половине двенадцатого, когда весь дом уже спал, Окуньков вышел через парадное крыльцо и быстро зашагал к Полукруглой. Лыков же занял позицию у калитки. Через полчаса он услышал шорох и повернул ключ в замке. Форосков бесшумно проскользнул в сад.
— Поговорим в бане, — шепотом сказал Алексей и повел ночного гостя за собой. Задернул занавеску на окошке, зажег лампу. Потом повернулся к Петру и сказал торжественным голосом:
— Яков живой!
Петр ликовал пять минут; Лыков терпеливо отвечал на его вопросы. Наконец, остановил восторги и сказал:
— У тебя осталось мало времени. Поэтому слушай.
И рассказал ему сжато все, что сумел узнать за эти три дня. И про полицейских лесных дельцов, и про банду Челдона, и про шайку Вани Модного. Особо остановился на версии о беглых и дезертирах, один из которых, возможно, и есть маньяк. Закончил следующими словами:
— Челдоном я займусь сам, а ты пока возьми в разработку Ваню Модного.
— Себе что получше выбираете, Алексей Николаевич, а мне шпанку отдаете, — пошутил Форосков.
— Шпанка тоже опасная бывает. Мозгов еще нет, а нож в сапоге уже есть. Будь осторожен.
— Я всегда осторожен, — серьезно ответил Петр.
— И хорошо. Дольше проживешь. Твоя задача: проверить шайку Вани Модного на вшивость. Точно ли среди нее нет маньяка. Доктор говорил, что детей душил малосильный мужчина или подросток.
— Или женщина, — добавил тут же Форосков.
— Или женщина, — согласился Лыков. — Но это много менее вероятно. А вот подростков у Вани в шайке целых два десятка. Пощупай их.
— Понял.
— На, посмотри и запомни почерк. Этой запиской Якова заманили к оврагу.
— Так… «р» особенная.
— Да, и еще «д». Ищи человека с этим почерком. Другая твоя задача — выйти на здешних уголовных. Не может тут никого не быть. Уж воры точно есть, они как тараканы — повсюду. А Щукин мне ничего не рассказал об этой публике. Не хочет! Придется самим узнавать.
— Кто такой Щукин?
— Здешний сыскной надзиратель. Следит за мной.
— Зачем?
— Да они тут все боятся, что я без них убийцу поймаю.
— И правильно боятся!
— Со Щукиным будь осторожен. Это серьезный человек, единственный знающий дело во всей здешней полиции. Как только ты начнешь болтаться по городу, он тебя разу же заметит.
— Отбрешусь согласно легенде.
— Все, тебе пора уходить. Вот тебе ключ от калитки. Но это на крайний случай, на спешный. В обычное время передавай мне сообщения через Окунькова. Он по утрам ходит за водой на святой источник. В семь часов. Подойдешь, попросишь прикурить и незаметно сунешь записку. Все, иди. Удачи!
Лыков трусил на смирной пегой лошадке по убогой лесной дороге. Отъехал от уездного города на десять верст — и все, будто на Камчатку угодил. Вокруг ни души. Дорога пустая — встретился всего один смурной мужик. Да и тот лучше бы не попадался! Борода клочьями, под глазом фингал, а за поясом топор… Буркнул «здрасьте» и прошел мимо. И слава Богу, что прошел.
По совету Рукавицына, Алексей пробирался в Бочкариху не побережным трактом до Богородского и оттуда направо, а напрямки. От Подосенихи лесом меж болот шла местная дорога, выводившая прямо на Бочкариху. Очень может статься, что ею и пользуются бандиты. Сегодня четверг, и, скорее всего, они на выезде, творят очередную расправу, но вдруг появятся сейчас из-за поворота? Неприятно… Над головой перелетал с ветки на ветку огромный ворон, словно преследовал Алексея. Визгливо скрипела сосна, из-за кустов слышались какие-то зловещие вздохи. Чертовщина экая…
Сыщик был одет по-мещански, добротно и даже с некоторым щегольством. Из Петербурга он привез сак с гримом и необходимыми атрибутами. Поэтому сейчас лицо его украшала короткая русая борода, в тон усам и шевелюре. Сзади за ремнем поместился еще один «атрибут» — мощный шестизарядный «веблей». Пятьдесят восьмой калибр! Быка с ног свалит.
Через три часа неспешной езды Лыков подкатил прямо к околице деревни. Бочкариха обосновалась на берегу небольшой речки Курдомки. На другом берегу, невдалеке, виднелись еще два селения: Замешаиха и Валиха. Саженей на двести вокруг Бочкарихи лес был сведен, и свободное пространство распахано и засеяно, но дальше чаща стояла стеной. К северу раскинулось огромное урочище Шабалиха, труднопроходимое и болотистое. На краю его и поставил свой починок Антон Выродов. С местом он не ошибся…
Алексей поехал по пустой улице. Деревня в сто дворов, а спросить не у кого! Играющие возле изб дети при виде незнакомого сразу убегали во дворы. Наконец попалась ядреная молодуха с коромыслом. На вопрос, как найти дом Оденцова, она поставила ведра на землю и дала обстоятельный ответ. Посмотрела с любопытством на Лыкова и поинтересовалась:
— А не вы, случаем, иконы торгуете?
— Я самый, красавица! Только не торгую, а вымениваю. На деньги. Грешно святыми ликами-то торговать… А что, у тебя есть?
— От родителев осталися. Много… Все не отдадим, а часть могем уступить.
— А и ладно. Ты где живешь?
— Третья изба по порядку. Вона, где ветла.
— Зайду. У эдакой купчихи покупать — одно удовольствие!
Молодуха зарделась, воровато огляделась по сторонам и сказала шепотом:
— Вы тока дома у нас на энтот предмет не шутите.
— Что, муж строгий?
— У-у-у!..
— Сговорились, красавица.
И тронул лошадь. Через пять минут он уже здоровался с Оденцовым. Трефил Осипович, хоть и был видимо напряжен, встретил гостя приветливо. Быстро сгоношил самовар и даже выставил на стол настоящий сахарный песок. Но Алексей не стал объедать хозяина, а принес из телеги узел с гостинцами. В нем оказались большая сахарная голова, жестянка с дорогим цибиковым чаем «ю-чен-юань-нумы» (девять рублей пятьдесят копеек за фунт), сушки и кулек леденцов. Оденцов немедленно открыл жестянку, понюхал и даже зажмурился:
— Вот удружили так удружили, Лексей Николаич! Люблю хороший-то чай, но он для меня дороговат. А эдакого и не пил никогда! Спасибо.
— Подождите, еще и не такой пить станете. Рукавицын вступил в обязанности управляющего временно, но вот помощником он будет постоянным. И деятельным. А забот в Нефедьевке полон рот. На кого Евлампию Рафаиловичу опереться? На таких, как вы. Бросайте-ка вы свое бурлачество да переходите тоже ко мне на службу, под его начало.
Оденцов вздохнул:
— Ох, как нужда одолела… Колотишься, будто рыба об лед, а подати все одно заплатить не из чего… Но вам, верно, уж идтить пора? Я мужиков давеча предупредил, они ждут, даже в поле многие не пошли.
— Да, пора начинать. С кого первого?
— Да хоть с меня и начните. Для правдоподобия. Экая у вас, Лексей Николаич, борода-то выросла, за одну ночь. Не оторвется, ежели дернуть?
— Смотря как дергать станут.
Оденцов долго рассматривал Лыкова, потом сказал:
— Ловкая работа! Ну, поехали. Вот образа, глядите.
Сыщик, войдя в роль, переворошил у хозяина весь киот. И действительно выменял за червонец одну закопченную, изъеденную жучком доску. Трефил Осипович, очень довольный свалившимся на него доходом, поспешно надел гречневик[55] и собрался вести коммерсанта по деревне. Однако, выйдя на улицу, они обнаружили возле избы сразу четырех мужиков. При виде покупателя они загалдели:
