возникает непредвиденная помеха.
Лючия Морелли стояла у конторки портье и быстро что-то писала. Ее служанка с конвертом в руках ожидала, когда госпожа закончит письмо.
– Держи, – Лючия протянула смуглой девице сложенный пополам листок. – Отправь немедленно, а потом погладь мое лиловое платье.
Обернувшись, она увидела Уолша. Опять неудача. Теперь не получится незаметно избавиться от улики, надо возвращаться в номер. Пока служанка запечатывала конверт, Лючия и Джозеф, натянуто улыбаясь, обменялись дежурными приветствиями.
В ожидании завтрака молодой человек гадал, как скоро обнаружится пропажа картины. Успеет ли он уничтожить творение Верещагина до прихода полиции? Найдется ли в отеле такой тайник, где оно будет пусть временно, но надежно укрыто от посторонних глаз? Минуты тянулись невыносимо долго, ладони вспотели. Уолш шагал по комнате, комкая носовой платок. Внезапно до его слуха донеслись голоса в коридоре. Он выглянул. Перед дверью Найтли стоял лакей с кофейником и встревоженный Шабо.
Джозефу уже приходилось видеть насильственную смерть – гнетущее зрелище, но на этот раз он испытал скорее облегчение. Разумеется, оно было вызвано не убийством как таковым, а исчезновением портье, который сразу же сделался главным подозреваемым. Шансы Уолша остаться непричастным к краже картины значительно возросли. Правда, в отличие от комиссара и гостей отеля он не поверил, что Калверта Найтли застрелил Дюпон. Уж кто-кто, а Джозеф знал наверняка: журналиста убили не из-за живописного полотна. Что, если это был страх разоблачения? Или, возможно, месть? Воображение молодого преподавателя живо нарисовало Лючию Морелли с револьвером в руках. Интересно, кому предназначалось письмо, написанное ею в спешке на рассвете? Не она ли спустилась в Салон Муз перед завтраком, чтобы сжечь то, что могло указать на ее мотивы? Например, снимок смеющейся белокурой девочки, который Уолш приметил накануне в грим-уборной певицы.
«Это моя крестница Лукреция», – сказала тогда Лючия. Однако она не казалась настолько сентиментальной, чтобы хранить фотографию чужого ребенка.
После обеда, пока оперная дива отдыхала в своем номере, Уолш навестил ее горничную. Служанка встретила его настороженно. Джозеф, самостоятельно изучавший итальянский, чтобы читать любимых авторов в оригинале, мысленно дал себе слово углубить свои познания в этом языке.
– Как вас зовут, синьорина?
– Камилла, синьор.
– Я пришел предупредить вас, Камилла. Портье Дюпон – не единственный подозреваемый. Вашу госпожу могут обвинить в убийстве Калверта Найтли.
В черных глазах горничной отразился испуг, но не удивление. Уолш заподозрил, что ей известно о хозяйке больше, чем можно было ожидать. Он продолжал, старательно подбирая итальянские слова:
– Я давний поклонник синьорины Морелли и готов на всё, чтобы спасти ее от гильотины. Вы, кажется, не сомневаетесь, что она виновна?
Девица потупилась:
– Я знаю, что госпожа ненавидела синьора Найтли и всей душой желала ему смерти. И я ее не осуждаю. Клянусь Святым Антонием, синьор Найтли это заслужил.
– Та девочка на фотографии… Лукреция… Она – дочь синьорины Морелли, не так ли?
По реакции Камиллы Джозеф понял, что его догадка верна: у Лючии была связь с журналистом, и белокурая Лукреция – тайный плод этой незаконной связи. Брошенная любовница? Достаточно ли этого для желания отомстить? Похоже, служанка уверена, что достаточно.
– Вы сохраните тайну, синьор? – затараторила Камилла. – Никто не должен узнать про малышку моей госпожи. Но я-то знаю, как она страдала, как плакала по ночам в доме матери, которая кляла ее последними словами. А потом ей пришлось отдать свое дитя в семью аптекаря с соседней улицы. Его жена родила мертвую девочку, и они выдали Лукрецию за свою дочь. Отец моей госпожи – тоже аптекарь, но он был в долгах, и синьорина Морелли нашла покровителя в Милане, чтобы помогать родным. Она святая, хоть и живет во грехе. За тем покровителем был другой, а потом еще и еще. Один синьор хотел жениться на ней, да только госпожа возьми и расскажи ему про Лукрецию. Она-то надеялась, что сможет растить дочку в законном браке. Не могла снести, что малышка никогда не назовет ее мамой! А синьор не захотел взять ее с приблудой в придачу. И этот англичанин брать не хотел, хотя Лукреция – его родная дочь.
– Найтли бросил синьорину Морелли, зная, что она ждет ребенка?
– Нет, о малышке он узнал в прошлом году, когда приезжал в Милан. Госпожа добилась встречи с ним и сумела снова его обольстить. Думала, он женится на ней, да не тут-то было. Всю жизнь он ей поломал, бесстыдник. Умоляю, синьор, не дайте полицейскому комиссару арестовать ее!
Уолш с минуту обдумывал услышанное, а потом спросил:
– Скажите, Камилла, кому вы отправили письмо сегодня утром? Это важно.
Горничная смотрела на него с недоумением, явно не видя связи между письмом госпожи и убийством. Быть может, ложный след?
– Письмо назначалось синьору Морелли, отцу синьорины.
Так-так. Но к чему было спешить, вставать чуть свет, писать впопыхах? Чутье подсказывало Уолшу, что это письмо нельзя упускать из внимания. Однако он вовсе не собирался откровенничать со служанкой, а потому сказал:
– Вот что, Камилла, дайте-ка мне адрес синьора Морелли. Я напишу ему, и мы вместе придумаем, как помочь его дочери. Но ей ничего не говорите: если она начнет нервничать, то подозрения полиции только усилятся. Понимаете?
Камилла кивнула, нацарапала адрес на клочке бумаги и, протягивая его Джозефу, горячо произнесла:
– Вы добрый человек, синьор Оллювард. Защитите мою госпожу!
– Сделаю всё возможное, – пообещал мнимый американец, собираясь поступить с точностью до наоборот.
Джозеф еще раз перечитал витиеватые итальянские фразы. Обращаясь к аптекарю Морелли, он избрал иную тактику, нежели с легковерной горничной. Он написал, что ему известно о Лукреции, и предположил, что в своем письме к отцу Лючия, желая излить душу, призналась в убийстве человека, ставшего причиной ее несчастий. Уолш просил Морелли переслать ему это письмо, со своей стороны обещая утаить от всех факт рождения ребенка и, таким образом, сохранить репутацию певицы.
«Если ваша дочь причастна к смерти Найтли, ее преступление так или иначе раскроется, но полиция, в отличие от меня, вытряхнет на публику всё грязное белье», – писал Уолш, скрепя сердце воспользовавшийся советом Фергюса Чепмена: «Забудьте на время, что вы джентльмен, Джозеф. Используйте любые методы ради успеха нашей миссии».
Опустив конверт в почтовый ящик, Уолш немного прогулялся по набережной. Бегство Дюпона не давало ему покоя. Вечером, обратив внимание на звук захлопнувшейся за прислугой двери, он кое-что сопоставил и теперь был почти уверен, что портье покинул «Луксор» около часа ночи, а значит, не имел отношения к убийству. Зачем в таком случае ему понадобилось исчезать, никого не
