И, как и сказал Тэлэм, брата Томаса Дисса убили на дороге западнее Оксфорда, буквально в трех милях от аббатства. Он проделал долгий путь до Гластонбери и обратно, чтобы обрести смерть почти на пороге дома. Обвинили грабителей из Стэндлейка. Между этими тремя происшествиями умерли еще шесть каноников, хотя в большинстве своем от преклонного возраста или болезни.
Еще одна смерть, привлекшая внимание Фальконера, случилась с братом Уильямом Хасилбеком. Его нашли на дороге севернее Оксфорда, истоптанного лошадиными копытами. Голова была раздроблена. Но это произошло во времена беззакония, когда пэры сражались с королем. Тогда мимо Оксфорда постоянно проходили войска. Это мог быть и сам король, и его сын Эдуард, неосторожно наткнувшийся на монаха темным вечером. Оба в это время находились в окрестностях Оксфорда. Фальконер отметил и этот случай, как возможный в цепочке смертей.
Прошел еще час, близилась ночь, и при свете свечей магистр нашел последний подозрительный случай. Год назад брат Джон Пэстон пошел в церковь во время сильной грозы, и нашли его только на следующее утро. Во рту у него был разжеванный свиток. Он задохнулся. Предположили, что Пэстон, очень набожный, хотя и с тяжелым характером, послушался приказа Ангела из Откровения, который под грохот семи громов велел Иоанну: «Возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед».
Фальконер сомневался, что сырая бумага показалась Пэсону сладкой в последние мгновенья его жизни. В неверном свете огарка он нацарапал имена на куске пергамента, оставленного монахом, за чьим столом он сидел.
Мейсон — размозжило голову камнем Дорвард — отравился растением. Хасилбек — затоптан лошадью. Дисс — заколот грабителями. Пэстон — задохнулся бумагой. Барлей — перерезано серпом горло.
Шесть монахов, все умерли при подозрительных обстоятельствах, если рассматривать это с новой точки зрения. Но разве подобные вещи не случаются обычно семь раз?
— Не забудь Ля-Суша, слетевшего с башни и умершего, как Хирам Эбифф.
Фальконер застыл, когда бестелесный голос прошелестел это из темноты. Он и не заметил, что задал свой последний вопрос вслух. А может, и не задал. Он сидел очень тихо, прислушиваясь и пытаясь понять, откуда исходил голос. Кто бы это ни был, говорил он о древнем масоне из Храма Соломона в Иерусалиме. Хирама Эбиффа убили трое подмастерьев и сбросили с Храма, чтобы он не выдал доверенных ему масонских секретов. Может, тот, в темноте — еврей? Дьюдон? Фальконер, не желавший, чтобы его превзошли в знании эзотерики, предложил скрывавшемуся человеку еще одну схожую историю.
— Как Джеймса, брата Иисуса, ударили по голове и сбросили с Храма, чтобы он не открыл, что две колонны — Яхин и Боаз — это врата к спасению.
Скрывавший в темноте удовлетворенно проворчал:
— Я знал, что ты поймешь. А теперь ты сам владеешь тайной. Как по-твоему, что с этим придется сделать?
Голос был холодным, бесстрастным, и по спине Фальконера прошла дрожь.
Баллок оказался в некотором затруднении. Он искал везде, но никак не мог найти брата Ричарда Яксли. Все видели хранителя, исполняющего свои обязанности, до момента, когда церковь закрыли для паломников, но никто не помнил, видели ли его после этого. Священник, продававший свечи, считал, что Яксли пошел относить пожертвования паломников в казну аббатства, но только потому, что тот делал это ежедневно. Казначею казалось, что он его видел, но он не мог сказать, сегодня или вчера. Или позавчера. Складывалось впечатление, что Яксли исчез, а между тем приближалась ночь. Глубоко озабоченный тем, что вероятный убийца ходит где-то без присмотра, Питер Баллок поспешил в замок. Ему следовало проследить, чтобы дали сигнал закрывать ворота и чтобы их надежно заперли. И, конечно, он обратится за помощью к ночным сторожам, чтобы прочесать улицы в поисках пропавшего монаха Конечно, это просто несколько стариков, но вряд ли Яксли такой уж отчаявшийся преступник, чтобы прорываться с боем, если его отыщут. Скорее, он из тех, кто прячется в ночи и наносит удар сзади.
Когда Баллок шел по Карфаксу, его окликнул Мэттью Сивард, охранявший Северные ворота. Честно говоря, был он лодырем и больше заигрывал с непотребными женщинами с Броукен-Хейз, чем выполнял свои обязанности. Но его должность плохо оплачивалась, и приходилось работать в то время, когда люди предпочитали сидеть дома или в таверне с приятелями. Почти невозможно было подыскать на нее человека, на которого можно положиться. Сивард был лучшим, на что мог надеяться Баллок. Поэтому, когда Сивард начал сбивчиво рассказывать про мужчину с военной выправкой, который выскользнул из Северных ворот прямо перед сигналом закрывать их, Баллок не обратил на это особого внимания. Сивард постоянно цеплялся к тем, кто, по его мнению, его оскорбил, и вечно сочинял целые истории. Необходимо срочно отыскать Яксли, пока не произошло еще одного убийства.
Из темноты неслышно выскользнула чья-то фигура и мягко положила руки на напрягшиеся плечи Фальконера. Человек посмотрел на список, нацарапанный на куске пергамента.
— Хм. Стало быть, все они умерли?
— Де Божё — это вы? Я не был уверен. По правде говоря, когда констеблю показалось, что он вас видел, я ему не поверил. В конце концов, что может быть настолько важным, чтобы будущий гроссмейстер ордена бедных рыцарей храма проделал весь этот путь до Оксфорда? Но когда я вспомнил описание Джоном Хэнни… того видения, что парило над телом Джона Барлея, пришлось задуматься. Прежде, чем прийти сегодня сюда, я еще раз поговорил с Джоном. — Магистр не стал признаваться, что в основном возвращался в колледж Аристотель, чтобы убедиться — Хэнни получил свою законную долю еды. Совесть сильно мучила его. — И на этот раз я подумал, что смуглый человек мог и в самом деле быть молодым евреем Дьюдоном. Но Хэнни сказал, что крадущийся во тьме был спокоен и хладнокровен. Подобного самообладания, чтобы не торопясь обыскать труп, не может быть у горячего юнца. Он хвастун, но обязательно запаниковал бы, в то время как вы, тамплиер… — Фальконер не закончил фразу, и она повисла в воздухе. Он вспомнил, как мельком увидел знакомое лицо в толпе, собравшейся вокруг погибшего масона. — Если это и в самом деле были вы, реликвия должна быть чем-то особенным.
Он все еще ощущал стальную хватку Гийома де Божё на своих плечах. Почти на шее. Так близко к горлу, что он не знал, что и думать про человека, которого когда-то считал своим другом. Фальконер вспомнил слова Баллока, что тамплиерам доверять нельзя, если их мотивы не совпадают с твоими. Возможно, констебль был прав. Но, так или иначе, а он должен выяснить правду.
— Так это вас видел мой студент над телом Джона Барлея?
Пальцы де Божё впились в плоть Фальконера — и расслабились.
— Право, Уильям, вы же не думаете, что это я убил монаха? Мне казалось, вы знаете меня лучше.
— Честно говоря, я думаю, что вообще вас не знаю. Вы очень… загадочный человек.
— Ну да, а вы своих чувств вообще не скрываете… Кстати о чувствах — как дела у прекрасной Энн?
Фальконер не ответил на вопрос тамплиера о мистрис Энн Сегрим. Она была и всегда будет женой другого, и на этом все.
— Понятно. — Де Божё убрал руки с плеч Фальконера и сел на соседний стул. — Что ж, вы не ошиблись насчет видения, которое обыскивало труп. Это был я, и я искал реликвию. Кроме того, я знал, что юноша меня видел, только поэтому и ушел оттуда, чтобы меня не втянули в эту неразбериху. Я шел по следу совершенно определенной реликвии, услышал, что монах Джон Барлей предлагает ее кому-то в городе, и договорился, что он мне ее принесет. Но я опоздал. Убийца добрался до него первым, и на теле не осталось и следа реликвии. Все, что я смог сделать для бедняги Барлея — уложить его тело немного аккуратнее, чем это сделал убийца.
Фальконер тут же вспомнил, как они нашли тело, как благочестиво уложены были руки и ноги, и свои слова, обращенные к Баллоку. Выходит, это сделал де Божё, а не убийца. Он поверил утверждению тамплиера, что тот не убийца. Если бы убил он, Джон Хэнни уже был бы мертв. Храмовник не оставил бы свидетеля в живых.
— Должно быть, эта реликвия очень много значит для вас?
Тамплиер потупился, а голос его задрожал и стал звучать приглушенно.
— Вы правы. Я прибыл сюда, чтобы найти реликвию от имени Ордена. Но у меня есть и личные причины. Позвольте объясниться.
В сгущающейся тьме де Божё поведал Фальконеру историю смерти и отчаяния, очень подходившую тому мрачному помещению, в котором они сидели. Он рассказал историю о части Истинного Креста, залитой кровью Христовой, которая переходила из рук в руки в течение ста пятидесяти лет, оставляя за собой трагедии и увечья. Он рассказал о проклятье, наложенном на реликвию, которое вызывало смерть любого, прикоснувшегося к ней. Он рассказал о том, как страж-мусульманин, охранявший реликвию, проклял ее перед тем, как его убил крестоносец — просто за то, что тот, араб, находился в Иерусалиме.
