Тогда Любчинская потребовала, чтобы Амит срочно пошел с ней в «их маленький храм» где дожидается ее служанка, и провел там обряд поклонения богине. Принца удивило это требование и он спросил, зачем нужна такая спешка. Однако Ариадна настаивала, уверяя, что для служанки это просто необходимо и она искренне хочет этого. Да и ей самой, как невесте индийского принца, не к лицу иметь доверенную служанку-иноверку. Амита так обрадовало, что его любимая столь искренне поклоняется Уме, что он более не стал возражать.
Они поехали в «храм», где принц облачился в подходящую одежду и прочел необходимые мантры, а потом дал девушке пищу, благословенную богиней. Ариадна сказала, что приготовила ее сама. Сомневаться в правдивости ее слов принц не привык, поэтому очень удивился, когда благословляемая девушка впала в транс, доступный только храмовым жрицам-деваки. Любчинская же объяснила это тем, что ее служанка уже успела полюбить богиню и готова была увидеться с ней. В Чандрапуре бывали подобные случаи религиозного экстаза, поэтому Амит успокоился, вынес девушку из «храма» и постарался уложить поудобнее, хотя немного заколебался, когда Ариадна предложила ему оставить девушку одну и удалиться. Ему это показалось неправильным.
Но актриса уверила принца, что ее служанка вскорости проснется и сама доберется домой. А им уже пора возвращаться, так как уже стемнело. Да и кто может обидеть служанку, когда в этот дом никто не заглядывает, да и дворник скоро вернется на свой пост. Он-то и проводит девушку до извозчика.
… Печально улыбнувшись, принц закончил свою долгую повесть:
– До вашего визита я и не догадывался, что Ариадна меня так зло обманывает.
– Да, сударь, – крякнул Никита Сергеевич. – История ваша настолько фантастическая, что в нее трудно поверить!
– Чтобы развеять все ваши сомнения в моей невиновности, я покажу вам свои документы, – гордо выпрямившись, ответил принц и направился к секретеру. Оттуда он достал резную шкатулку, отпер ее ключиком, который снял с шеи, и протянул Карозиным пачку документов.
Профессор и его жена изучили бумаги Амита самым серьезным и придирчивым образом и вынуждены были признать их подлинность, рано как и правдивость самого принца Рамачандра. Некоторое время они молчали, пытаясь осознать все, что произошло и поставило их версию с ног на голову.
– Вы обещали рассказать мне, что вам известно об Ариадне, – напомнил Амит, прервав затянувшееся молчание.
– Да-да, конечно, ваше высочество, – опомнилась Катенька, обращаясь к принцу положенным образом, и принялась в который раз уже рассказывать о своих приключениях и трагических событиях, которым стала свидетельницей.
Когда она дошла до рассказа о тайнике, принц перебил ее:
– Сударыня, а вы забрали статуэтку?
– Нет, я взяла только ожерелье, ведь именно оно было целью моих поисков, я не воровка и чужого брать не привыкла. А ожерелье я взяла, так как была уверена, что она принадлежит генеральше. Ведь я не знала, что это было ваше ожерелье, а не ее. Вы позволите мне продолжать?
Через несколько минут Катенька закончила, а бедный принц, не стесняясь, плакал над судьбой несчастной Вареньки, которую отравил своими руками, хоть и не знал об этом.
– Не плачьте, ваше высочество, – попытался успокоить принца Никита Сергеевич. – Вам сейчас не плакать надо, а разыскивать эту негодяйку Любчинскую!
Амита передернуло, когда профессор назвал актрису негодяйкой. Его впечатления были слишком свежи, чтобы он мог вот так, одним махом, вырвать Ариадну из своего сердца. Но он тут же взял себя в руки:
– Вы правы, сударь, у нее ведь в руках ожерелье богини! Не для этого я объездил пол-мира, чтобы стать сообщником краж и убежать с позором на родину! Прошу вас, поедемте вместе со мной к… ней. Боюсь, что она сумеет меня разжалобить, я слишком сильно ее любил.
Карозины согласились. Вернее, согласилась Катенька, а бедный Никита Сергеевич был вынужден принять это решение, хотя бедный его желудок, терзаемый голодом, яростно протестовал против подобных нарушений режима и его, желудка, священных прав на пищу.
Подъехав к дому, где квартировала актриса, Катенька и принц попросили Никиту Сергеевича пойти первым, объясняя, что его Любчинская не знает, а поэтому пустит, если он скажется ее поклонником, а они поднимутся к ней позже. Профессору Карозину пришлось согласиться, хотя, будь его воля, он просто обратился бы в полицию. Однако он вернулся, не успев зайти. Привратник сказал профессору, что актриса съехала нынче, уже, почитай, часа как три, а куда, – не докладывалась.
Домоправитель также оказался в полном неведении о том, куда могла направиться Любчинская. Оставалась одна надежда – съездить в театр и расспросить Сниткина. Но тут запротестовал Никита Сергеевич, у которого от голода и треволнений разболелась голова.
– Послушай, ангел мой, это тебе сил не занимать с твоей увлеченностью, а я уже с ног валюсь! Почитай с самого утра маковой росинки во рту не было! Ты ведь меня прямо перед обедом вытащила, а я уже тогда голодный был! – затем, перейдя на английский, профессор обратился к принцу: – Ваше высочество, давайте предоставим моей дражайшей супруге разбираться с театральным директором, она с этим прекрасно справится и без нас. А мы с вами отправимся в ресторан и пообедаем. Катерина Дмитриевна к нам потом присоединится. А если вы окажете нам честь, то я с радостью приглашу вас на обед к нам домой. Я, знаете ли, не любитель ресторанной пищи, от нее изжога случается! А вот кухарка наша, Груня, замечательные пироги приготовляет, надо вам сказать.
– Я нахожу ваше предложение весьма разумным, пусть Катерина Дмитриевна едет одна. И сочту за честь принять ваше приглашение, хотя аппетита у меня сейчас нет никакого, как вы можете догадаться.
– Э, ваше высочество! Обед, это такое дело, которым нельзя пренебрегать. Как говаривал мой покойный дед: война войной, а обед по распорядку!
– Сейчас вы напомнили мне моего советника, – усмехнулся принц, и мужчины отправились в дом Карозиных.
Катенька же велела извозчику отвезти себя к театру Сниткина. Приехав, она тот час же прошла к Ефиму Петровичу.
– Кого я вижу! – радостно приветствовал ее Сниткин. – Дражайшая Катерина Дмитриевна! Душевно рад вас видеть! Как здоровье Никиты, супруга вашего? Я все жду, когда мы с вами вместе поужинаем, я не забыл вашего обещания! А как продвигается ваш домашний спектакль? Пригласите меня?
Сниткин мог бы еще полчаса без умолку трепаться, но Катенька прервала его словоизвержения:
– Ефим Петрович, драгоценный вы мой, я к вам по весьма важному делу. Не скажете ли вы, куда уехала Любчинская?
– А зачем она вам? – удивился Сниткин. – Я сам в вашем распоряжении!
– Это замечательно, но я дала ей прочесть свою пьесу, а она забыла мне ее вернуть! И теперь я прямо в отчаянии! – на ходу сымпровизировала Катенька.
– Ах, пьесу! Ну, скажу я вам, Катерина Дмитриевна, вы просто кладезь талантов! И как это Никите удалось отхватить такое сокровище?
– Ефим Петрович! Ну так куда же уехала ваша примадонна? Ведь не могла она не поставить в известность директора театра?
– Госпожа Любчинская пожаловалась мне вчера на меланхолию и попросилась на отдых в деревню. Я ее долго пытался разубедить. Посудите сами, как театру без примадонны, на ней же весь репертуар держится! Но нет! Не могу, говорит, устала, говорит, надо, говорит, отдохнуть! Пришлось отпустить. А куда деваться? Актриса, натура тонкая, возвышенная… Но я ее заставил пообещать, что она вернется не позже, чем через неделю! Так что вам незачем волноваться – вернется, и заберете свою пьесу!
– Ах нет, Ефим Петрович! Это будет слишком поздно! Нам же роли учить надо. Пасха-то уже на носу! А еще репетировать, костюмы подбирать… Мне никак не успеть через неделю! Умоляю, скажите, куда она поехала? Я человека за пьесой пошлю.
– Вот ведь вы какая неугомонная! Знаю, что в деревню, а в какую? Бог ее знает, не упомню! Говорила она как-то, что есть у нее дом в деревне, в наследство от матери покойной остался, а вот где – простите великодушно – не помню.
– Какая жалость, Ефим Петрович, какая жалость! А может быть, кто-нибудь в театре знает?
– Увы, Катерина Дмитриевна, примадонны редко имеют друзей среди актеров, и госпожа Любчинская – не исключение! Я уверен, что она, кроме меня, никому ничего не сказала. Вот разве что…
– Ну?! – с надеждой воскликнула Катенька, которая уже начала отчаиваться.
Сниткин слегка помялся.
– Дело-то слишком деликатное… Но, так и быть, вам скажу. У нее есть поклонник, английский путешественник Томас Канингем, он на Неглинке проживает. Вот он знает обязательно, если, конечно, она вместе с ним не уехала.
Вот теперь можно было смело отчаиваться – все ниточки оборваны. Катеньке все-таки хватило сил любезно поблагодарить Сниткина и распрощаться с ним, пообещав непременно пригласить на свой спектакль.
