— Ушёл, — сказал сторож. — У кого сейчас, не знаю. А Михаила Васильевича тоже нет. Может ему передать чего? Кто заходил, сказать…
Не понравилось всё это Лавровскому. Не понравилась и не весть откуда взявшаяся пьяная пара, увязавшаяся вслед за ним. "Кавалер" бубнил что-то неразборчивое, а его спутница визгливо смеялась. Потом затянула:
Пьем мы водку, пьем мы ром,
завтра по миру пойдём…
Алексей пошёл побыстрее — они тоже. Он замедлил шаг. Приотстали. Чмоканье, обрывки фраз:
— Какая ты…
— Ишь, нетерпеливый… До фатеры подождать не можешь.
Лавровский свернул в узкий переулок, и они следом. Резко развернувшись, Алексей шагнул им на встречу.
— Ваша фатера там, — мотнул головой в сторону, уходящего в темноту, переулка. — Вот и топайте с богом. А за мной попрётесь — ноги переломаю.
Хоть и было темно, успел рассмотреть. Женщина, похоже, из гулящих, какими полны все здешние чайные и трактиры. А вот её спутник… Коренастый, с густыми бровями и небольшими усами подковкой. Одет чисто. Да и водкой от него не разило. Н-да! Не исключено, что филер…
Только на Петербургском шоссе, убедившись, что следом за ним никто не идет, спрятал в карман стальной кастет с острыми шипами.
На даче у известного коннозаводчика Малютина, у которого служил наездником Чернов, его ждала ещё одна неудача. Загулял, оказывается, Павел Алексеевич. Обещался быть только к утренней проездке.
Но ещё более неприятные новости ожидали его на Софийской набережной, в редакции газеты "Московский листок".
— Алексей Васильевич, — оторвалась на мгновенье от гранок корректор Ольга Михайловна. — Вас сам уже несколько раз спрашивал. Гневается, что-то.
Лавровский вошел в тесную комнатушку служившую кабинетом издателю — редактору газеты Николаю Ивановичу Пастухову.
— Прилетел, голубь сизокрылый? Ну, что принес?
— Ничего особенного, Николай Иванович. Два пожара, самоубийство курсистки, на Ярославской дороге паровоз с рельс сошёл — курьерский опоздал на полтора часа. Уже в набор сдал.
— А про бега?
— Так бегов сегодня не было, только по воскресеньям. Пока писать не о чем.
Пастухов стукнул кулаком по столу и закричал:
— Что-о-о тако-о-ое? Не о чем?! А они пишут!
В руках его был вечерний выпуск "Русских ведомостей", главного соперника их газеты.
— Почитай, почитай, — лаского-ехидно предложил Пастухов.
Лавровский взял газету. В разделе "Московские новости" нашёл рублику "Происшествия". Вот оно.
АРЕСТ НА КОНЮШНЕ
Вчера на конюшне вице-президента Московского Императорского общества любителей конского бега был арестован наездник Михаил Терентьев. Наводит на размышления то, что задержание производили чины охранного отделения и Московского губернского жандармского управления.
— Николай Иванович, я об этом знаю. Нарочно не стал писать. Тут история тёмная.
— Ты дальше читай. Там ещё о беговых напечатано.
— Эта, что ли?
СКАНДАЛ В БИЛЬЯРДНОЙ
Сегодня, около двух часов по полудню в бильярдное заведение Карла Шольца, что на углу Тверской и Малой Дмитровской улиц, была вызвана полиция. Оказалось, что один из игроков, будучи уличён в нечестной игре (этот ловкач исхитрился смазать кий, которым играл его противник салом) устроил дебош с мордобитием. Составлен протокол. Задержанный оказался беговым наездником Ефимом Ивановым. Он выступает на лошадях многих владельцев, в том числе и одного князя, причастного к громкому судебному процессу о злоупотреблениях связанных с поставками сухарей в действующую армию во время минувшей русско-турецкой войны.
— Читай, читай. Это ещё не всё.
ВОЗМУТИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ
Возмутительный случай произошёл сегодня около пяти часов вечера возле трактира Саврасенкова, что на Тверской заставе. На этот раз отличился беговой наездник Александр Чебурок. Будучи пьян, он безо всяких причин избил молодого человека, приехавшего из Калуги посмотреть
Первопрестольную — купеческого сына Ваню Лубенцова. Вот оно наше хвалёное московское гостеприимство. Чебурок доставлен во 2-й участок Тверской части. Составлен протокол.
А заканчивалась рубрика "Происшествия" таким вот комментарием от редакции.
Ещё совсем недавно главными нарушителями общественного порядка считались у нас сапожники и извозчики. Недаром люди говорят "пьян, как сапожник", "ругается, как извозчик". Теперь, похоже, незавидная пальма первенства переходит к беговым наездникам. В чём тут причина? Пора бы городской власти разобраться с этим
Лавровский, ошарашено, молчал, а Пастухов сокрушался:
— Обошли, обошли нас "Ведомости". Но и мы должны свое слово сказать. Иначе шептаться станут — "Листок" от бегового общества кормится.
— Да, ведь я действительно почти в каждый номер от них объявления приношу. Доход газете немалый.
— Ну и что? Меня объявлениями не купишь… У тебя перо бойкое, тему знаешь — отутюжь-ка их.
— Нет, Николай Иванович, у меня там друзей много.
— Ну как хочешь. Сам отчихвостю.
Взгляд его азартно загорелся, любил Николай Иванович репортёрскую работу. Но Лавровский зная, что Пастухов с молодости испытывает робость перед большим начальством, подпортил ему настроение:
— Николай Иванович, ведь у них президентом сам генерал-губернатор состоит. Разгневаться может.
Издатель-редактор сразу поскучнел:
— Ладно, иди. У меня дел ещё на сегодня много.
Глава 5. УБИЙСТВО В "ЧЕРНЫШАХ"
Меблированные комнаты Чернышевой и Калининой, "Черныши", как называли их москвичи, находились на третьем и четвертом этажах огромного темно-серого дома Олсуфьевых, стоявшего почти напротив генерал-губернаторского дворца. Здесь и обитал Лавровский.
Жильё было удобное. В самом центре города. Недорого. Соседи — мелкие служащие, актёры, пишущая братия, хотя и разной тёмной публики хватало… Вся прислуга относилась к нему уважительно. Знали, что дружен Алексей с самим Карасёвым. Поэтому ему дозволялось нарушать установленные правила проживания, среди которых имелись весьма неудобные для молодого человека. Вроде такого: "Гости могут быть у жильцов до 11 часов вечера и отнюдь не ночевать". Разумеется, не соблюдали правила и другие жильцы. Только, в отличие от Алексея, им приходилось "благодарить" швейцара и коридорных.
Входную дверь отворил… городовой.
— Вам, сударь, чего здесь надобно? — спросил он.
— Жильцы они-с, — угодливо пояснил, высунувшийся из-за его плеча, швейцар. — В 43-м нумере квартируют-с.
— Тогда идите в свой нумер, — разрешил страж порядка. — Только по коридору чтобы не шляться.
Швейцар, незаметно от городового, шепнул Алексею:
— Беда у нас. Убийство в 39-м нумере, двоих порешили.
Ну, разве может репортёр упустить такой случай? Конечно, Алексей направился не к себе, а на место происшествия.
В коридоре третьего этажа, не смотря на поздний час, было многолюдно — несколько городовых, местный околоточный надзиратель. Кое-где из комнат выглядывали встревоженные постояльцы. Из 39-го номера вышел пристав 3-го участка Тверской части Замайский. Обычно обходительный и даже любезный с репортёрами, он сейчас был зол и резок:
— Никуда от этих газетчиков не денешься! Кто вас сюда допустил?
— Живу я здесь, — невозмутимо ответил Лавровский.
— Извольте вернуться в свой номер!
— А может быть, я изволю идти в отхожее место?
— Если вы, незамедлительно…
— Успокойся, Игнатий Францевич, — пророкотал густой бас и из 39-го номера вышел высокий, косая сажень в плечах, старик. — Алексей Васильевич свой человек, надёжный.
Это был ангел хранитель и гроза не только "Чернышей", но и всего олсуфьевского дома — Аристарх Матвеевич Карасёв, с незапамятных времён проживавший здесь же, только не в номерах, а в отдельной квартире.
… Службу свою он начинал простым городовым, да и сейчас должность занимал не очень видную — внештатный околоточный надзиратель полицейского резерва Московской городской полиции. Правда, имелось одно обстоятельство: очень доверял Карасёву генерал-губернатор князь Долгоруков, поэтому ещё лет десять назад велел откомандировать в своё личное распоряжение. С тех пор Аристарх Матвеевич и состоял при нем, не то вестовым, не то исполнителем деликатных личных поручений. Полиция боялась его больше чем самого князя. Поэтому в олсуфьевский дом, чтобы там ни творилось, она носа не совала. А за это Карасёв обложил податью не только содержательниц меблированных комнат, но и хозяев магазинов, винного погребка и парикмахерской, расположенных на нижних этажах. Платили ему и кое-кто из жильцов. Но основной доход давали многочисленные, самого трущобного вида флигеля, занимающие весь огромный двор. Проживало в них тысячи полторы различных мастеровых, в основном, портных.
