Госпожа Ку закрыла лицо руками. По знаку судьи старший пристав подал ей чашку крепкого чая, но она покачала головой и продолжила:
— Человек прошипел: «А теперь ты, ты, грязная изменщица!» И, произнося еще какие-то ужасные слова, он потянулся ко мне через кровать, вздернул за волосы мою голову и ударил меня серпом по горлу. Я услышала глухой стук и потеряла сознание… Очнулась я в какой-то повозке, которая подпрыгивала на ухабах. Голое тело Фана лежало рядом со мной. И тогда я поняла, что кончик серпа угодил в изголовье кровати, так что лезвие не достало до горла, только чуть оцарапало. Убийца же, очевидно, думал, что я убита, и поэтому я решила притвориться мертвой. Потом повозка остановилась, ее наклонили, и я вывалилась на землю рядом с трупом. Убийца забросал нас ветками, и я слышала, как повозка уехала. Об убийце я ничего не могу сказать, потому что не смела открыть глаза. Когда же он был в спальне, я видела его только мельком, и мне показалось, что лицо у него довольно худое и смуглое, но, может быть, в этом был виноват свет масляной светильни.
Она глубоко вздохнула.
— Я выбралась из-под веток и огляделась. Светила луна, и я сразу поняла, что это тутовая роща возле усадьбы Фана. И тут я заметила монаха, идущего по проселку со стороны города. На мне ничего не было, кроме клочка ткани на бедрах, и я хотела спрятаться за дерево, однако он меня тоже заметил и бегом пустился ко мне. Опершись на свой посох, он оглядел тело Фана и сказал мне: «Ты убила своего любовника, да? Коль пойдешь со мной в заброшенный храм и малость побудешь со мной, обещаю, что не выдам тебя!» Он хотел схватить меня, а я со страху закричала. И тут откуда ни возьмись появился еще один человек. Он закричал на монаха: «А кто вам сказал, что храм — это место, где насилуют женщин? Отвечайте!» — и выхватил длинный нож из рукава. Монах выругался и замахнулся посохом. Но вдруг он стал ловить воздух ртом, прижал руку к сердцу и рухнул наземь. А тот, второй, склонился над ним. Потом, поднявшись, он пробормотал что-то о невезении.
— Как вы полагаете, — прервал ее судья Ди, — этот человек был знаком с монахом?
— Не знаю, ваша честь. Все случилось так быстро, и монах не назвал его по имени. Позже я узнала, что имя его — По Кай. Он спросил меня, что произошло. Он старался не обращать внимания на мою наготу, и речь его была речью образованного человека. И в его облике, несмотря на потертую одежду, чувствовалась властность. Поэтому я решила, что могу довериться ему, и рассказала все. Он предложил отвести меня к моему мужу или к отцу — пусть они и решают, что делать. Я же честно ему отвечала, что не могу в таком виде предстать перед ними — я еще не пришла в себя и мне нужно время, чтобы подумать. И я спросила, не может ли он на день или два где-нибудь укрыть меня; тем временем он сообщил бы куда следует об убийстве Фана, умолчав обо мне, — я была уверена, что убийца принял меня за другую женщину. Он же ответил, что до убийства ему дела нет, но если я хочу скрыться, он согласен помочь мне. И добавил, что сам он живет не один и что в гостиницу среди ночи женщину одну не пустят. Единственное, что он может предложить, это снять для меня комнату в одном из плавучих веселых домов — там привыкли не задавать лишних вопросов, и к тому же он сочинит для них какую-нибудь правдоподобную историю. Он сказал, что тела он захоронит в роще подальше от опушки и пройдет несколько дней, прежде чем их обнаружат, а к тому времени я сама решу, стоит ли мне сообщать управе обо всем этом или не стоит. Он снял с монаха плащ и велел мне надеть его, что я и сделала, сперва отерев набедренной повязкой кровь с лица и груди. К тому времени, как он вернулся, я была готова. Он повел меня вдоль проселка к другой роще, где была привязана его лошадь. Велел мне сесть позади него, и мы поехали в город. На канале он нанял лодку, и так мы добрались до барок, стоящих у восточной стены.
— Как же стража вас пропустила в город? — спросил судья.
— По Кай постучал в южные ворота и сделал вид, что он совершенно пьян. Стража знала его; он что-то кричал о том, что везет в город некое новое дарование. Стражники велели мне откинуть плащ, и когда увидели, что под плащом — я, женщина, расхохотались, отпустили несколько грубых шуток по поводу шутки По Кая и пропустили, — ответила госпожа Ку и продолжила: — Он снял для меня каюту на барке. Я не слышала, что он шептал на ухо хозяйке, но ясно видела, как он передал ей четыре ляна серебра. Должна сказать, что хозяйка обращалась со мной хорошо. Она даже дала мне выпить зелья, когда я призналась, что боюсь забеременеть. Постепенно я оправилась от испуга и решила, дождавшись По Кая, попросить его, чтобы он отвез меня к моему отцу. Но сегодня утром хозяйка явилась ко мне, и с ней был ее подручный. Она сказала, что По Кай — преступник и схвачен. И добавила, что он заплатил слишком мало — дал только задаток за платье и проживанье, стало быть, придется мне отрабатывать мой долг в ее заведенье. На это я с негодованием ответила, что четыре ляна серебром покрывают все расходы с лихвой и что я хочу немедленно покинуть это место. Когда же хозяйка велела подручному подать ей плетку, я решила, что попасть в когти к этим людям — наихудшее, что может со мной случиться, и сказала ей, что я свидетель того преступления, которое совершил По Кай, и знаю все о других его преступлениях. Хозяйка испугалась и сказала слуге, что им грозят крупные неприятности, если они не выдадут меня властям. Вот почему эта женщина привела меня сюда к вашей чести на суд. Я сознаю, что мне надо было сразу же прислушаться к совету По Кая. Не знаю, какое преступление он совершил, но со своей стороны могу заверить: со мной он обращался хорошо. Мне бы тогда же сообщить обо всем происшедшем, но случившееся совершенно выбило меня из колеи, и единственное, чего я хотела, так это прийти в себя и спокойно обдумать, что делать дальше. Все это — чистая правда.
В то время как писец оглашал запись ее показаний, судья размышлял о том, что речь этой женщины звучала искренне и непринужденно и что рассказ ее соответствует всем известным ему обстоятельствам. И теперь он знает, откуда взялась глубокая зарубка, замеченная им на изголовье кровати в усадьбе. Также стало понятно, почему А Кван не заметил, что эта женщина — не Су-ньян: он потянулся к ней с серпом, стоя с той стороны кровати, где лежал Фан, а лицо ее было залито кровью. Готовность По Кая помочь ей легко объяснима и подтверждает подозрения, что магистр Цао может быть причастен к темным делишкам По Кая, и последний, несомненно, сообщил магистру о происшествии с его дочерью, которая случайно стала свидетельницей его встречи с одним из их сообщников-монахов; на всякий случай они с магистром договорились удалить ее на несколько дней. Это же объясняет и безразличие магистра Цао к судьбе его исчезнувшей дочери: он все это время знал, что она в безопасности.
После того как госпожа Ку оставила отпечаток пальца под своими показаниями, судья объявил:
— Вы прошли через тяжкие испытания, госпожа Ку. Надо честно признать, при подобных обстоятельствах мало кто вел бы себя столь разумно, как вы. Я не стану поднимать вопрос о степени виновности женщины, которая не донесла о смертоубийстве вследствие того, что сама стала жертвой тягчайшего из злодеяний — насилия. В мои обязанности не входит обеспечивать законоведов материалом для их изысканий. Моя обязанность служить правосудию и добиваться, чтобы зло, порожденное преступлением, было исправлено. Посему я постановляю: суд не предъявляет вам никаких обвинений и передает вас на попечение вашему супругу, Ку Мен-пину.
Когда Ку выступил вперед, жена бросила на него быстрый взгляд. Он же, не обращая на нее ни малейшего внимания, спросил напряженным голосом:
— Есть ли какие-либо доказательства, ваша честь, что моя супруга была действительно изнасилована, а не упала в объятья этого негодяя добровольно?
У госпожи Ку перехватило дыхание от неожиданности, но судья Ди ответил ровным голосом:
— Имеются. — И достал из рукава носовой платок. — Эта вещь, которая, как вы сами признали, принадлежит вашей жене, была найдена не на обочине дороги, как мною было заявлено прежде, а среди хвороста в хижине, что стоит у входа в усадьбу Фана.
Ку пожевал губами. Затем сказал:
— В таком случае ваш покорный слуга полагает, что эта женщина сказала правду. Но согласно кодексу чести, каковой из поколения в поколение соблюдается в моем скромном семействе, супруга обязана покончить с собой немедленно после того, как подверглась поруганию. Не совершив сего, эта женщина опозорила мой дом, и я заявляю во всеуслышание, что обязан дать ей развод.
— Имеете на то полное право, — сказал судья Ди. — Запись о разводе будет произведена должным образом. Суд вызывает магистра Цао Хо-сьяня!
Магистр Цао преклонил колени перед судейским столом, что-то ворча себе в бороду.
