К столу подошёл Кузьма.
— Ещё чего-нибудь не угодно-с?
— Яичницу с ветчиной, — решительно сказал Малинин, покосившись на товарища.
Тот одобрительно кивнул:
— Мне тоже. И, скажи-ка, Кузьма, что, Мишка Терентьев грамотный?
— А то! Михал Василич всегда газету спрашивает. Только редко он к нам заглядывает. Они все больше с Пал Алексеичем то в "Яр", то в "Стрельну"…
Кузьма был словоохотлив. Он знал, что Лавровский репортёр "Московского листка" и за интересные сведения всегда даст гривенник, другой.
— А знаете, что у них случилось? Заарестовали Михал Василича!
— Это уже не новость.
— А знаете из-за чего? — Кузьме очень не хотелось упускать гонорар. — Из-за любовницы новой. Настоящую барыню он себе завел, а муж видать узнал.
— Барыню? — хитро прищурился Лавровский. — А ты-то, откуда знаешь?
— Пал Алексеич рассказывал.
— Тебе? Ну, ты, братец, хватил. Не поверю, чтобы Чернов с тобой лясы точил.
— Почему со мной? Хозяину рассказывал, а я случайно услышал. Видел, говорит, я эту Мишкину графиню. В ней, дескать, пудов шесть, как в замоскворецкой купчихе.
Когда вышли из "Перепутья", Лавровский спросил:
— Твой приятель, по-прежнему, в сыскном? Тогда езжай туда, поинтересуйся, кто из хипесников сейчас в Москве гастролирует и есть ли среди "кошек" похожие на замоскворецких купчих? А я на колюбакинскую конюшню и малютинскую дачу. Надо у Павла Алексеевича Чернова о "графине" расспросить. Потом в редакцию… Держи на расходы…
— С утра на ипподроме будешь?
— Да, на проездке. Там и увидимся.
Глава 3. БАРСИК И ЕГО "КОШКИ"
На площади у Брестского вокзала стояло десятка полтора извозчиков. Окинув их взглядом, Малинин поморщился: "ваньки", подмосковные крестьяне, перебравшиеся в город, чтобы подработать на извозе. На экипажи, смотреть неприятно, сбруя веревочная, а лошади — сплошь клячи. На таком ехать — быстрее своим ходом. А вот этот, пожалуй, подойдет. Не "лихач", конечно, но ничего.
Молодой бородач в чистом синем халате, сидевший на козлах пролётки, в которую был запряжён крупный серый жеребец, пригласил:
— Пожалуйте, вась-сиясь! Домчу на резвом!
Другие извозчики возмущенно загалдели:
— Сёмка! Куды без очереди прёшь?
— Не ты, чай, первый в ряду!
Чтобы в корне присечь недовольство, которое легко могло обратиться и против него самого, Малинин громко сказал:
— В Большой Гнездниковский. В сыскное.
Заметив, как вмиг помрачнел Сёмка (как же, дождешься от сыщика платы!), тихо добавил:
— Не бойся, не обижу.
Извозчик слегка шевельнул вожжами, и жеребец пошёл мелкой рысью.
— Хорош конёк! — похвалил Малинин.
Польщённый Семен похвалился:
— У самого Ильюшина взял. С аттестатом! Не дешево обошёлся, теперь в долгу, как в шелку. Но оно того стоит.
— С бегов жеребец?
— Не, в карете ходил. А от беговых, избави бог!
— Что так?
— Да в прошлом году тут такое дело приключилось… Помер на Башиловке купец. Пришли его наследники к Ивану Савельичу, хозяину похоронной конторы. Ты, говорят, сделай все по высшему разряду. В дроги распорядись заложить лучшую лошадь, да смотри, чтобы была вороная и покрупнее. Покойный, мол, большой охотник до таких был — пусть напоследок порадуется… Иван Савельич и рад угодить. Есть, есть, говорит, у меня такой жеребец — благородных кровей, когда-то на бегах все призы брал… Ну, повезли купца на Ваганьково. Впереди, как положено, похоронные дроги. Жеребец в них, загляденье — огромный, вороной, без единой отметины. Идёт шагом, голову понурил. Ну. потом родственники, да приятели покойного. А "траурных" наняли рыл двадцать — венки несут, медали на подушках… Дошли так до "Яра", а тут на бегах колокол зазвонил — лошадей значить на круг приглашают. Ну, вороной-то и вспомнил былое, головой тряхнул, зарысил. Кучер его осаживать, да куда там… А колокол ещё раз ударил — старт, значить, дали. Ну, он и пошел в резвую… Кучер с козел кувырком, гроб на дорогу свалился… Только у самих бегов и догнали. Вот они какие, беговые!
Малинин рассмеялся. Анекдот, конечно, но всё равно надо будет рассказать Алексею — может и пригодится для какого-нибудь фельетона.
Выехали на оживленную Тверскую. Семён с нескрываемым удовольствием, обгонял все попутные экипажи.
— Тебе на бега надо, — похвалил Малинин, не любивший тихой езды. — Азарт, как у хорошего наездника!
— Вот и сам Михаил Васильевич, намедни, так сказали, — заулыбался довольный извозчик.
Малинин встрепенулся:
— Терентьев? Мы с ним приятели. С дамой, поди, был?
— С дамой!
— Куда отвозил их?
Семён, вспомнив, что перед ним человек из сыскной полиции, замялся.
— Ты, любезный, коли начал говорить, то говори, — голос Малинина стал на мгновение жёстким, но тут же потеплел. — Да ничего нового я от тебя не узнаю. С графиней Терентьев был?
— Не, он её баронессой называл.
— Хороша штучка, правда?
— Не, тощая, как селёдка.
— Вот как… Тогда давай поподробнее. Глаза, какие? Волосы?
— Не знаю. Они в этой были, как её…
— В вуалетке?
— Ага. Одета богато…
В чем именно была одета баронесса, Малинин так и не выяснил — в предметах женского гардероба Семён не разбирался. Единственное полезное, что удалось узнать — Терентьев с баронессой взяли извозчика у сада "Фантазия", а отпустили на Тверской.
За разговорами незаметно доехали до Большого Гнездниковского переулка, где находилось управление Московской сыскной полиции.
Василий Степанов служил регистратором стола приключений, куда поступали сведения обо всех преступлениях совершенных в Москве и её окрестностях. Присутственный день уже закончился, но он часто засиживался в управлении допоздна. Так было и в этот вечер.
Приятели обнялись.
— По делу или чайку попить? — спросил Степанов.
Малинин объяснил, что именно его интересует.
— Хипесницы, говоришь, — задумался регистратор. — Если не ошибаюсь, последний зарегистрированный хипес был в январе этого года.
Он водрузил на нос очки, полистал один журнал, другой. Достал из канцелярского шкафа предмет своей гордости — картотеку, которую вел по собственному почину.
— Точно, не ошибаюсь. 24 января 1881 года у купца Буркина похищены 150 рублей и золотые часы. Похитители, мещанин Соломон Рубинчик и крестьянка Галина Ромашко, были арестованы на следующий день.
Этапированны в Одессу, полиция которой разыскивала их за ранее совершенные преступления. Больше заявлений от потерпевших не поступало.
— Это ни о чем не говорит. Не каждый в полицию станет обращаться.
— Полностью с тобой согласен. Поэтому пойдем, потолкуем с дежурным агентом.
— А кто сегодня дежурит? Не Байстрюков, надеюсь? — спросил Малинин. Из-за Якова Байстрюкова ему в свое время пришлось уйти из полиции.
— Нет. Сашка Соколов.
Соколов был ровесником Малинина и Степанова. Правда, в отличие от них, не только университетского образования не имел, но и гимназию не закончил. Однако сыщиком был, что называется, от бога.
— Сергей Сергеевич! Наше вам с кисточкой, — распахнул он объятия навстречу Малинину. — Чем могу услужить? Хипесом интересуетесь? Есть слух, Барсик на гастроли из Варшавы приехал.
— А это, что за зверь такой? — спросил Малинин, — Никогда не слышал.
— Барсевич Станислав Юзефович, — сказал Степанов, делая ударения на второй слог.
А Соколов пояснил:
— Известный антрепренер хипесниц. Его шайка отличается от других тем, что в ней три-четыре "кошки", а "кот" только один — он сам.
— Где остановился? Как "кошки" выглядят?
— Сергей Сергеевич, вы меня часом с Иваном Дмитриевичем Путилиным не спутали? Откуда мне знать?
— Надо узнать, Саня, надо, — Малинин опустил в карман сыщика пятирублёвую ассигнацию.
— Постараемся. Говорят ещё, будто бы на "мельнице" у Цапли его видели, во что охотно верю — картишки он любит. Да, чуть не забыл. Одна его "кошечка" любит представляться баронессой. Узнаю, что новое, найду вас. Или сами в гости заглядывайте — я в четверг, как самый молодой, опять дежурю…
На том и разошлись.
Глава 4. СКАНДАЛЬНАЯ ХРОНИКА
А у Лавровского вечер не заладился.
Единственный, кого Алексей знал на колюбановской конюшне, кроме самого Терентьева, был его помощник Николай Петров. Но оказалось, что он здесь уже не служит.
— Ушёл, — сказал сторож. — У кого сейчас, не знаю. А Михаила Васильевича тоже нет. Может ему передать чего? Кто заходил, сказать…
Не понравилось всё это Лавровскому. Не понравилась и не весть откуда взявшаяся пьяная пара, увязавшаяся вслед за ним. "Кавалер" бубнил что-то неразборчивое, а его спутница визгливо смеялась. Потом затянула:
Пьем мы водку, пьем мы ром,
